Он даже не заговорил с нами и только подал знак своим шестерым спутникам, слугам-туземцам, одетым в лохмотья, из-под которых торчали ножи и пистолеты, — окружить нас и вести следом за ним.

Все это выглядело довольно таинственно и не внушало нам никакого доверия.

Мы быстро прошли по улочкам и остановились у небольших ворот крепостной стены; хозяин показал часовым какую-то бумагу, и они пропустили нас.

Вслед за этим нас поглотила темная, густая чаща деревьев, между ними мы и пошли по узкой тропинке, очевидно протоптанной лишь ногой человека.

Первому, шедшему во главе нашей группы, дали в руки факел; все остальные шли вплотную друг за другом, не спуская глаз с того, кто шагал впереди. Но потеряться или сбиться с пути все равно было невозможно, — при малейшем отклонении в, сторону человек наткнулся бы на неприступную стену деревьев, низких ветвей, кустарников и высоких трав. В темноте все время раздавался шум — странный, резкий и унылый клекот птиц, беспрестанное шуршание в листве от каких-то вспугнутых нами крупных животных. Поскольку я впервые проходил по этой чаще и не мог представить себе, как выглядят ее обитатели, издававшие незнакомые мне звуки, то меня страшно угнетало все это. Казалось, мы были целиком отданы на произвол хищникам, которые подавали друг другу сигналы, желая сговориться и одновременно наброситься на нас. Наши проводники шли совершенно спокойно и нисколько не тревожились.

В чаще, как и на берегу, воздух был свежий, теплый, и нам дышалось бы хорошо, если бы не мешал избыток влажности. Пройдя совсем немного, я почувствовал уже усталость; мое сердце учащенно билось. К тому же наша тропинка, постепенно поднимавшаяся в гору, вела нас словно по каким-то огромным ступенькам — после каждой небольшой равнины нас ожидал новый подъем. Досаждали нам и насекомые, пищавшие, как наши комары, только гораздо сильнее. Мне приходилось постоянно отмахиваться руками, пока на меня не обратил внимания один из стражников, который подал мне ветку и показал, как я должен пользоваться ею.

Скоро я даже испугался, когда мы неожиданно очутились в сплошном потоке каких-то фонариков, кружившихся в воздухе. Насекомые походили на наших светлячков, но их свечение было более ярким. Позже мы еще не раз встречались с тучами светящихся насекомых.

Я пропотел уже до костей, а наш путь все еще продолжался.

Прошло немало времени, прежде чем хозяин приказал нам остановиться. На привале проводники сунули нам в руки деревянные кувшины с узкими горлышками и подали знак, что мы можем пить.

Заставлять нас пить было не надо. Я отпил какой-то совершенно незнакомый на вкус напиток, который вначале мне даже не понравился. Поскольку меня мучила жажда, то я заставил себя пить и после нескольких новых глотков немного свыкся с ним. Я заметил, что этот напиток довольно быстро опьянил нас. Особенно скоро ударил в голову он нам, — ведь мы выпили его на голодный желудок. Француз объяснил мне, что это пальмовое вино. Позже мы и сами не раз «делали» его.

Однако отдыхать нам пришлось недолго, и скоро нас снова погнали вперед. У меня утратилось всякое представление о времени, — одурманенный удушливым воздухом и выпитым вином, я шагал, словно заведенный.

Мне даже не сразу бросилось в глаза, что уже забрезжил рассвет, поредел и потом как-то разом пропал лес. Перед нами открылась степная равнина; над ней возвышались отдельные, похожие на одинокие мачты, деревья. Да и воздух здесь был немного посуше, так что дышалось легче. Прекратились крики птиц и отвратительный писк комаров; лишь среди травы, в темноте и под покровом листьев, еще слышалось, как шуршали и вспархивали ни на минуту не засыпавшие и не видимые нами существа.

Удивительно, что за всю нашу дорогу никто из нас не проронил ни слова. По-видимому, все были ошеломлены необычным ночным путешествием или очарованы таинственным и непостижимым краем и не знали, о чем, собственно, спросить.

