− Возможно, к обеду. − Геффен перевернул подушку на стуле в гостиной королевы, будто под ней мог скрываться принц Йорг. − И то, если только им не удалось стащить еды.

Спустя какое-то время Гомст улизнул от гвардейца и вернулся к лестнице, которая, как сказал Геффен, вела на крышу. С башен Высокого Замка должна была открываться неповторимая панорама Анкрата, которая бы позволила Гомсту лучше сориентироваться в расположении остальной части цитадели.

Пока все шатались по крепости в поисках сбежавших детей, никто и не помышлял мешать новому священнику исследовать замок, и Гомст отправился вверх по винтовой лестнице, которая должна была вывести его на зубчатую стену. Поднявшись всего на пару витков, он оказался перед тяжелыми железными воротами с внушительным замком. Разочарованно вздохнув, Гомст уже собрался спускаться, когда на ступеньке за воротами заметил оброненный кусочек булки. Одной ступенькой выше, и его бы уже не было видно за поворотом лестницы.

Гомст схватился за ворота. Независимо от того, насколько хорошо кошки справляются с истреблением крыс в замке, упавшая еда вряд ли будет лежать нетронутой бесконечно долго. Он потянул, ворота приоткрылись на смазанных петлях, и Гомст поднялся по лестнице.

В верхней части Высокого Замка размещались колокольня, резервуар для воды, обсерватория и три трухлявые осадные машины, названия которых отец Гомст не знал. Никаких признаков пропавших мальчиков. Сама крепость была возведена Зодчими. С тех пор как постигшая Зодчих Божья кара смела с лица земли все их великолепие вместе с цивилизацией, более поздние династии добавляли к цитадели пристройки по своему усмотрению. Именно Анкраты построили на ровной крыше зубчатые стены, которые слабо защищали от бушующего на такой высоте ветра. Прижавшись к каменной кладке, Гомст окинул взглядом весь город Крат. К югу змеилась река Сейна, серебряной нитью протянувшаяся через жилые районы. У воды возвышался Собор Богоматери, на холме − Собор Святого Сердца. На западе город окружали соляные болота и бурые просторы Топей Кена, завязнув в которых, поднимающееся море наконец останавливало свое вторжение вглубь суши.

Спустя полчаса Гомст оторвался от созерцания окрестностей, глаза слезились от ветра. Он побрел к колокольне, которая была старше стены и, вклинившись в нее, опасно нависала над фасадом главной башни. На колокольне на высоте сорока футов висел большой железный колокол. Гомст подошел к двери, вытягивая шею, чтобы осмотреть башню, упирающуюся в серое, заполненное плывущими облаками небо. Дверь − прогнивший дощатый щит − распахнулась от одного толчка. Пожав плечами, священник поднялся по расположенной за нею скрипучей деревянной лестнице.

Достигнув последней ступени, Гомст сразу увидел привязанную к лестничному столбу и переброшенную через низкий парапет веревку. Он протиснулся в открытую всем ветрам звонницу, почти все пространство которой занимал колокол. Если он качнется, то может перекинуть человека через парапет и отправить кувырком лететь на крышу крепости. Гомст осторожно добрался до места, где веревка свешивалась с парапета на фасад башни.

Ярдом ниже, обвязанный этой веревкой вокруг груди, горизонтально висел, упершись ногами о внешнюю стену, невысокий темноволосый мальчик. Он висел лицом вниз на высоте двухсот или более футов над землей перед главным входом в крепость. Голова ребенка была приподнята, как если бы он смотрел не прямо под собой, а в сторону конюшен напротив.

Гомст раздумывал, сомневаясь, стоит ли ему заговорить. Если он испугает мальчика, тот может дернуться и выскользнуть из веревочной петли.

− Я услышал тебя на лестнице, − принял за него решение мальчик.

− Что, во имя Господа, вы там делаете, принц Йорг?

− Пытаюсь убить своего отца. От своего имени, а не во имя Господа. Уильям даст сигнал, когда увидит, что он идет. Он махнет флагом, когда отец поравняется с доспехами рыцаря из Белпана, которые стоят в зале. Если в этот момент я отпущу булыжник, он должен стукнуть отца как раз, когда тот выйдет. Если ждать, пока отец появится из двери, будет слишком поздно.

Гомсту не был виден булыжник, закрытый от него телом Йорга, но он мог видеть в каком напряжении были руки мальчика, которые тот держал под собой.

− А что, вы думаете, случится, если у вас получится? Вы станете убийцей! Вы знаете, что бывает с убийцами? Вы знаете, что с ними происходит в аду?

