– Адеско Фаер!
Из странной, длинной и тонкой палочки того, кто когда-то был Томасом Риддлом, вырывается тонкий огненный луч, пробивающий почти идеальный Зеркальный Щит, выставленный Гарри Поттером, и вот на глазах у ошарашенной публики вспыхивают три живых факела: Волдеморт, угодивший под собственное частично отраженное заклинание, Рон и Гарри, так и не разлучившиеся даже в смерти друзья.
Снейп с Малфоем вырубили Долохова и Белатрису, с окраины деревни уже спешат авроры в алых мантиях, а в запечатанной на множество заклинаний шкатулке, стоящей на столе директора Хогвартса со страшным воем распадаются на части хоркруксы – вместилища измученной души самого сильного и темного волшебника за последние несколько сотен лет, Лорда Волдеморта.
«Вот и все», – успел подумать Адиль, прижимающий к себе бесчувственного Драко, которого успел закрыть собой от брошенного в него заклятия Кипящей Крови, глядя в глаза склонившемуся над ним бледному Люциусу.
– Люблю, – успел еще прошептать, жадно вдыхая родной запах, и милосердная Тьма сомкнулась над ним.
Глава 106. Жизнь, смерть и жизнь после смерти
Темнота накатывает горячими волнами, обжигая тело, выворачивая суставы. Прохладная струйка чужой магии омывает страждущее, пылающее тело. Кто-то рядом, родной, близкий, прохладный… Кто?
Картинки всплывают в памяти одна за другой. Вот он чувствует за спиной чье-то присутствие… оборачивается и встречается взглядом с насмешливыми серыми глазами. Сознание опаляет мысль: «Искра! Хвала Аллаху! Прощен. Есть шанс обрести счастье, значит, Всевышний был милосерден, а проступок удалось загладить, оправдаться вымолить прощение. Ведь он здесь. Такой красивый, холодный… идеальный. Не важно, кто он, чем занимается. Судьба не ошибается, правда же?»
– – –
Жестокие слова терзают гулко бьющееся в груди сердце: «Убирайся, терпеть тебя не могу! Мерлин, за что мне ЭТО?!», – красивые губы брезгливо кривятся. Улыбайся Азам, ты это заслужил. Кто говорил, что будет легко? Тот маленький вампирчик любил тебя, а ты лишь позволял ему это. Твоя очередь испить горькую чашу унижений. Судьба хоть и дала тебе шанс, но нет никаких гарантий, что ты сможешь им воспользоваться.
– – –
Светлые волосы, тонкие, нервные пальцы, сжимающие бокал. Он пьян, твой сиятельный лорд. Что ты дал ему, кроме боли и разочарования? Что предложил взамен разрушенной жизни? Себя? Смешная цена за жену, сына и устоявшийся мир. За уважение к самому себе, за поруганную гордость того, кто так и не научился быть рабом. Слушай, слушай теперь все те горькие и справедливые слова, что скопились в его сердце. Улыбайся, Азам. Никому здесь не интересны твои проблемы, твои страхи и жаркие, стыдные желания.
Желания, что опаляют изнутри нестерпимым жаром, заглушить, унять который может только он, Его Надменность лорд Малфой. А так хочется просто подойти и обнять за широкие плечи, шепнуть, что он – это целый мир, полный ярких красок, что все будет хорошо, что… «Мерзкое отродье, головная боль, проклятие!» Улыбайся, Азам. Расскажи ему, как он прекрасен, когда сердится. И что, что после придется полночи блевать синим огнем, выгоняя из крови мерзкий фамильный сглаз Малфоев? Разве это цена за возможность мимолетного касания к искривленным от отвращения губам?
– – –
Вот он смотрит на этого темноволосого мальчика так, как никогда не смотрел на тебя, Азам. Он был с ним, делил ложе, ласкал и звал своим. У этого совсем еще юного смертного было то, чего никогда не будет у тебя. Люциус любил его, пусть и срок этой любви был короток – всего несколько ночей. Он брал это красивое тело, пил его стоны, гладил по волосам, шептал на ухо о том, какими сладкими ему показались губы, как горячо и туго у него внутри… Чего ты шипишь, Азам? Улыбайся, даже если скулы сводит от боли. Улыбайся, потому что больше ничего в этой жизни не умеешь. Засунь поглубже свою ревность и ярость, не осложняй Искре жизнь еще больше. Тебе же не нужна жалость? Любимые дети Аллаха не нуждаются в жалости, их можно только любить или ненавидеть, ведь так?
