– Зачем ты притворяешься моим рабом, Сулейман? Ведь Рон погиб, а с ним и его обязательства передо мной. Убив его, я тем самым дал ему свободу.

– Так проще, – нагло усмехнулся ифрит. – Ни у кого не будет никаких вопросов и сомнений. А кое у кого – желания заявить на меня свои права.

– Если ты о моем папА, то я сомневаюсь, что подобная глупость его остановит. К тому же, если помнишь, я обещал Абигору отдать ему Ронни при условии, что чувства моего раба будут взаимны. Боюсь, что своим заявлением ты сделал только хуже.

– Ты меня не отдашь, – спокойно возразил ифрит, затягиваясь ароматным дымом.

– Почему это? – поднял брови Эрри.

– Потому что у тебя гипертрофированное чувство справедливости. Собираешь вокруг себя убогих. К коим теперь отношусь и я.

– Хорош убогий, – фыркнул демон. Ифрит ему нравился. Что-то в нем такое было… родное. – Ты чуть не оторвал голову Ивьерсу, а я не назвал бы его слабаком.

– Не для того я провел столько времени в Пещере Чудес, чтобы быть не в силах одолеть какого-то вампира-малолетку, хоть и с перстнем Главы Клана. Это его папашу ты вчера так эффектно размазал?

– Да. Он угрожал Северусу, – Эр нахмурился.

– Я бы убил, – пожал плечами Сулейман. – Но ты, как всегда, пожалеешь, подлечишь и пустишь в дело.

– Откуда такая уверенность? – сузил глаза Эр.

– Я знаю, чей ты сын, Ваша Светлость, – сверкнул клыками ифрит. – Абигор не выносит напрасной жестокости. И всегда предпочитает использовать, а не уничтожить. Единственный раз расчетливость изменила ему и, думаю, у него было время об этом пожалеть. Пусть продолжает. Ему полезно.

– Расскажешь? – осторожно спросил Эрри, наблюдая за собеседником.

– Прикажи, Хозяин.

– Не буду, – вздохнул Эр. – Захочешь – сам расскажешь.

– Ладно, – как-то излишне спокойно сказал джинн. – Думаю, ты имеешь право знать. Вряд ли Абигор рассказывал тебе, откуда у него шрамы по всему телу.

– Не рассказывал, хотя я спрашивал неоднократно. Это ты?

– Ага, – беззаботно сообщил Сулейман, и зло добавил: – Чтобы помнил меня, гад фиолетовый.

– Да что там у вас произошло? – не выдержал Эр. – Он страдает, поверь мне! Даже как-то, надышавшись пыльцой вейл, набросился на моего Северуса, вылизал ему шею, шепча: «Аэ, мой Аэтти».

– Что не помешало ему перетрахать массу крепких задниц смертных, пока меня истязали и учили уму-разуму все эти три с лишним тысячи лет!

– Ты же ничего не знаешь! – возмутился Эр.

– Так поведай мне, – изогнул бровь Сулейман. Совсем так, как делал сам Эрри, когда хотел позлить Северуса.

– Не могу, – вздохнул демон, – потому что сам не очень-то в курсе. Тесс сказала, чтобы я не пытался помочь отцу, что он наказан за то, что когда-то решил, что может сам… Погоди, дословно это звучало так: «Однажды один сильный и красивый демон решил, что он – Творец. Что имеет право распоряжаться не только судьбой тех, кто вверен его воле Создателем, но и замахнулся на право решать за существо, родившееся свободным. Он рассудил неправильно, взвешивая его проступки, за что и был наказан самой Магией. Но… срок его наказания подходит к концу. Если сможет Герцог преодолеть гордыню сердца своего, осознать ошибки и очистить от скверны душу, то будет прощен. Вернутся силы в Источник. И обретет он то, чего так жаждет. Все условия наказания доселе им соблюдались». И еще: «Я рада, что Аби все-таки воспользовался когда-то, три с половиной тысячи лет назад, моим советом. Он должен победить».

Сулейман некоторое время молчал, переваривая информацию, после чего спросил:

– У Абигора обмелел Источник?

– Мелеет. Хватит лет на тысячу, не больше. Последняя фраза касалась моего рождения, думаю. Я ни разу не видел отца с кем-то, он все время один. Расскажи, что произошло, прошу тебя.

– Просишь? – голубые глаза джинна с интересом посмотрели на Советника, как будто оценивая. – Ну, если ты так очаровательно любезен, Хар-Эрри, то я расскажу тебе сказку. Не всему в ней можно верить, но основную идею, думаю, ты поймешь.

