— Мне уже не нужны силы. Я стар.

— Ах так? Гляди, какой мудрец! Да ты здоровый жеребец! Быть может, хватит столько спать? Да на тебе можно пахать!

Зекора разозлилась, ударила копытом в землю. Но сейчас Сталина не интересовала даже ее злость. Как не интересовало что бы то ни было еще.

— Революция закончена, — обронил он, отворачиваясь, — И для меня в том числе. Я зря начал все это. И теперь раскаиваюсь. Это было ошибкой. Которая стоила жизни многим моим товарищам. Ужасной ошибкой. Я не имел права… Я… Я больше не сталинист.

— Что-то не так с твоей душой. Ведь как ты прежде рвался в бой!

Искры не было. Внутренности были холодны, как металлические потроха давно выключенного двигателя. Который уже никто и никогда не заведет. Сталин устало усмехнулся. И почувствовал отвратительный вкус этой улыбки, отдающей чем-то старым, кислым и едким.

— У меня не было права на этот бой, Зекора. Я устремился в него только потому, что только это и умел. Поднимать массы и бросать их вперед. На огонь, шрапнель, ядовитые газы и танки. Ни разу не задумываясь о том, имею ли я на это право. Мне казалось, что право это даровано мне страданием простого народа. Что я выбран судьбой для того, чтоб нести красное знамя и сметать с дороги хищников. Ужасная ошибка. Такого права мне никто не давал. Я присвоил его себе, как право распоряжаться чужими жизнями. И право решать за других, что лучше. Я начал понимать. Только сейчас.

Зекора настороженно глядела на него своими огромными голубыми глазами.

— С собой ты точно не в ладах. Ужель познал ты полный крах?

— Да, — тяжело сказал он, и слова тоже были тяжелые, как свинцовые слитки, — Это крах, и это конец. У меня было время подумать. Коммунизм, которому я отдал столько лет, бесполезен. Когда Твайлайт говорила… Я вдруг понял, что все это правда. Ощутил сердцем. Она не лгала мне тогда. Дело, которому я отдал всю свою жизнь, было напрасным делом. Никчемным. Я победил голод, шовинизм, инфляцию, безработицу, неграмотность, эпидемии, техническую отсталость, нищету, фашизм… Я все это время дрался не с тем, с кем нужно. Мне нужно было сделать двести сортов колбасы в магазинах. И дать всем право отбирать ее друг у друга, прикрываясь разноцветными бумажками и гражданскими свободами. Тогда люди, наверно, были бы счастливы. А я гнал их в какое-то свое счастье, которого так никто и не понял. Я уверил себя в том, что это счастье существует — и оно действительно существовало, пока у меня хватало сил подновлять на нем краску. Но я умер — и необходимость отпала. Волгоград… Каким же я был дураком!

— В твоей душе прижился мрак, — грустно сказала Зекора, не спуская с него пронзительно-голубых глаз, — И говоришь ты как дурак…

Сталин мотнул головой, собираясь вернуться в дом. В этом разговоре не было никакого смысла. Как и во всем, что будет после. Но замер в шаге от порога, ощутив не сильную, но острую боль в крупе. Скосив глаза, он обнаружил нечто странное. В воздухе, окутанный мягким розоватым свечением, парил веник. Веник этот он сразу узнал — им Зекора обыкновенно сметала пыль с садовой дорожки перед домом. Но самой Зекоры рядом не было. Точнее, она не прикасалась к венику. По-прежнему стояла поодаль, наблюдая за ним, но теперь в ее взгляде была явная насмешка.

— Как…

Веник шлепнул его по крупу. Хорошо шлепнул, в охотку. Сталин развернулся, забыв про ноющую боль в искалеченной ноге. Без сомнения, веник действовал самостоятельно. Но чья-то воля направляла его. И это могла быть только…

— Товарищ зебра!

Она довольно улыбнулась и тряхнула головой, отчего тонко зазвенели массивные сережки. Повинуясь ее взгляду, веник подпрыгнул и легонько шлепнул Сталина по носу. Это было так неожиданно, что он даже не разозлился.

— Как вы это делаете? Это же магия! Ведь… Ведь вы не…

— Так слушай первый мой урок! Для магии не нужен рог!

В этот раз Сталин успел отдернуть голову, и веник, уже пикирующий для второго удара, промахнулся.