− Я стану королем, − сохраняя спокойствие ответил Йорг, продолжая сосредоточенно глядеть на окнах конюшен в дальнем конце двора. − И сам себя помилую.

– Господь вас не помилует, Йорг!

– Короли правят божьей милостью. Я об этом читал. Если я имею право на этот трон, то Бог должен одобрить способ, каким я туда попал.

Гомст осмотрел веревку. Хватит ли у него сил вытащить мальчика наверх? Кажется, ему шесть. Но рассуждал он не как шестилетний. И выглядел намного крупнее. А что, если он начнет брыкаться, выронит камень и убьет кого-то или, еще хуже, − выскользнет и оставит Гомста, держащего в руках веревку, на которой король потом его и повесит? Он обеими руками схватился за канат.

В окне конюшен затрепетала красная тряпка, и тут Гомст изо всех сил потянул веревку. Со сдавленным криком Йорг стал подниматься, продолжая держать камень, который собирался бросить на отца. Сжимая веревку одной рукой, другой Гомст подхватил мальчика и втащил его в колокольню. Оба упали − Гомст задыхаясь, Йорг в ярости. Вскочив на ноги, мальчик поднял над головой булыжник. Гомст, который было расслабился, решив, что ребенок сохранил здравый смысл и не уронил свой снаряд, пока его тащили наверх, теперь резко сменил свое мнение.

− Кто ты? − Гнев на лице мальчика подкрепленный размерами камня в его руках лишили Гомста присутствия духа.

− Гомст! О-отец Гомст!

− Почему ты одет как священник? − нахмурился мальчик и опустил свое оружие.

− Я священник. − Голосу Гомста не доставало уверенности. Он сел и отряхнул свое одеяние. − Меня призвали наставлять вас и вашего брата.

− Чтобы спасти наши души? − Йорг, казалось, был не в восторге. Он опустил камень и сел на стену, спиной к зияющей внизу пустоте.

− Я только что спас вас от убийства вашего отца. Если бы вы бросили этот камень и промахнулись, то в лучшем случае вас бы отослали в монастырь. Возможно, на какой-нибудь пустынной скале. Вы этого хотите?

− Я бы не промахнулся, − нахмурился Йорг. − Но жить в захолустье, в окружении монахов, не слишком весело. Уильям и без того невыносим. − Йорг пронзил Гомста сердитым взглядом. − Он не обрадуется, что вы меня остановили.

− Ему четыре! Завтра он все забудет.

Гомст поднялся на ноги и, возвысившись над ребенком, почувствовал себя увереннее.

− Только не Уильям, − покачал головой Йорг. − Он не отступит. Отец убил нашу собаку. Теперь мы должны убить его.

− И как это поможет? Вернет собаку? − Гомст направился к лестнице, надеясь вывести Йорга из башни или по крайней мере увести его от стены. От одного вида балансирующего на ветру принца Гомсту сделалось дурно. − Лучше от этого вам не станет. Вам может показаться, что станет, но это не так. Мне отмщение, говорит Господь. Месть − это промысел Божий, Йорг. Не потому, что он ее алчет, а потому, что избавляет нас от нее. Приняв на себя зло, которое снедает тех, кто пытается ему следовать. − Гомст покачал головой. − Убийство собственного отца. Я снова спрашиваю: чем бы это помогло?

Йорг спрыгнул на пол колокольни:

− Он бы перестал убивать собак.

− А вы бы могли перестать воровать, − попытался сменить тактику Гомст. Вина была излюбленным оружием епископа, и хотя Гомст признавал ее действенность, используя ее, он всегда чувствовал себя лицемерным. − Разве не этот грех побудил вашего отца к ответным действиям?

Нахмурившись, мальчик опустил глаза. В руке он держал извлеченный из кармана пучок коричневатого меха, перевязанный золотой проволокой.

− Я не без греха. Но не я первый бросил этот камень…

− Ваш отец преподал вам урок о том, что является правильным, а что нет, принц. Жестокий урок, но уроки королей нередко бывают жестоки. Король понимает, что придет день, когда его трон достанется вам, и, если вы будете недостаточно сильны, чтобы его удержать, его могут у вас отнять... − Гомст вложил в эти слова убежденность, которой на самом деле давно не испытывал, так он произносил проповеди, давно переставшие нести для него какой-либо смысл. Чтобы уберечь ребенка от беды, он должен был придать действиям монстра какой-то разумный смысл. Мысленно он пожал плечами. Гомсту доводилось произносить и большую ложь по более ничтожным поводам. Едва ли в Римской церкви в эти дни можно возвыситься, не имея гибкого языка.