Она поняла, что переборщила, и ни слова мне не сказала.

На следующий день, когда я поборол на перемене Свиридова, он сказал мне прямо в лицо «жидовская морда». Я треснул его по физиономии. Он побежал разыскивать каких-то ребят. На следующей перемене в класс заглянул здоровенный парень и сказал мне:

– Это ты, что ли, маленьких бьёшь?

Я понял, что сегодня мне будет плохо. Весь последний урок у меня от страха сосало под ложечкой. Когда я после уроков вышел из школы, меня уже ждали Свиридов и этот его великовозрастный друг и ещё пара ребят помельче.

– Ну что ж, покажи, на что ты способен, – сказал большой.

Я отдал Борьке портфель. Мы со Свиридовым встали в стойку. Сзади меня ударили портфелем, но я набросился на Свиридова. Свиридов медленно отступал. Я бил его боковыми, а перед самыми кустами даже ухитрился сделать ему подножку. Свиридов улетел в кусты.

Я ждал, когда он оттуда вылезет. В это время передо мной вырос большой и врезал мне так, что у меня всё поплыло перед глазами. Я перестал видеть этого типа, и несколько кругов остались вместо его лица. Потом круги уменьшились и снова появилось его лицо.

Я дунул бежать.

Борька потом принёс мой портфель. Помочь он мне не мог. Этот тип побил бы и его.

Потом закончилась четверть, и Вера Антоновна сказала моей маме:

– Конечно, он отличник, но знаете, время сейчас такое, что мы грамоту ему выдавать не будем, осенью уж тогда… Вы уж извините, мне очень неудобно но…

До сих пор у меня лежат грамоты за все классы, кроме пятого.

Мы жили в бараке, построенном для ИТР ещё до войны моим отцом. Но это был не обычный барак, в котором один коридор и в обе стороны комнаты, а барак состоял из маленького коридорчика поперёк двух квартир, каждая – по две комнаты. В каждой жило по семье. Витька Политов жил напротив нас. Отец его был моряк. Мы завидовали Витьке. Отец его, Степан, спокойно гнул руками железную трубу. Он был широкоплечим, красивым и ходил в тельняшке.

У Витьки были ещё две сестрёнки и младший брат. Когда родились сестрёнки-двойняшки, из деревни приехала бабка. Вместе с матерью их стало семь человек в такой же, как у нас, двенадцатиметровой комнате. Отец Витьки работал на другой стороне Яузы на Ферманской фабрике. Ферман – это дореволюционный владелец камвольно-отделочной фабрики.

Однажды, проходя мимо фабрики, я видел, как Степан ворочал там во дворе огромные газовые баллоны.

Витька был самый старший из детей, и Степан очень надеялся на него.

Как говорил Витька, отец любит его и всегда из супа даёт ему самые лучшие куски мяса. Витька тоже любил своего отца и учил уроки как следует, чтобы оправдать надежды.

Тогда мы сдавали экзамены с 4-го класса.

Витька к экзаменам выучивал всё наизусть. Он шпарил целыми страницами из учебника по ботанике, иногда даже не понимая, что он говорит. Порою от такой зубрёжки у него начинала болеть голова. Тогда он опускал голову под холодную воду и снова начинал зубрить.

Мы учились в параллельных классах. Я был отличником, а он еле-еле вытягивал на четвёрки. Каждый день мы вместе шли в школу, а потом вместе возвращались.

В школе мы виделись мало, зато после школы до ночи гоняли в футбол.

Мы играли по нескольку часов подряд, пока уже не видно было мяча. В футболе я тоже был первым из маленьких. И дрались мы с ним редко, потому что было уже установлено, что я сильнее его.

Иногда мы встречались с бараковскими. Три барака стояли где-то в полукилометре от нас. Мы с ними состязались в футболе. Это были дни большого футбола. Сначала играли большие ребята, а потом мы – маленькие.

Мы, маленькие, всегда выигрывали у бараковских. С Витькой у нас всё было отрепетировано, все слажено. Мы оба хорошо мотались и играли в пас, поэтому нас всегда держали трое-четверо противников.

Иногда им надоедало наше мастерство, и они просто били нас по ногам. Витька был спокойнее и не обращал на удары внимания, а я тут же бросал мяч и начинал драться. Большие ребята нас разнимали.

Однажды бараковский парень Ермаков подставил мне ножку. Я, встав с земли, развернулся и дал ему в глаз. Лет через десять я смотрел на этого Ермакова, огромного парня, и думал, как я мог его тогда ударить. Сейчас он уложил бы меня одним ударом наповал.

