- Куда это мы едим? - спросил Джай.

   - Ото, гляди! Синица мне в глаз! Чумазой, кажись, прокинулся! Заверни его смарг у двурогий бублик! - весело заорал их возница, сдобрив свою речь еще парой-тройкой отборных и непонятных Джаю ругательств.

   - Этот добрый человек пригласил нас в свою деревню, - откликнулся Скайси, щеголявший вновь зеленой косичкой.

   - А шо это ты, чумазой, так долго оклематься не могишь? Хильнул лишку? Да? - хозяин телеги выкрутил шею, явив Джаю хитрые прищуренные глаза, крупный нос, подбородок, поросший редкой растительностью, и оскаленные белоснежные зубы - в отличном состоянии, хотя лет ему, на вид, было уже за пятьдесят. - Эт, ты нашенской вуривихи не куштувал! От нее и у смарга беньки на макушку выскочат! Вот, чтоб мне воробей у рота залетел и тама нагадил, - говорю те - выскочат! А конь твой? Гарный конь!.. Давно такого гарного коня не видал! А если конь твой, то и сбруя твоя, а значит и брынькалка - тоже твоя! А ты, стало быть - певун бродячий! Так? - Не дожидаясь ответа и подтверждения верности выстроенной им логической цепочки, он продолжал. - Знаю я, как вы, менястрели, до этого дела падкие! Ну до выпивона, а не то, шо ты думаешь, хоч... - он на мгновение сердито сдвинул брови, - до того дела - до баб, то есть, тоже вы падкие... Наделай мне аист на телегу! Ох ты и налакался, менястрель!.. Это ж надо так измараться - с головы до ног! Вот у меня хряк такой был! Как жонка моя сделает вуривиху, а отжим ему кинет - тот наглотается, а после, пока усю грязюку на пятак на свой свиной не назбирает, так до дому не повернет! Смарг его поросячью родительницу...

   Джай громко кашлянул, сравнение с хряком было ему не по душе, но мужик не малейшего внимания на его обиду не обратил.

   - Так вот шо кажу! На шо те, менястрелю, такой гарный конь? Продай его мне!

   - А тебе он на что, хозяин? - Джай окончательно пришел в норму, чувствовал себе он неплохо, поэтому поднялся и оказался рядом с возницей, оттесняя Скайси.

   Монах не стал возражать, возмущаться, а смиренно перебрался назад к Адонашу, и Джаю даже показалось, что облегченно при этом вздохнул.

   На селянина Джай решил не обижаться: пусть себе чешет языком, какое-никакое - развлечение.

   - Да ужо сгодится! А тебе, чумазой, я в обмен складную кобылку дам ... Ну, доплачу, конечно... Вот не нужон тебе такой конь и усе тут!

   - Чего ж это не "нужон"?

   - А вот гляди: завтра Мастер твой Адонаш пойдет на восток, а ты - на запад и встретятся тебе вежливые робята, нож к горлу приставят и скажут, мол, слезай с коня! И ни обмена, ни искры, ни пламени, не предложат, от шоб меня галка склевала! А ты шо?

   - Что?

   - Шо, шо... А ты брынькалкой разе отобьешься? Не-е! А будет у тебя моя кобылка - никто не позарится. А она тебя не хуже жеребца твого отвезет да хоть на край света, пущай и не такой она дорогой породы!

   - Так у вас разбойники промышляют? - усмехнулся Джай.

   - Кто? Ну, не в нашенском краю, синица мне в глаз! Их Истребитель быстро поперевешает - хай только объявятся! Дерев-то в нас хватает! А от отъедешь чуток дале, так там тебя сразу и сцапают - хватает бандюг, шоб им с самой синею смертью ночью лягти, а утром не прокинуться! А шо тебе те разбойники, ты вот нашенской вуривихи нализаешься и никакие разбойники не нужны будут - конь сам убягит. А жалко такого гарного коня!

   - А тебе, дядя, конь мой, стало быть, для разводу?

   Возница глянул на него прищуренными глазами, хмыкнул:

   - Ох и хитер же ваш брат! Ты вот как беньки свои разлепил, так я сразу понял, кто ты есть! А то за грязюкой ни волос ни пики не разглядишь, а очи такие токмо у междуморца можуть быть! Прав я али не прав?

   - Если прав, дядя, то тебе всей вуривихи в твоей деревне не хватит, чтобы выманить у меня коня. Да и вообще, дернул тебя смарг со мною торговаться - я ж тебя как липку обдеру, даже если буду пьяным! Или ты мало о нашем междуморском брате слышал?

