— Валяй. Только ведь ты врать горазд.

— Это что, всерьез или нарочно?

Зарубин, легонько хлопнув Костю по плечу, усмехнулся:

— Будто сам не знаешь?

Костя очень любил рассказывать «выдающиеся истории» из своей жизни. Тематика их была удивительно разнообразной: и случаи на работе, и охотничьи небылицы, и любовные похождения, которых, по словам Зайкина, было у него множество.

Ребята к рассказам Кости относились недоверчиво, но слушали их тем не менее с интересом: рассказывать он умел. Копировал героев своих историй, подражал их мимике, интонациям.

— Это произошло со мной в Новороссийске. Жил я там некоторое время. Как-то решили мы с ребятами погулять на взморье. Поехали. Ну, искупались, выпили малость. И замешкался я около какой-то палатки. А почему замешкался? Подошла, понимаешь, к этой палатке группа местных ребят и девчат. И одна из них такая, что я просто обомлел. Тоненькая, стройненькая, с целой копной каштановых волос. А глаза — будто вода в нашем Лебяжьем. В общем редкая девчонка. Я так и прирос к месту. Топчусь около, язык отнялся, бормочу что-то невразумительное. Да. Потом осмелел, нашелся. Слово за слово, беседа завязалась у крестьян, как писал Демьян Бедный. Отошли от палатки. Я ей свои восторги про морской пейзаж излагаю, про свою кочующую жизнь забросил пару фраз. Хотелось бы, дескать, эти чудесные края изучить с помощью местных культурных сил. Она ничего, вроде бы даже соглашается пополнить мои краеведческие познания. И тут догоняют нас какие-то парни. Один здоровенный такой верзила берет меня под руку, понимаешь, берет так, что с земли приподнял, показывает кулачище и спрашивает:

— Такое ты нюхал?

— Не приходилось, говорю. И не собираюсь знакомиться с этим предметом. Сказав это, делаю скользящий шаг влево-вперед. И верзила получает молниеносный удар левой снизу. Ну, конечно, он брык на землю. Как сноп от ветра. Его приятели на меня. Что там было…

Но что там было, Зарубину в этот раз услышать не пришлось. Навстречу шли какие-то две девушки.

— Кто это может быть? — озадаченно спросил Костя, вглядываясь в темноту.

— Свои, свои, не бойся, Костя, — проговорил удивительно знакомый голос.

— А, теперь понятно. По голосу слышу — Завьялова.

Девушки подошли ближе. Это была действительно Катя и с ней Таня Казакова. Зарубин удивленно спросил:

— Таня? Как вы в наших краях оказались?

— А что ж тут особенного? Собралась вот к девушкам. Нравится мне здесь.

— Может, переселитесь?

— Не разрешат. Скажут, к «Химстрою» отношения не имею.

— Пойдемте вместе, будем слушать Зайкина. Тысяча и одна ночь. Продолжай, Костя.

Но Костя молчал, насвистывая какой-то легкомысленный мотив.

— Ну, что же ты молчишь?

Зайкин, помедлив, с расстановкой ответил:

— Не каждый вопрос можно обсуждать со всем поселком. Переменим тему разговора.

Зарубин рассмеялся.

— Государственная тайна, да?

— Хоть и не государственная, но тайна. Там пойдут такие события, что просто жуть. Дорасскажу в другой раз. Сейчас тебе не до этого.

Ходили и болтали о разных разностях, наверное, с час. Потом Костя и Катя пошли обратно, к поселку, откуда слышалась музыка. Зарубин и Таня направились к берегу озера.

Разговор между ними то шел оживленно, то затухал. Они не были близко знакомы, хотя и виделись часто: на воскресниках, на вечерах, на совещаниях в МК комсомола, когда обсуждались дела, связанные с помощью «Химстрою». Таня думала, что они с Катей, кажется, не очень вовремя ворвались в уединенную прогулку друзей, и потому не обижалась на эти длительные паузы в разговоре. А у Виктора действительно было не очень-то весело на душе…

Время стирает остроту переживаний, лечит самые тяжелые раны. Но потеря первой любви — большое и серьезное испытание. Выдержишь ли ты его, Виктор Зарубин? Сумеешь ли взять себя в руки, устоишь ли перед искушением, бросив все, податься в свои родные Пески?