Сулейман затянулся, выпустил дым, придав ему форму дракончика, и заговорил по-арабски:

– Когда-то давно во дворце Верховного Джинна, славившегося своей жестокостью и крутым нравом, родился мальчик, бывший сыном этого ужасного ифрита и прекрасной пери. Лицо ребенка было таким белым и совершенным, что затмевало луну в четырнадцатую ночь. Счастливая мать очень гордилась им, не подозревая, какую беду накликает на его голову. Едва взглянув на сына, Сауд (так звали отца мальчика) сказал: «Хорошо, о жена моя, что мальчик уродился лицом в тебя, Ибрагимму нравятся сладкие отроки, оставляющее в сердце тысячи вздохов. Только окрепнет Аэтддин Сулейман, как вызову я вали**, чтобы составить брачный контракт. Отдам сына в мужья своему брату». «О, муж мой, не губи нашего сына, – взмолилась женщина, – Ибрагим стар и страшен лицом, как зверь в лесной чаще обитающий». Рассердился тогда Сауд на жену, толкнул ее, и она умерла, ударившись головой. А мальчика растили, как девушку – в гареме за высокими стенами. Ждали, пока достигнет он возраста согласия, чтобы отдать его тому, кому он был обещан – отвратительному брату своего отца.

Но когда сровнялось Аэтддину пятнадцать зим, взял его с собой отец на бал к Его Темнейшеству, ибо приглашен был со всеми сыновьями, коих, как знал Князь, было у него семеро. На том балу повстречал Аэ прекрасного демона, сына княжеского. И… влюбился я, – сбившись с тона, признался Сулейман, – без памяти, так, как… Будто солнце для меня взошло. Мне стало наплевать и на отца, и на семью, и на мужа будущего… Я видел только его горящие огнем зеленые глаза, терял голову от его магии, забывая о долге и чести. Готов был отдать ему всего себя прямо на полу, забыв о воспитании, гордости и выдержке. Мы танцевали всю ночь, не размыкая объятий, не сводя взгляда друг с друга. Шептались, как заговорщики. Когда пробила полночь, Абигор надел мне на палец кольцо в знак искренности своих намерений. Люцифер одобрительно смотрел на нас, и мой отец не посмел перечить Великому Дракону, но решил, что счастье его брата важнее моего собственного, да и контракт с Ибрагимом был подписан, Магия одобрила его.

По окончании бала меня увезли во дворец, выпороли за то, что я вел себя, как «течная сука, предлагающая себя стае шакалов», но я ничуть не огорчился, ведь мое фиолетововолосое счастье обещало стать моим навсегда. Отец, краснея от ярости, заявил, что сегодня же ночью я должен закрепить брак со своим мужем. И тут я испугался по-настоящему. Дядя был мне отвратителен – темнокожий, горбатый, кривозубый… не идущий ни в какое сравнение с моим ослепительно-совершенным избранником, с Аби.

Но волновался я напрасно – Абигор похитил меня из дворца отца, наплевав на традиции и долг, которые велели ему сначала просить моей руки, дабы не позорить ни свою семью, ни мою. Но мне было все равно – любимый нес меня на руках, рассекая воздух огромными крыльями, ветер развевал его прекрасные волосы… Я был так счастлив… как никогда до этого. Аби только-только стал Герцогом, был еще относительно молод, как ты сейчас. Первые триста лет я не замечал ничего вокруг – мне достаточно было того, что он рядом, что он мой. Потом… бесконечные войны, на время которых он запирал меня в замке, как наложницу, считая, что я слишком хрупок и изнежен для того, чтобы держать в руках оружие. Я стал тосковать, чувствовать себя постельной игрушкой… В общем, захандрил. А хандра для огненных существ – верная смерть.

Аби не слышал меня, отмахиваясь, как от надоедливой мухи, я злился, вспыхивая, как спичка, мы ссорились. Примирения тоже были бурными – в порыве страсти мы громили Замок, ломали в щепки очередную кровать, мой супруг снова отправлялся на поле брани, а я снова оставался его ждать. И вот однажды в пылу ссоры я трансформировался, мой разум затопила ярость. Ты не видел истинную форму ифритов? Нет? Есть на что посмотреть – сотканное из жидкого огня тело, почти десять футов в высоту, огромные крылья, ноги, как столбы, неприспособленная к речи глотка. Я был полукровкой и трансформация была мне недоступна. Видимо, произошел скачок магии и тело полностью приняло огненную природу моего отца.