   Позади раздалось сдавленное хихиканье монаха. Хозяин сник, почесал затылок, обмозговывая слова Джая: междуморцы и в самом деле слыли непревзойденными торгашами и хитрецами.

   - Да... не настоящий ты междуморец... - Теперь мужик не был так уверен. - Вот, колесо мне в задницу, - не настоящий! Я слышал, что ваш брат могет бочку в себя влить - и не в одном глазу! А ты вот - наклюкался, что свин! Наделай мне в ухо ворона!

   - А ну тормозни, дядя! - воскликнул Джай, заметив у дороги небольшой ручеек - шагов пять-семь шириной. Если они едут в деревню, что следует привести себя в благопристойный вид, прежде, чем являться перед людьми.

   - Прр! Нашо то тебе, Чумазой?

   - Погоди пару минут!

   Джай ловко спрыгнул с телеги. В босые, непривычные к тому подошвы сразу же вонзились сотни мелких камушков. Он поморщился, пошел осторожнее, добрался, наконец, до ручейка, оказавшегося не глубже локтя, и принялся в нем плескаться, смывая, прежде всего, слой грязи с лица и волос. Гипок не должен стоить ему еще и репутации! А то все станут называть его на манер этого вот дядьки: "Чумазой".

   Приведя себя немного в порядок, он вернулся к телеге, и, судя по кислому лицу мужика, у того не осталось сомнений, что он - междуморец: пепельно-серые волосы и черные глаза не дадут Джаю никого обмануть, разве что отпустить косу и всем показывать, что ты Одаренный...

   - Ну, так ты на человека похож! Шоб тебе кукушка на голове кукушат вывела! Даже имя у тебя теперь спросить хочется! А спутники твои мовчат, воды у рота понабирали! Он, кажуть, сам представиться!

   - Ты сам-то назовись! - Джай вновь занял свое место рядом с хозяином, отметив, что монах вовсе не в обиде, за то, что его прогнали - Скайси вытянулся во весь рост на сене, закинул руки за голову, его веснушчатое лицо выражало покой и блаженство.

   - Так я ужо назывался, токмо ты все проспал, братец! Ладно, ладно. Повторюсь. Я Дишик-кузнец из Низинки - так, стало быть, деревня моя называется. А ты кто такой будешь?

   - Я - Астри Масэнэсс из Междуморья! - рассмеялся Джай, и услышал хмыканье Адонаша и шепот Скайси: "Четырнадцать!".

   - Чудное имечко... Ворона тебе в подмышку! Погодь... Мне отойти надо... До ветра схожу...

   Теперь хозяин сошел с повозки, отходя к дороге, а Адонаш зло прошипел:

   - Самое дурацкое имя из всех, какими ты когда-нибудь назывался!..

   - Отчего же?

   - А оттого, что его запомнить невозможно! Ты бы нас со Скайси пожалел, когда выдумываешь эти имена! Где ты их только берешь?

   - Из ветра выхватываю!

   Адонаш сплюнул.

   - Ты же захочешь, чтобы мы тебя в деревне так называли при людях? Повтори, сожри тебя смарг! Как там? Аси Масталэс?

   - Астри Масэнэсс. Астри Масэнэсс. И если тебя так уж злит, что я каждый раз выдумываю новое имя...

   - Да, поверь, меня это злит!..

   - То я так буду впредь называться. Так что - запоминай хорошенько: Астри Масэнэсс!

   - Ловлю тебя на слове, Астри Масэнэсс! И если еще раз услышу что-нибудь другое...

   - Ну шо, братки! Поехали! - вернулся Дишик-кузнец. - Нно-о-о! Давай, клячи, давай! А то на колбасу пущу! - он дернул поводья, стеганул их длинным концом одну из лошадок и затянул басистым гулким голосом:

   А у нашей у Низинке бабы ладные,

   И накормят, и напоють, и не жадные!

   Токмо руки не тяги, куда не следует,

   А не то их кулака ты отведаешь!

   Кулаки у наших баб-то железные,

   Знают это мужики наши местные,

   А уж вы, чужеземцы - хилые,

   Раз вас вдаришь и помрете, как милые!

   От восхищения достоинствами Низинских женщин, с их воинственным характером, Дишик плавно перешел к описанию того, что видел перед собой на дороге или на обочине. В своей бесконечной песне он призвал всех окрестных птиц куда-нибудь ему нагадить, воспел невиданную красу всех былинок и травинок, сравнил стадо пасущихся овец с "небесными облачками с белыми завихрюльками", а одинокого быка, привязанного к колу и недобро поглядывающего на телегу, с захватчиком, который якобы угрожал когда-то их краю.