Жизнь — довольно свирепая штука.
Нет, в нос моими заработками не тыкали, но я чувствовал, что они не считают меня существом развитым, а, скорее, существом малоразвитым, и я при теще и тесте обычно помалкивал, хотя поговорить люблю, и, считаю, законно, но существо малоразвитое и должно помалкивать.
Наша жизнь — жизнь контрастов.
Подробности, как-то: насмешки, презрительные улыбки, перегляд после какого-либо моего слова, я опускаю, было ясно, что долго не выдержу и надо снимать жилье, а только на какие шиши, да к тому же я начал раздражать и Свету, ну, при ней-то я мог поговорить от души, если законный муж, если люблю обобщить некоторые увиденные мною факты и вывести какую-либо теорию, а она стала внушать, что со мной скучно и что я зануда, сколько я мог терпеть, конечно, если б уже тогда у меня был свой прием, дело другое, но не было, и это обидно, когда тебя считают черной костью, существом малоразвитым, и это обидно, и тогда ты — зануда, и мне с тобой скучно, и если люди ошибаются, то надо ошибки исправлять, мирно разошлись, и что удивительно, как только я умотал, сразу перестал быть занудой, и мы остались друзьями, и с сыном встречайся сколько хочешь, только не у нас, это само собой, и сам не пойду, и мог забрать Севу на несколько дней к его второй бабушке, когда, конечно, второй дедуля ничего не принимал на грудь, а руки золотые.
Что еще сидело во мне, помимо соображений о семейной жизни, покуда кружились карусели, играла музыка и по небу плыли рваные облака, а во мне сидела, если можно сказать, некая смесь из радости и грусти, даже смешно говорить, отчего была радость, а оттого, что Татьяна Андреевна не сказала сразу нет, а еще подумает, да или нет, и уже это меня радовало.
А грусть — ну, это все понятно, она, конечно же, скажет нет, и тут не было сомнений, да что я ей, и кто я такой, конечно, не захочет встречаться, кто я, существо малоразвитое, а она учительница, и не просто учительница, а учительница литературы, я и книжек почти не читал, я и пишу с ошибками, на что не раз указывала наша заведующая, она сказала, вы в заявлении написали «заведущая отделения», а надо «заведующая отделением», ведь смеяться будут.
Этот воскресный день был хорош с утра и до обеда, потому что в два часа меня подстерегала неожиданность, мне не понравилось, что Сева, рассказывая о своих делах, несколько раз упомянул дядю Володю — Дяволодю, он их возил в какой-то парк на своей машине, и в парке были фонтаны, и здоровый дядька из чистого золота чуть льва пополам не разорвал, и я спросил у Светы, что это за Дяволодя завелся, хорошо, что ты спросил, сама собиралась рассказать, это наш доктор, да, а Света после развода перешла на «неотлогу» в Губино, очень хороший человек, он хочет усыновить Севу, ты не будешь возражать, буду, поскольку я покуда живой.
Огорчен я был, это да, но и утешал себя как мог, двадцать пять лет и встретила хорошего человека, к тому же доктора, так почему не устроить личную жизнь, да, появится другой папа, и на глазах Севы я помаленьку буду оттесняться в тень, и ничего здесь не поделаешь, ничего изменить не могу, я утешал себя как мог — ну, у меня есть способности, каких ни у кого в городе нет, в том числе и у этого Светиного доктора, да, ничего, надо смириться, надо помаяться на этой земле, зато потом, в иной жизни будет спокойно, и все получат по справедливости, но утешить себя не мог, обидно было до того, что я маленько присоединился к папаше и посидел с ним вместе, чем папашу порадовал, поскольку присоединяюсь к нему очень редко.
2
Вся наша жизнь есть загадка и бесконечное ожидание неприятных новостей.
Чего там, в понедельник с утра и до сеанса дергался, что мне ответит Татьяна Андреевна, и на прием шел уже смирившись с неудачей, но нет.
