Марианна. Такой вот маленький, а уж прославленный ты человек, Хосе.

Маленький Хосе(извлекает из посылки пионерский галстук). Смотри, отец, вот красный флаг.

Регино. Нет, это пионерский галстук. Но прав наш маленький Хосе. (Повязывает галстук Хосе.) Да. Это флаг, товарищи, и знамя, с которым победим. (Поднимает Хосе.) Вот дети будущей Испании, свободной и счастливой.

Крики: «Вива!» Хосе передают из рук в руки и качают.

Занавес

Акт четвертый

Картина шестая

Мрачное, почти совершенно темное подземелье Алькасара. Тусклый свет фонаря из слуховой щели над дверью. Заключенные мужчины, женщины и дети лежат вповалку на полу, жмутся к стенам. Их почти не видно. Они ощущаются по стонам, приглушенным, истерическим всхлипываниям, идущим с разных концов подземелья. В углу Сант-Яго, Кастро.

Хосе Урбан и Мангада-Амбоу.

Сант-Яго. Эх, Фредерико, я думаю, если глаза мои когда-нибудь увидят солнца свет, они не выдержат и лопнут. Желудок мой так сморщился, что больше никогда уже не сможет выполнять своей работы.

Мангада. Ты, друг, большое и наивное дитя. Разве не видишь, как по ночам нас группами выводят… на допрос. Ха-ха! Такая штука, как человеческий желудок, для тебя уж бесполезный инвентарь. Напрасно ты волнуешься: фашисты не дадут работы твоему желудку… И глаз твоих не будет беспокоить светом солнце. Возможно, на момент тебе покажут звезды, а затем — отец Порфирио… и аллилуйя, аллилуйя… и упокой, господи, душу раба твоего, дорогой мой. Аминь!

Кастро. Послушай-ка, приятель, зачем хитришь и портишь парню настроенье? Тебе ведь по плечу его улыбка? Презренье к смерти в ней и вера в жизнь, победу!

Мангада(подчеркнуто). О, ты не говоришь, а пишешь. Уж не поэт ли ты? Жаль, что мало света и не могу я видеть твое лицо.

Кастро. Ты не без юмора, мой друг, и мне характер твой веселый по душе. Ты говоришь о смерти, но, поверь, с твоим характером не верится тебе, что ты умрешь в подвалах Алькасара.

Мангада. Кто ты такой? Дай разглядеть твое лицо!

Сант-Яго(шепотом). Это Кастро, Фредерико Гарсиа Кастро!

Мангада. Фредерико Гарсиа Кастро? Фредерико Кастро! Радость ты моя! Всю жизнь мечтал я встретиться с тобою. И даже мрак подвала Алькасара не омрачает радости моей… (Пауза.) «Андалузские вечера» и песнь песней «Единый фронт»! Дай мне обнять тебя, поэт!

Голоса:

— Наш Фредерико здесь!

— Фредерико Гарсиа Кастро!

Мангада. Какая честь темницам Алькасара!

Хосе Урбан (простодушно). Товарищ Фредерико… Ты разрешишь мне так назвать тебя?

Кастро. А как иначе? Ведь я не враг тебе, а друг, товарищ по борьбе и брат по классу.

Хосе Урбан. Товарищ Гарсиа, когда тебя на волю выпустят, ты напиши про нас, как нас здесь мучили, пытали и как мы даже под расстрелом верили, что победим.

Кастро. Ты ошибаешься, товарищ. Здесь с вами вместе я вашу участь разделю.

Хосе Урбан. Нет, Фредерико, нет. Убить тебя фашисты не посмеют.

Мангада. Ты прав, товарищ. Поэта расстрелять нельзя.

Топот ног у двери. Дверь открывается, входят несколько юнкеров, за ними офицер.

Офицер. Мангада-Амбоу!

Мангада. А, добрый вечер, капитан, вы что-то зачастили к нам! У генерала Прадос, надо полагать, печенка разыгралась?

Офицер. Встань, когда ты с офицером говоришь!

Мангада(оставаясь в том же положении). Простите, капитан, для этого характер у меня не подходящий.

