Вторую «Лягалку» они сделать не успели. Пришло время полагаться на иные аргументы. Вроде простого пролетарского копыта. В последние дни перед «эксом» Сталин вспоминал уроки товарища Спиридонова, которым — проклятое самомнения! — раньше не уделял особого внимания, как и его «самозу». Но новое тело оказалось очень способным. И достаточно сильным.

Сталин ударил застывшего стражника снизу, под узкую выступающую челюсть. Оглушительно лязгнули зубы — и глаза, еще недавно наполненные яростным огнем, а теперь пустые, как экран синематографа до того, как начался фильм, потухли. Стражник тяжело шлепнулся рядом со своим напарником. И в самом деле, не такие уж и каменные…

Вагон был пуст — остальные пассажиры в панике разбежались, позабыв про багаж. Сейчас они поднимут панику во всем составе. Все пошло наперекосяк. Все к черту. Не продуманный «экс», а выходка дилетантов-анархистов в духе Савинкова. Одна неучтенная деталь, и все рассыпается прахом, превращая тщательно спланированную операцию в сущий бардак.

Тревожно и громко зазвенел где-то колокол. И легко катившийся вагон вдруг споткнулся на ходу, так, что Сталина чуть не швырнуло на распростертое тело мертвого стражника. Пролетающие за окном деревья внезапно сбавили скорость, потянулись неспешной полосой. Поезд останавливался. Кто-то дернул за стоп-кран.

Мысли щелкали одна за другой, как на хорошо смазанном арифмометре. Сейчас поезд остановится. Рэйнбоу Дэш, Эппл Джек, Пинки Пай и Флаттершай напрасно будут ждать состав в условленном месте, он туда не доберется. Ты один, Коба. Уже в который раз снова один, без помощи, подкрепления и запасного плана. Один в поезде, набитом стражей, в обществе испорченного торта и нескольких пудов золота. Компания, однако…

«Прорываться, — шепнул „внутренний секретарь“, всегда спокойный и собранный, — Ударить, пока не ждут. Как контрнаступательная операция под Сталинградом. Отчаянная, стремительная, почти безнадежная. Бей, Коба. И будь, что будет».

Сталин устремился к тамбуру. Но не к тому, что вел к хвосту поезда, а к другому. В ту сторону, где замер невидимый пока бронированный вагон. Коммунисты не сдаются. И кому-то сейчас придется в этом убедиться…

Дверь распахнулась без его помощи. Еще один стражник сунул голову в вагон, удивленно моргая и пытаясь что-то рассмотреть. В воздухе витал не до конца рассеявшийся пороховой дым, пол, стены и окна заляпаны чем-то розовым и блестящим… Он не успел ничего предпринять, когда Сталин ловко лягнул его в колено, вынуждая припасть на передние ноги и зашипеть от боли. Второй удар — в ухо. В ногах Сталина не было той невероятной силы, что у товарища Биг Мака, но кое на что они, оказывается, тоже годились. Особенно, если ими управляет жаркая коммунистическая ярость.

Стражник вскрикнул и осел, потеряв свой богато-отделанный золотой шлем. Сталин устремился вперед и едва не расплатился за это головой. Окованное золотом копыто врезалось в дверь в каких-то сантиметрах от его уха — и толстый металл заскрежетал, как обшивка подлодки на предельной глубине погружения. Опять упущение — он забыл о том, что стражники патрулируют по двое!..

Второй Страж Принцессы испустил утробное грозное ржание, больше похожее на рык свирепого пса. Еще один удар, нацеленный в грудь Сталину, сотряс тамбурную дверь, едва не сорвав ее с креплений. При всех своих недостатках слуги Принцессы Селестии умели быстро ориентироваться в обстановке. Но, как и свои коллеги из Охранного Отделения Министерства Внутренних Дел Российской Империи, были чрезвычайно самоуверенны. Что их и подвело.

Сталин сделал вид, что отступает под градом ударов, и Страж Принцессы охотно принял этот маневр за истинный. Он, возвышаясь над противником на целую голову, закованный в золотую кирасу, и мысли не мог допустить, что этот поджарый и невзрачный старый серый жеребец имеет какие-то свои планы. Поэтому очень удивился, когда Сталин, внезапно остановившись прямо в луже крема, вдруг швырнул кусок развалившегося и превратившегося в руины, торта прямо ему в лицо. Миндальные коржи, мармелад, цукаты, шоколад, орехи, пастила и марципан залепили глаза и нос. Стражник пошатнулся от неожиданности и попытался стереть с лица крем. И этих двух секунд хватило Сталину, чтоб одним коротким прыжком оказаться рядом и изо всех сил рубануть копытом по задранному носу. Товарищ Спиридонов едва ли был бы доволен подобным ударом, но в мире пони его техника оказалась неожиданно эффективной. Стражник беззвучно повалился на пол.

