Annotation

Новая книга Дмитрия Притулы, известного петербургского писателя, названная по одноименному рассказу, предъявляет читателю жизнь наших соотечественников. Рассказчик, обращая пристальное внимание на утлые, абсурдные, смешные, печальные и невероятные судьбы, возводит изнуряющую жизнь в категорию высокого бытия.

Блестящий стиль Д. Притулы заставляет вспомнить классическую традицию петербургского рассказа XX века: Л. Добычина, М. Зощенко и С. Довлатова.

Человек из очереди

Командировка

Черный ящик

Волосан

Денис Ильин

Заложница

Сестры

Дорога

Брамс. Квартет № 3

Надежда и Вася

«Записки экстрасенса»

Ружье

Героическая легенда

Почти невеста

Сыновья

Новогодний подарок

Переселение душ

Счастье

Принципиальность

Выжимки

Волшебная кнопка

Светская хроника

Ритмическая гимнастика

История любви

Прощение

Компромисс

Робин Гуд

Тоже любовь

«О, если б навеки так было»

Вторая попытка

Перепутаница

Свадьба

Факел

Человек из очереди

Когда торчишь в очереди в первый, в пятый или в десятый раз, ты клокочешь, исходишь на мыло, поддерживаешь общий вопль, мол, гады, сами жрут в три горла, а нам кидают ошметки, но когда запухаешь в очередях на много месяцев и даже лет, начинаешь понимать, что силы надо беречь, всем до твоих клокотаний — тьфу и растереть, и если исходить на мыло, вскоре от тебя ничего не останется, помимо мыльной пены, конечно. И ты берешь пример со старушек — божьих одуванчиков, что годами торчат у прилавков в ожидании, чего выкинут, — черные шали, губы поджаты, руки скрещены на груди. Правда, им, небось, легче, вспоминают, поди, блокадную молодость, а она, молодость, хоть и блокадная, все одно молодость, и из нее, понятно, всегда можно извлечь хоть что-нибудь приятное.

Привыкнув к стоянию, ты на очередь начинаешь смотреть как бы со стороны, вроде это не ты впустую тратишь свободное время, а посторонний дядечка, и ты сходу определяешь, проходящий мимо человек встанет в хвост очереди или будет норовить хватануть продукт на халяву, прибившись к соседу или к подруге по работе. Самостоятельный человек идет не в голову очереди, а в хвост, на крайнего. Халявного же человека можно узнать по глазам, они у него шальные и какие-то прыгающие. А какие щебетанья у халявного человека; да занимала я, она ведь предупреждала, подтверди, Маня, ведь ты предупреждала, видите, женщина, она вас предупреждала, но ведь она не знала, что у тебя склероз, она же не знала, что ты ку-ку, я тебе пихну, я тебе пихну, грязная баба, я так тебе пихну, что ты даже в дурдоме не оклемаешься.

А эти уговоры: дайте мне, товарищ продавец, в одни руки не одну норму, а две, к примеру, ножек Буша, муж на улице курит, да как же я его позову, если он курит на улице, а обратно меня не пустят, нет, дайте в эти руки две ножки, жена больна, а также сосед-инвалид из дому не выходит, он воевал, он вас на Эльбе защищал, а теперь вот из дому не выходит, вот так всегда, как на Эльбе обниматься с американцем, так кушай ножку Буша, как старость подошла, так соси собственную лапу.

Нет, Володя Арефин никогда на халяву не пер, он ориентировался исключительно на крайнего. А потому что, самостоятельный мужчина, он понимал, если всю оставшуюся жизнь к кому-нибудь примазываться (а что по очередям стоять всегда, он не сомневался), вскоре превратишься в промокашку.

Хотя по очередям стоять приходилось много. Тут простой расклад — нет другого выхода. Жена Татьяна, мастер на галошной фабрике, пашет с девяти до шести, и когда она бежит с работы, в магазинах уже пустыня Сахара. Да, но в клюв себе и пятилетней Нюше надо что-то забрасывать? Вот для этого Володя и есть. Он — сменный водила, то есть сутки ездит, двое дома, в свободное время и постоит. Конечно, в субботу и воскресенье магазины отдаются Татьяне на разграбление, но ведь в клюв надо что-то забрасывать каждый день.