Офицер(резко отвернулся). Хосе Урбан!

Хосе Урбан спокойно поднимается.

Оба — на допрос!

Мангада(иронически). На допрос? А прокурорами будут нам винтовки (показывает на юнкеров) этих молодцов? (Встает.) Я знаю, что ответить. До свиданья, товарищ Фредерико. Позволь мне поцеловать твой честный лоб. (Целует.) И если все-таки ты вырвешься отсюда, напиши, что здесь с тобой сидел рабочий оружейного завода Мангада-Амбоу. Ты напиши, что был он человек суровый, любил восходы и закаты солнца, стихи любил… любил Испанию и ненавидел рабство. В бою он храбро дрался и пулеметом сеял смерть среди фашистов.

Конвоиры хватают Мангаду.

Ты голос мой услышишь, когда начнут (иронически) допрашивать вот эти прокуроры. Испания услышит, Педро Коррильо и армия, что осаждает Алькасар, — весь мир услышит.

Офицер. Взять негодяя!

Конвоиры уводят Мангаду и Хоее Урбана. Микаэла в другом углу, в группе женщин. Рафаэль и Фелиппе спят у нее на коленях.

Микаэла. Спите, спите, мои родные. Я здесь, я с вами, здесь. Спите, маленькие, папа скоро возьмет Алькасар и прогонит фашистов. Далеко-далеко… прогонит и принесет вам воды… Спите, мои маленькие… И кушать принесет… Солнышко снова будет… Папа вас любит, очень любит… и прогонит фашистов, навсегда прогонит… И вы снова будете бегать по улицам Толедо… Спите, спите, мои родные. Папа уж близко. Педро, мой родной…

Первая женщина(истерически). Я не могу, я не могу! (Бьется об стену.) Пить! Пить! Изверги, пить!

Вторая женщина. Пусть она замолчит! Пусть замолчит! (В истерике.) Пусть замолчит! Воды, воды! Капельку воды!

Подземелье стонет.

Стоны:

— Убейте!..

— Маленькая моя, маленькая моя!

— Звери!

— Пить, пить!

Сант-Яго. Страшно, Фредерико… Могу сойти с ума я…

Кастро. Крепись, Сант-Яго… Думай о Мангаде-Амбоу…

Через стены подземелья врывается голос Мангады-Амбоу. Он поет «Интернационал».

Сант-Яго. Это он, это он, Фредерико! (Подхватывает слова «Интернационала», поет.)

Кастро встает. Залп за сценой прервал на момент голос Мангады-Амбоу, но затем он снова слышен.

Кастро. Класс наш расстрелять нельзя! (Подхватывает слова «Интернационала», поет.)

Звуки «Интернационала» ширятся. В них тонут и прекращаются стоны. Все поют. Поет все подземелье. «Интернационал» становится все более мощным. Поют все подвалы Алькасара.

Картина седьмая

Штаб генерала Прадос в крепости Алькасар. Адъютант, не то скучая, не то размышляя, внимательно рассматривает полировку ногтей. Входит капитан.

Капитан(осмотрелся). Где генерал?

Адъютант(кивая в сторону двери). С полковником закрылся в кабинете. Оттуда, от Коррильо, лазутчик возвратился. И, видно, новости серьезные принес. Уж полчаса как совещаются.

Капитан. А ты скучаешь?

Адъютант. Почти.

Капитан. Да… (Садится.) Нельзя сказать, чтоб было основанье веселиться. Но все ж герр Гауптмана глина оказалась неплохой?

Адъютант. О чем ты это? О женщинах и детях?

Капитан. Да, да, о них. Но главным образом (подчеркнуто) — о женщине и детях, жене Коррильо и двух его щенках. Смотри, неделя уж прошла, как мы осаждены. И что ж — ни одного снаряда не послал на Алькасар Коррильо. Хотя имеет столько пушек, что в два часа разрушить может Алькасар и нас в его развалинах похоронить. А знает ведь, что итальянцы не сегодня-завтра подойдут и армии его придется биться на два фронта.