Четверо. Еще десять впереди. И только покойный Карл Маркс знает, скольких сейчас могут поднять по тревоге, если поезд оборудован тревожной магической сигнализацией…

Следующий вагон оказался пуст, если не считать нескольких насмерть перепуганных пони, забившихся под лавки. На них Сталин не обращал внимания. Не та ситуация, чтобы устраивать лекцию о сути ленинизма, довольно и того, что не путаются под ногами. Он пролетел весь вагон со скоростью, которой сам от себя не ожидал. И даже ее было недостаточно. Его единственный шанс — оглушить противников внезапностью. Раньше у него неплохо это получалось. Но раньше он никогда не действовал так безрассудно и в одиночку.

Тамбур. Еще один Страж Принцессы в золотой кирасе. По счастью, смотрит в другую сторону. Удар с ходу, вложить всю инерцию в правое копыто… Пегас заржал от боли, отшатнулся. Вторым ударом Сталин выбил у него несколько зубов. Третьим, снизу, отбросил в сторону.

Тяжелая бронированная дверь. По счастью, открыта. Если бы охрана была достаточно расторопна, чтоб ее закрыть, он бы никогда ее не открыл. Опять — самонадеянность… Сталин ударил в нее плечом и ввалился в спец. вагон. Имея преимущество внезапности, он мог бы достать еще нескольких стражников. Более проворный, чем тяжелые пегасы, он имел какие-то шансы в рукопашной. Микроскопические, надо полагать, шансы…

И он увидел стражников. Не двое. Не трое. Шестеро. Шесть крылатых громил, повернувших морды на грохот распахнувшейся двери. Сейчас Сталин не замечал сейфов с золотом, расставленных вдоль стен. Только шесть противников, которые быстро пришли в себя. И уставились на него с выражением, которое не предвещало ничего хорошего. Вообще ничего хорошего.

— Стоять! — рявкнул один из пегасов хрипло, — На пол — и останешься жив!

«Коммунисты не сдаются!» — мысленно зарычал Сталин, перенося вес тела на задние ноги. Он понимал, что это будет его последним ударом. Отчаянным, стремительным, но последним. Шанса нанести второй ему уже не дадут. Но это его уже не заботило. В венах вместо крови бежала кипящая адреналиновая смесь. Мыслей не было, они, как крем от уничтоженного торта, разлетелись брызгами. Было только желание нанести этот последний удар, вложив в него всю ненависть и все оставшиеся силы. А потом… В июне сорок первого он не думал про «потом». Был враг и были остатки сил. И он бил, не уповая на «потом».

— Замри, кляча! — бронированные пегасы выстроились боевым клином, ни дать ни взять, танковый клин, — На пол! Лежать, чертов мерин!

Перед тем, как нанести этот последний удар, Сталин взглянул в окно. Машинально, должно быть. Захотелось перед смертью увидеть еще раз увидеть пейзажи, уже ставшие ему знакомыми. И акварельное небо, которого больше нигде нет. Но в этом акварельном небе Сталин, моргнув, вдруг заметил быстро приближающуюся точку. Сперва похожая на крошечное облачко, она росла прямо на глазах. Облака не умеют двигаться с такой скоростью. И еще облака не бывают пронзительно-голубого цвета. А потом случилось что-то и вовсе невероятное. Голубая точка, устремившаяся наперерез поезду, вдруг дрогнула — и за нею распустился отчетливо-видимый радужный шлейф. Сродни инверсионному следу реактивного истребителя, но вмещающий в себя все основные цвета солнечного спектра. Как если бы…

— Извините, господа приспешники капитализма, — сказал Сталин, приникая к полу, вместо того, чтобы броситься вперед, на замерший золотой клин, — Но сейчас здесь начнется черт знает что…

Черт знает что началось еще до того, как удивленные пегасы успели понять смысл его действий. Уже почти остановившийся бронированный вагон от чудовищного удара подпрыгнул на рельсах, как деревянный фургон. Это было похоже на прямое попадание «Зверобоя» осколочно-фугасным снарядом. Оглушительный грохот, треск каркаса, звон лопающихся креплений. Сталину казалось, что он оказался внутри игрушечного поезда, на который опустилась чья-то многотонная подошва. Его швырнуло в сторону, сильно приложив ребрами о скамью. Сверху посыпались клочья обивки, деревянная щепа, еще какой-то мусор.