Я до сих пор не могу понять, как мы постольку играли в футбол. Иногда из дома раздавалось: «Лёня! Домой!» или «Витя! Домой!». Мы бежали домой, хватали по куску хлеба с сахаром и снова летели на футбол.

В одно лето Витька уехал в пионерский лагерь, а вернувшись из него, вдруг стал мотать меня как хотел.

Я ничего с ним поделать не мог, он играл лучше. Он и вымахал за это лето, стал и выше меня, и здоровее. Упорство у него было великое. Он часами стоял перед забором и отрабатывал удар. Это была не ботаника, тут он всё понимал как следует.

Став взрослым, Витька играл за профессиональную футбольную команду. Но когда-то мы были на равных.

Однажды мы гоняли в футбол, а нам под ноги всё время лезла какая-то курица. Витька взял камень и швырнул в неё. Курица обиженно закудахтала и похромала домой.

Вечером разразился скандал. Курица оказалась нашей соседки тети Маруси.

– Ты подбил курицу? – спросила она меня.

– Нет, – честно ответил я.

– Ты подбил, я знаю, Витька говорит, что ты. Позвали Витьку.

– Кто подбил курицу? – спросила тетя Маруся.

– Он, – сказал Витька.

– Как же так, – закричал я, – это же ты подбил!

– Нет, ты, – твердил Витька. Тетя Маруся тоже вступила в бой:

– Ты говорил, что терпеть не можешь моих кур? Я действительно так говорил, но только Витьке.

– Говорил, но курицу он подбил.

Тетя Маруся пошла ругаться с моей мамой. Вышел дядя Степан.

– Это же ты подбил! – выходя из себя, кричал я. – Дядя Степан, это он подбил, а говорит на меня.

– А ты говори на него, – сказал дядя Степан, – вот она ничего и не поймёт. Друг на друга валите, и будет порядочек.

Он, конечно, знал, кто подбил.

Так Витька начал хитрить. Стыканья у нас происходили очень часто.

Не помню уж почему, но подрались Витька с Борькой Фроликовым. Оба – мои друзья. Мы все вместе вышли из школы. Во главе шёл Кидямкин, главный наш хулиган, всегда ходивший с финкой. Он был за Фроликова, но в драку не вступал. То ли потому, что Витька боялся Кидямкина, то ли потому, что Борька действительно был сильнее, но Витька быстро получил своё и убежал домой. Мы попрощались с Кидямкиным и тоже направились с Борькой в сторону дома. Мы шли, мирно беседуя, и вдруг в низине у речки Тухлянки нам навстречу вышли Витька с Вовкой Моисеевым. Они вдвоём сразу стали избивать Борьку. Вовка Моисеев был старше нас, поэтому Борька даже не сопротивлялся, он только закрывал лицо руками. Как я ни заступался за Борьку, как ни пытался доказать Моисееву, что драка была честной, ничего не помогало.

Они вдвоём отметелили Борьку, и тот, плача, побежал к своим баракам. Мы сидели на завалинке. Витька с Моисеевым обсуждали драку. Откуда-то из-за угла появился Борька. Узнать его было трудно. Лицо распухло. Вместо глаз – одни щелочки.

За ним шёл его отец.

– Этот? – спросил он, показывая на Моисеева. Фроликов кивнул. Отец схватил Моисеева за шиворот. Теперь они вдвоём начали лупить Моисеева. Вовка все же вывернулся и убежал к брату.

На следующий день в низину под бугром пришли ребята Кидямкина. На бугре стояли наши ребята во главе с Моисеевым. Вначале кидались камнями, потом кидаться надоело. Кидямкин крикнул:

– Эй, ты, иди сюда!

Вовка был не трус, он пошёл.

Они с Кидямкиным встретились, о чём-то поговорили. Потом позвали Витьку Политова. Витька подошёл. Кидямкин треснул его по голове. И на этом дело закончилось. Все вместе мы пошли на Яузу кататься на плотах. Я тоже пошёл, хотя плавать не умел.

Плот был квадратный с маленькой площадкой, выпиравшей из одной стороны квадрата. Я что-то не в меру развеселился, когда мы плыли к середине реки. Вместе со всеми кричал: «Переворачивай!» Но когда стали переворачивать плот, вспомнил, что не умею плавать. А плот уже переворачивался. Спасла меня площадочка. Я упал в воду, но держался за неё. А поскольку она была как раз посредине плота, то как ось осталась посредине. Плот перевернулся, но я сумел не хлебнуть воды. А тех, кто был сбоку, тех накрыло плотом, и они на некоторое время скрылись под водой. Но они умели плавать и выплыли, а я бы там и остался. Бог спас.