— Но ведь только единороги владеют магией, — неуверенно сказал он, не зная, на кого смотреть — на Зекору или на ее летающее оружие, — Это же все знают. Только единороги и алико… Ай!

— Такая у нее стезя — присвоить магию нельзя. Будь пони ты или пегас — не спрятать магию от масс! И монополия чудес — вот хитрость давняя Принцесс!

— Значит, распоряжаться магией может любой? — Сталин даже забыл про боль в ноге, — Монополия? Вот оно… Эксплуататоры подчинили себе самое могущественное оружие в Эквестрии! Они заставили всех поверить, что только единороги могут управлять магией, и оттого занимают главенствующее положение!

— Не буду в ложном уверять, не каждый в силах колдовать. Есть рог иль нет — то мишура. Должна внутри гореть искра. И вот как раз благая весть — в тебе искра такая есть!

Сталин помотал головой, чтоб хоть немного упорядочить мысли. Но те рассыпались звонким горохом, застучали о свод черепа. Искра?… Коммунизм? О чем говорит эта странная зебра? Неужели о том, что он, Коба, тоже может подчинить себе магию?…

«Старик Хоттабыч!.. — рассмеялся „внутренний секретарь“, — Абра-кадабра, все капиталисты улетите на Луну!..»

— Я не маг, — сказал он вслух, — Вы что-то путаете, товарищ зебра. Я убежденный материалист. Конечно, я видел в Эквестрии проявления магии и, зачастую, ближе, чем хотелось бы. Но я уверен в том, что так называемая «магия» представляет собой определенную технологию, манипулирование и тайный контроль которой позволяет эксплуататорам…

— Сейчас ко мне придет мигрень, — фыркнула Зекора, — Не будь упрям, как старый пень! Ты можешь дожить жизнь, скорбя, а все ж искра — внутри тебя!

Опять искра… Глупая зебра, выжившая из ума в своем домике в лесной глуши. Что ей знать о нем? О чем она толкует? О том, что и старый Коба может творить магию?

Совершеннейшая глупость, немыслимо.

Он всегда привык добиваться своего действиями, а не взмахами волшебной палочки. Именно за это его уважали враги — по крайней мере, пока он был жив. История делается не магией, она делается напряжением всех сил, потом и кровью. И никакая магия…

«Что такое магия, если не искусство делать невозможное?» — вопросил из тени своего невидимого кабинета «внутренний секретарь», усталый одинокий старик, — Невозможное, необъяснимое, немыслимое?… А у тебя была слава человека, который в силах сделать невозможное. Собрать страну из руин. С нуля создавать промышленность. Сооружать самый мощный в мире военный комплекс. Поднимать научный потенциал и сельское хозяйство. И все это — не имея ничего. Ни денег, ни международного положения, ни дисциплины в собственной партии, ни благожелательных союзников… А все-таки сделал. Наперекор всем. Не только странам, партиям и отдельным личностям, а наперекор всей мировой истории. На дымящихся руинах создал государство-титан. И утвердил его, одержав победу в самой ужасной войне.

Может, это и есть то, что Зекора называет магией? Способность человека действовать наперекор, идя за светом той внутренней искры, которую он сам всегда называл коммунизмом?… Выходит, и коммунизм — это своеобразная магия, способная творить чудеса в надежных руках?…

Это многое объяснило бы. Волшебство умирает тогда, когда умирает сотворивший его маг. Оно не может держаться без своего создателя. Проклятый пятьдесят третий год, трижды проклятый март… Сталин ощутил холодок во лбу. Как если бы стоял сейчас в тишине своего кабинета, прислонившись головой к покрытому инеем стеклу, глядя в ночь.

Волшебник умирает, а магия, сердцем которой он был, уходит, испаряется, как газ в стакане «боржоми». И вот уже ученики и подмастерья волшебника делят его наследство, вырывая друг у друга бесполезные склянки с алхимическими порошками. Не понимая, в чем на самом деле была его сила. Как он сам видел корень могущества единорогов в их могущественном роге, так ученики волшебника уверены в том, что ключ от его могущества реален и зрим, его можно схватить рукой… Не имеющие собственной внутренней искры, ученики просто не способны заметить очевидного. Поэтому они хозяйничают в замке покойного учителя, самоуверенно подкапывая ее фундамент и уверяя себя в том, что это и есть волшебство. Но когда башня начинает крениться, никто из них не способен что-то изменить. В конце концов, они всегда были лишь учениками и подмастерьями настоящего волшебника, умершего много лет назад…