Когда закончился сеанс, я спросил, ну что? Татьяна Андреевна внимательно посмотрела на меня и спросила, вам в самом деле это нужно, да, а сердце мое колошматилось так, что готово было вырваться из клетки на волю, уж что было у меня на лице, не скажу, а только я знал, что Татьяна Андреевна пожалеет меня и примет решение в положительном аспекте, да, сказал, мне это просто необходимо, но вот хотелось бы так встретиться, чтоб никуда не торопиться, и чтоб не было опасения, что кто-нибудь придет, а дальше я начал бредить, дальше я сказал, всего лучше вместе заснуть и вместе проснуться, да, знал, она меня пожалеет, и пожалела: значит, сутки, сказала, хорошо, я знаю такое место, это бывшая царская дача, три остановки на электричке и пять на автобусе, раньше это был закрытый дом отдыха, а теперь пустует, сдают комнаты всем желающим, я, когда устаю от семьи, уезжаю на день, на два, и хожу по лесу у залива, когда вы свободны, у меня сейчас каникулы, а у меня завтра сутки, но это несложно устроить, и мы договорились, где встретимся.
Я не видел преград, которые не преодолел бы, чтоб завтра быть с Татьяной Андреевной, да их и не было, особых преград, помимо рабочих, и я пошел домой к Гоше Долгову и уговорил его выручить меня, или возьми мое дежурство, или меняемся, нет, беру, очень денежка нужна, но ты не торопись, послушай, что вчера у меня было.
Случай. Они приехали на вызов, ничего особенного, у старушки гипертония и болит голова, Гоша уже собирался сделать укол, а старушка вдруг просит, а нельзя ли таблетки, а чего, спрашивает Гоша, СПИДа боитесь, нет, не СПИДа, а только, говорят, на «скорую» поступило указание усыплять стариков, а чего с ними возиться и вводить государство в лишний расход. Не без труда Гоша уговорил старушку.
Условия мы не оговаривали, они понятны, если у нас одинаковая категория — высшая — и денежки не с получки, а вперед, что я охотно сделал и был свободен.
Да, все-таки в жизни бывают и приятные неожиданности.
Значит, так. Дворец в лесу, и он появляется как из воздуха, а и точно, из воздуха, потому что он бело-голубой и сливается с небом и похож на торт, нет, это очень знаменитый дворец, и одно время был царской дачей, конец восемнадцатого — начало девятнадцатого века, сказала она, и архитекторы такие-то, это очень знаменитые архитекторы, объяснила, понимая, что я ни бум-бум, я сейчас войду, а вы на лавочке посидите, хоть времена новые и номера сдают, но все равно паспорта спрашивают, так, может, я сниму на себя, нет, лучше я, у меня есть опыт и, может, работает Валя, она меня помнит и тогда даст номер получше, потом я спущусь, скажу номер, вы пройдете и будете моим гостем.
Врать не буду, ошалел, номер небольшой, но какие высокие потолки, метра, думаю, три с половиной — четыре, а на потолках пузатые ангелочки, и отдельная ванная, и высокое окно, и виден парк и широкая лестница, ведущая к заливу, и залив, как на ладони, сер и неподвижен, я был, чего там, восхищенный дикарь, который никогда не видел подобных условий, тем более в подобных условиях не встречался с женщиной.
В этот момент все так сложно во мне перемешалось, что и объяснить не берусь, хотя, конечно, попытаюсь: во-первых, рад был, что мы вместе и что эта женщина ко мне неплохо относится, все понимаю, конечно, пожалела меня, но все же неплохо ко мне относится — иначе не поехала бы она на сутки с вовсе чужим мужчиной, это одно, и это, значит, радовало, было восхищение и дворцом, и комнатой, и даже чистым бельем на довольно широкой кровати, а во-вторых, это главное, жалость к себе была такая, что даже захотелось заплакать, и вот чего пожалел себя, я вдруг вспомнил, в каких только условиях не приходилось мне сближаться с женщинами.
Конечно, были нормальные условия, а хоть бы и в семейной жизни, там только очень уж хорошая была звукопроницаемость, бывали, значит, и нормальные условия, но редко, чаще это были боевые, походные, как-то: в подъезде на батарее, и на подоконнике, и под лестницей, в лесу и в подвале, и на влажном песке залива, в раздевалке (за вешалками) на дискотеке, на снегу и на заснеженной скамейке в парке, и даже на лыжах, под сосной, снег был глубок и лыжи не снять, так что мы буквально въехали друг в друга, в женской душевой спортзала училища, на трибуне и под трибуной полкового стадиона в/ч 32515, город Псков, и даже в деревянном клозете у забора, отделяющего в/ч 32515, город Псков, от поселка, в крапиве, в лопухах, на еловых иголках, сидя и стоя, но не потому, что так хотелось, а потому, что иначе не получалось, на огромном валуне у залива, в тамбуре ночной электрички, и прочее, и прочее, чего сразу и не вспомнить.