Любви ты не добьешься. Где есть принуждение, там ее не может быть. Любовь – это свобода. Как с этим темноглазым мальчиком. Свобода быть собой, быть с тем, кого хочешь ты сам… Уходи, Азам. Залижи раны, подумай, как заполучить хотя бы частичку своей Искры – его дитя. Сложно быть бездушным дельцом, когда все существо, каждая клеточка, каждый язычок пламени, текущего по венам буквально тянется к этому невозможному смертному в попытке обнять, защитить, отдать всего себя, всю магию, жизнь без остатка. Ему, Люциусу, который даже не бровью не поведет, исчезни его навязанный партнер навсегда. Что же, исчезнуть можно. Как и встречаться реже… Дать жизнь сыну, соединить навсегда себя и Искру, запечатать свою страстную любовь в малыше. Не важно, какой ценой.
-.-.-.
Контракт. Он пересмотрел контракт… отказался от всего из того дурацкого списка, предложил быть рядом… просто рядом. Целых полгода! Аттракцион невиданной щедрости от лорда Малфоя. Молчи, Азам. Будь рад тому, что есть, и может быть… нет, прочь из головы назойливые мысли, дающие хоть призрачную надежду на то, что Люциус неожиданно оценит тебя.
-.-.-
Первая ночь, связные артефакты тихо гудят в кабинете, Люциус приходит и ложится на свою половину кровати. Так, как будто делал это всегда. Темно-серый шелк дорогой пижамы обтекает широкие плечи, сильные ноги, резко очерченные ягодицы… О, Аллах! Только в величии своем и милости ты мог создать подобное существо. Этот мраморный идеал, безэмоциональный, гордый своим совершенством. И только ты по мудрости своей мог так наказать раба своего, заставив горячее сердце заходиться в болезненной судороге от невозможности коснуться, обнять, провести подрагивающими от страсти ладонями по горячим белым плечам, сильной спине…
Спи, Азам. Тебе понадобятся силы для зачатия. На целые сутки Люциус постарается забыть, что лишь терпит тебя, он будет с тобой.
– – –
Бессонная ночь, ярко светят звезды, а в белоснежных волосах возлюбленного заблудился лунный луч. Его лицо в тени, он крепко спит, чуть хмурясь во сне. Как бы ты хотел сцеловать с этого высокого лба все печали, забрать себе всю боль и тяжесть, подставить плечо. Но Малфои не принимают помощь. Они горды и независимы, у них нет слабостей. У них нет сердца. Не для тебя, Азам. Ты – лишь еще одна насмешка судьбы, расплата за не такие уж и многочисленные грехи сиятельного лорда, когда-то сделавшего неверный выбор.
По ночам так хорошо любоваться им, не смея прикоснуться, так радостно видеть, как утром он потягивается, словно сытый книззл, трет кулаком заспанные глаза, зевает… он так расслаблен и спокоен, пока реальность не обрушивается на него, придавливая к земле: он не один. Глаза, еще секунду назад подернутые сонной дымкой, моментально становятся холодны, как воды северного моря, рука сама тянется к палочке, и вот живописно растрепанные волосы уже лежат идеальной шелковой волной, поверх пижамы натягивается халат, а спина становится идеально прямой, как на приеме.
Что ты хотел, Азам? Ты тут чужой.
– – –
Боль… как же больно. Если бы не этот серебристый ручеек, омывающий сходящее с ума тело, то было бы совсем невмоготу. Кто я? Что происходит? Откуда этот опаляющий душу жар? Так хочется пить, а еще…
– Люсиус…
– Я здесь, здесь, – устало. – Борись, Адиль! Не смей подыхать, слышишь? Ты слышишь меня?
– Люсиус…
– Хочешь пить? Да открой же ты глаза! Мерлин, опять начинается.
– Отец!
– Драко, уйди немедленно!
– Андрес не хотел!
– Я знаю. Да уйди же ты! Адиль сожжет тебя и не заметит! И Северуса сюда не пускай. Уходите все.
– А ты?
– Я – последний, кому он навредит. Иди.
Тишина. Полностью выжженная комната, когда-то бывшая роскошной хозяйской спальней Малфой-мэнора. На полу, перемазанный в жирной копоти, бьется в беспамятстве Азам, разметав по грязному полу свои прекрасные мощные крылья. Агония длится уже сутки. И уже сутки тяжелая голова, объятая черным пламенем волос, лежит на коленях у сиятельного лорда Малфоя, который закрыл свое поместье ото всех, кроме сына и Снейпа. Ему нужно быть в Министерстве, иначе вся проделанная работа пойдет насмарку. Но он сидит посреди выжженной спальни, глотая бодрящие зелья, и ждет. Огонь потенциального любовника совсем не обжигает его. Люциус знает, что нужен здесь.