Между тем день был как раз удачный. Потому что если ты гробишь свободный день, хорошо бы прихватить сразу несколько очередей. Как любила говорить мамаша, одним махом семерых побивахам. Ну, семерых сегодня не получалось, а вот троих — это да.

Во-первых, пока шла большая очередь, в меньшей успел отхватить три килограмма корюшки. В «Семерке», в гастрономе, помаленьку двигалась средненькая очередь за длинными и тонкими макаронами. Ну, а самая большая очередь стояла на «поле дураков».

Тут так. Был большой пустырь, три года назад его очистили, и райком-исполком приноровился построить для себя дворец. Да, а как раз подошли времена вольной свободы, и правдолюбы подняли крик, детских садов не хватает и больниц, а наши ползучие отгрохивают дворец. Пошли подписи, протесты. Да, а деньги можно было пустить только на дворец, как-то вот так получилось, словом, ни фига вам не будет, не хотите дворец, не надо, но на больницу эти деньги пускать нельзя. Этот голый пустырь с тех пор называют «полем дураков». И ху есть ху, кто дурак, кто покуда нет, понять нельзя. Все вместе — это всего вернее.

Так вот на «поле дураков» подогнали большой фургон, и с него, с верхотуры, два паренька кидали народишку, копошащемуся внизу, наборы по семнадцать рублей. В набор входила коробка в полкило индийского чая (и что характерно, развешенного в Индии, а не у нас, то есть это был индийский чай, а не индийский чай с примесями куриного помета отечественного производства), затем стограммовая пачка индийского чая уже нашего развеса и еще одна банка майонеза.

Чай для водилы, как известно, продукт первой необходимости, потому-то Володя и торчал в бешеной какой-то очереди. Ведь это на месяц вопрос с заваркой можно считать закрытым. И он торчал.

Но время от времени отлучался в средненькую очередь за макаронами, обозначить: вот он я, не радуйтесь прежде времени, я покуда жив. Постоит, постоит, что-нибудь даже и скажет не вполне глупое задней тетеньке, а как почувствует, что задние привыкли к этому молодому и трезвому мужчине, снова идет в большую очередь.

Понятно, что в каждой очереди у него был опознавательный знак. К примеру, стою за бабой в красном пальто, или за черной шалью, или за желтым плащом. В большой очереди таким знаком была для него молодая женщина в черной шляпке.

Он так эту женщину и называл — Шляпка. Как бы двухэтажная такая шляпка, широкие поля, над ними нашлепочка, а на ней черная тряпочка в кружавчиках. И уходя в средненькую очередь или покурить, он предупреждал Шляпку, не забудьте меня. Володя тоже ее отпускал, если той надо было сходить в другую очередь — за конфетами (но тут Володя не дергался, он стоит только за тем, без чего не прожить), а также в сберкассу заплатить за квартиру.

Когда несколько часов стоишь за каким-либо продуктом, желание достать этот продукт, конечно, сближает. Да и не может человек молчать несколько часов кряду. Шляпка пожаловалась, вот единственный выходной приходится тратить на чай. Ну, она ему то-се, про свои обиды, всюду толпы и стой целый день, а он про свое, нет, не жаловался, Володя этого не любит, нет, он поделился радостью: вот корюшку раздобыл, во-первых, решен вопрос двух ужинов, во-вторых, надо же девочке иногда напоминать вкус рыбы, это очень важно, чтобы она не забывала вкус основных продуктов.

Так они и перекидывались словом-другим, чтобы не скучно было стоять. Похоже, моя очередь за макаронами подходит, схожу-ка я. Шляпка говорит, она ротозейка, сразу не заняла очередь за макаронами, а теперь, понятно, занимать бесполезно. Да, согласился Володя, одеяла на всех хватить не может, кто-нибудь будет с краю. А давайте, вдруг сообразил, я вам возьму, все равно отстоял, и что один вес, что два — без разницы.

Шляпка не ожидала такого поворота и как обрадуется, ой, такие красивые макароны, месяц их не было, я в тот раз талоны геркулесом отоварила, а тут макароны, да какие, значит, красивые. Мы на десять минут отойдем, держитесь за этой бабулей, дал Володя указание тетке в желтом плаще. Я встану в очередь, а вы в кассу. Деньги есть? Вам сколько выбивать? Полтора, сказал решительно.