Вряд ли действительно Александр отчетливо сформулировал те задачи, какие ему приписывает Плутарх, но объективные результаты завоеваний Александра были именно таковы. Вообще вопрос о том, в какой мере Александр творил историю сознательно, не может быть решен окончательно. В своей первой работе «История Александра Великого» И. Дройзен заявляет: «Имя Александр означает конец одной мировой эпохи и начало новой». Примерно то же говорит У. Вилькен: «Все дальнейшее течение истории политической, хозяйственной и культурной жизни последующих времен нельзя понять, если отвлечься от дела жизни Александра»12. С этим можно согласиться, если понимать под «делом жизни Александра» объективные последствия его деятельности, включенной в рамки условий того времени, которое выдвинуло и создало Александра. Но Вилькен, как и другие поклонники Александра, склонен приписать эллинизм личному гению Александра и его исторической прозорливости, а для такого утверждения нет данных. Гораздо ближе к истине другая точка зрения, представленная в частности у Ф. Г. Мищенко в его чрезвычайно содержательном введении к переводу Полибия «Федеративная Эллада». «Успехи эллинизма в македонский период, – пишет Ф. Мищенко, – вовсе не входили в планы Александра, Селевкидов, Птолемеев, Антигонидов; об этом лучше всего свидетельствует обращение их с собственной Элладой, откуда возможно было ждать еще серьезного противодействии. Могущественные владыки, поддаваясь обаянию эллинской образованности, старались украсить свои столицы и дворцы произведениями эллинского ума, применяли к новым городам испытанные уже формы правления, но никому из них и на мысль не приходило организовать производительные силы этой самой нации для независимого, достойного существования» (стр. XXXVIII–XXXIX).
Самые завоевания Александра были подготовлены в предшествующее время. Идея реванша была политической формой, в которой выразилось вызванное кризисом стремление к единству. Война с Персией была решена в 337 г. на заседании Коринфского конгресса13, и уже в 336 г. Парменион и Аттал переправились в Азию. Нет смысла строить догадки о том, как пошли бы дела, если бы Филипп не был убит в 336 г. и сам руководил военными операциями, или если бы не Александр, а Пердикка или Антипатр оказались во главе войска. Важно то, что задача завоевания Востока была поставлена в порядок дня и разрешена Александром. Другой на его месте, за исключением, быть может, Филиппа, разрешил бы ее не так быстро и успешно, и конкретные результаты были бы иные. Но Александр сумел проявить свои способности только потому, что материальные условия жизни поставили перед ним грандиозную задачу.
Рабовладельческое общество в Греции IV в. дошло до предела своего возможного развития и вступило в полосу экономического и политического кризиса, который не мог более быть разрешен в существующих формах общества. Революционный выход из положения в то время был закрыт; рабы не были классом для себя, способным свергнуть рабовладельческий строй общества и перестроить его на новых началах. Выходом для рабовладельцев могло быть только создание, путем завоевания, более обширного экономического единства, дающего возможность воспроизвести старый процесс развития на более высокой ступени. Основные классовые противоречия при этом не устраняются; рабовладельческий класс получает лишь кратковременную передышку, и новый кризис неизбежен. «Там, где рабство является господствующей формой производства, там труд становится рабской деятельностью, т. е. чем-то бесчестящим свободных людей. Благодаря этому закрывается выход из подобного способа производства, в то время как, с другой стороны, требуется устранение его, ибо для развития производства рабство является помехой. Всякое покоящееся на рабстве производство и всякое основывающееся на нем общество гибнут от этого противоречия. Разрешение его дается в большинстве случаев насильственным покорением гибнущего общества другими, более сильными (Греция была покорена Македонией, а позже Римом). До тех пор, пока эти последние, в свою очередь, покоятся на рабском труде, происходит лишь перемещение центра, и весь процесс повторяется на высшей ступени, пока, наконец, (Рим) не был покорен народом, введшим вместо рабства новый способ производства»14.
Завоевание Александром Востока было в интересах не только Греции и Македонии, но и господствующего класса наиболее развитых областей Востока. Здесь, правда, рабство не играло такой роли, как в Греции; сохранение общины приводило к застойности общества, движение совершалось медленно, противоречия нарастали вялыми темпами. Но и здесь в крупных торговых центрах с высокоразвитым рабовладельческим хозяйством ощущалась потребность в расширении экономической базы. Этим, вероятно, надо объяснить сравнительно легкое покорение Вавилона Киром, почти не встретившим сопротивления. Хотя держава Александра была тоже «случайным конгломератом» народов, не спаянных, а лишь искусственно связанных силой завоевания, как государство Ахеменидов, все же покорение Персии Александром означало для нее переход на более высокую ступень развития. Поэтому торговые города Востока и в первую очередь богатые слои населения быстро эллинизировались и были опорой завоевателей.
Из аморгосской надписи (279 г.) мы узнаем, что одним из организаторов островитян, собравшихся на Самосе, чтобы провести учрежденное Птолемеем II празднество в честь Птолемея Сотера, был сидонский царь Филокл. Недавно открытые в Уруке клинописные таблички рисуют примкнувшего к новой власти вавилонянина Унубаллита. Как нам хорошо известно, в Иудее так называемые «эллинисты», сторонники сближения с эллинской культурой, представляли собой иерусалимскую знать, вплоть до первосвященников. Конечно, на основании таких отдельных фактов рискованно делать обобщения о социальной опоре Александра и его преемников на Востоке. Но эти факты симптоматичны.
Связи между Востоком и Западом были и до Александра. Финикийцы проникли далеко на Запад, а в Греции имели свои торговые фактории. Навкратис была форпостом греческой цивилизации в Египте. Малоазиатские приморские города находились в тесных экономических связях с материковой Грецией и островами. Но торговцы в чужих странах оставались чужаками, их правовое положение было непрочным, их операции не могли достигнуть большого размаха. В глубь Азии эллинское влияние не проникало. В Сирии не было ни одной греческой колонии. Включение Востока в систему эллинских монархий открыло широкий простор для торговли не только греков на Востоке, но и Востока в Греции.
Что касается Греции, то она прежде всего потеряла политическую независимость.
Те греческие политические деятели, которые пропагандировали идею панэллинского союза под гегемонией Македонии (Исократ, Эсхин), вряд ли обманывались насчет последствий этого «союза». Но классовый интерес побуждал жертвовать политической независимостью в надежде найти под эгидой монархии защиту против трудящихся. На Коринфском конгрессе 338 г. было принято решение, по которому союзному совету поручается иметь наблюдение, «чтобы в союзных государствах не происходило изгнаний или казней вопреки существующим законам, конфискаций, отмены долгов, раздела имуществ и освобождения рабов с целью переворота». Во имя этого классового интереса рабовладельцы согласны были отдать свою свободу.
Но они обманулись в расчетах. Классовые противоречия в Греции в период эллинизма не сгладились, а обострились. Лозунги γῆς ἀναδασμός и χρεῶν ἀποκοπή не сходили с порядка дня, движения рабов приняли массовый характер. Острая классовая борьба развертывалась и в отсталых ранее областях Греции – в Спарте, Этолии, Беотии – ив эллинистических государствах Востока. В Египте эллинизация осложнила классовую борьбу этническими и религиозными противоречиями, которые и сами приняли классовый характер, поскольку господствующий класс составляли греко-македонцы и эллинизированные египтяне. В Иудее борьба между эллинизированной аристократией и народными массами, несомненно, ускорила взрыв народного движения Маккавеев, приведшего в конце концов к освобождению Иудеи из-под власти Селевкидов.