Неожиданно наш отряд остановился. Человек, шедший впереди, стал размахивать факелом над головой, и мы заметили, что на большом расстоянии отсюда ему отвечает такими же движениями крохотный огонек.

Наша стража уселась на землю, и мы охотно последовали ее примеру. Мы сидели и наблюдали, как отдаленный огонек постепенно приближался к нам.

Спустя долгое время, которое прошло в ожидании, я понял, как, по-видимому, далеко был от нас этот огонек и какой здесь на редкость чистый и прозрачный воздух.

Наконец свет приблизился настолько, что мы узнали в нем факел, а скоро смогли разглядеть и самого факельщика. Это был высокий, статный негр. Когда он остановился, следом за ним из ночного мрака выступили другие люди — белый и два вооруженных метиса. Белый был маленький, тощий, с жидкими седоватыми усиками и злыми колючими глазами, которые светились на его худощавом, обтянутом кожей лице.

Наш хозяин вышел ему навстречу, поздоровался с ним, взял его под руку и подвел к нам; мы вчетвером сидели на траве. Энергичными пинками проводники дали понять каждому из нас, что нам следует подняться. Тут наш хозяин вместе с прибывшим незнакомцем начали вытягивать нас по очереди на свет. Тощий малорослый мужчина измерял нас взглядом, ощупывал мускулы, поворачивал во все стороны, сильно ударял по грудной клетке и по спине и заглядывал нам в зубы. Короче, нас осматривали, как лошадей на конском торгу. Только теперь мне стало ясно, почему на корабле так заботливо ухаживали за нами и откармливали нас. Во время нашего осмотра оба дельца объяснялись на странном языке — удивительной смеси испанского с французским. Мне, по крайней мере, казалось, что этот язык был французский, — я заметил, как Жак при первых же словах незнакомца насторожился и стал внимательно прислушиваться к разговору. Мне же удалось понять только то, что можно было уловить по интонациям и жестам.

Наш хозяин, очевидно, расхваливал нас, а незнакомец охаивал. Только мы с негром прошли осмотр довольно быстро. Зато из-за Жака, который вскрикнул от боли, когда незнакомец стал грубо ощупывать ему руки, дело дошло до явного спора. При виде же невысокого и хрупкого Криштуфека незнакомец сразу отворотил нос.

Наконец они ударили по рукам, и незнакомец стал расплачиваться с хозяином фрегата. Стало быть, мы проданы.

Так вот каким образом заставил нас хозяин корабля заплатить ему за наше спасение и перевозку через океан, о которой мы его вовсе не просили.

Наш — теперь следует сказать бывший — хозяин сунул деньги в бумажник, небрежно попрощался с нашим новым хозяином и, даже не удостоив нас взглядом, отправился со своей свитой в обратный путь. Теперь он уже потерял И нам всякий интерес; впрочем, это проявилось еще раньше, в последний день, когда он ни разу не покормил нас. О том, что наше плавание закончится подобным образом, догадывался, по-видимому, один только Жак, и потому он был таким раздражительным.

Тут к нам подошел наш новый повелитель и коротко сказал, резко отчеканивая слова и жестикулируя:

— Travailler — tobacco — trois ans, comprenez?[29]

Мы поняли. Жак не без долгих размышлений сделал шаг вперед и сказал:

— Я француз.

Новый хозяин сверкнул на него глазами:

— Ага, соотечественник!

В следующее мгновение хозяин размахнулся и, хотя был маленький, ударил Жака по лицу так сильно, что бедняга, не ожидавший этого, свалился на землю. А пока на него изливался поток проклятий и ругани нового хозяина, метисы направили на нас свои пистоли и начали кричать:

— Allez! Allez![30]

Так, с самого начала, нам преподали урок, показав, что здесь никто не собирается цацкаться с нами и что мы попали, видимо, в еще более суровую школу, чем та, которую нам пришлось уже пройти. Через минуту я осмелился спросить Жака, за что ударил его хозяин, — ведь он не сказал ему ничего такого, что могло бы разозлить его. Наоборот, Жак представился ему, как француз французу.