Вот уже несколько месяцев от Вали не было писем. Письма от друзей приходят, но ничего утешительного в них нет. Один писал, что все у них в Песках нормально, но так как Валентина показывается почему-то редко — видимо, увлеклась учебой, — то сообщить о ней ничего не может. Другой толковал что-то о взбалмошности песковских девчонок. Третий этой темы вообще не касался.

Со стороны поселка раздалась громкая песня. Таня сказала:

— У вас здесь не заскучаешь.

— Да, это верно. У нас скучать не любят. Ребята такие, что расшевелят хоть кого.

— Только вот бригадира Зарубина расшевелить не могут. Может, он влюблен, а?

— Костя только что высказал это предположение Быстрову.

— Быстрову? А он здесь?

— Недавно уехал.

— А может быть, Зайкин и впрямь недалек от истины? На стройке усиленно поговаривают об этом. У нас, мол, свой Чайльд-Гарольд появился.

Зарубин рассмеялся.

— Ну какой из меня Чайльд-Гарольд? Да и девчат, думаю, интересуют больше современные герои.

— Нет, представьте себе, и в наше время поэтическая меланхолия может тронуть женское сердце.

— Скучаю, Таня. По друзьям, по родным местам.

Помолчав, Таня спросила:

— Ну, а как чувствует себя товарищ Быстров?

Зарубин удивился.

— А что это вы вдруг им заинтересовались?

Слегка замешкавшись, Таня ответила:

— Была я на днях у Снеговых. Анатолий и Надя только о нем весь вечер и говорили. Какой он умный, какой серьезный, какой душевный. Невольно заинтересовали.

Виктор сказал просто:

— Что же, я могу подписаться под всеми этими определениями. Алексей Федорович действительно такой. Немного прошло времени, как все мы на стройке, а среди ребят он свой, будто всю жизнь знакомы. Когда что-то не выходит, обидел кто или просто на душе кошки скребут, все к нему идут. И сказать-то порой ничего не скажет, а уходишь с иным чувством. У нас в комитете этого пока нет. Не умеем мы так…

Таня задумалась.

— А отец почему-то не любит его…

Зарубин ничего не ответил.

Долго молчали. Потом Таня осторожно тронула Виктора за руку и проговорила:

— А о себе вы так ничего и не рассказали.

— О себе? А что рассказывать? Ей-богу, самая обычная биография. Ничего примечательного. Есть такое село Пески. Учился там, работал. Приехал сюда. Вот и вся биография.

— Не очень вы щедры на рассказы о себе.

— Честное слово, это все.

— А вы, оказывается, скрытный, Зарубин. И это правая рука комсорга строительства!

Виктор, взяв под руку свою спутницу, веселым тоном заявил:

— Чего нет, того нет. А вот повздыхать порой, по-моему, не грех. Иногда это даже полезно. Жизненные бугорки и ухабы тоже забывать нельзя, иначе хорошее от плохого отличать разучишься.

— И еще новое качество — философ.

— Сенека, как иногда говорит Костя Зайкин. В его устах это высшая похвала.

Таня рассмеялась.

— А он что, читал его работы?

— Не думаю. До этого он пока еще не дошел.

Когда Виктор и Таня подходили к палаткам, молодежь уже расходилась. Костя, встретив их, с ехидцей спросил:

— Как изволили прогуляться?

— Очень хорошо, — ответил Виктор. — А как ты тут? Поди, опять твистом девчонок покорял?

— До головокружения. А тебя, между прочим, ребята искали. Я им, конечно, все объяснил.

— Представляю это объяснение.

— Будьте спокойны. Сказано как надо.

Костя вдруг приложил палец к губам, призывая к тишине.

— Слышите?

Замолчали. Чуть слышно шелестели волны озера о песчаный берег, за полотном железной дороги неумолчно пиликали какие-то ночные пичуги.

— Ночь-то какая! Ну как тут будешь спать! — мечтательно сказала Таня.

— А может быть, действительно не спать? Давайте организуем какое-нибудь ночное происшествие? А? — предложил Костя.

Но Зарубин возразил:

— Насчет чего другого, а на происшествия ты горазд. Только завтра ведь рано вставать.

— Почему? Мы же во второй смене.

— Мне с утра надо быть на стройке.

— Все забываю, что ты у нас начальство. Раз такое дело, иди, бригадир, спать, а я провожу гостью до автобуса.