— Прошу вас, господа, — пригласил герцог. — Что у нас?

— Осень наступила, — доложил романтичнейший из големов, переступая порог и внимательно разглядывая то ковер, то шторы. Глядя на него, никто бы не подумал, что это он несколько часов тому громил и крушил направо и налево во имя финансового благополучия и экономической справедливости.

— Правда? И я так думаю. Глянул из окна — а там роща вся облита золотом и медью. Хоть выписывай живописца из столицы, чтобы запечатлеть эту красоту. Стайка птичек готовится к перелету — щебечут-заливаются! И небо по-осеннему бездонное. Надо же, как лето пролетело, только и успели, что два раза повоевать.

— Осень — тоже неплохо, — сказал Думгар с едва заметным одобрением в голосе. — Урожай в этом году богатый, я бы рискнул сказать — весьма богатый. Погода замечательная. Пейзажи действительно радуют глаз. А живописцы высочайшей квалификации найдутся и в замке. У вашей светлости есть все основания допустить наступление осени в Кассарии.

Вы посмотрите, какая погода: безоблачное небо! А это говорит

о том, что, значит, мне удалось многого добиться.

Владимир Яковлев

Хотя каждый день приносил ему какую-нибудь неожиданность, Зелг все равно не переставал удивляться.

— А разве у меня есть возможность не допустить наступления осени?

Взгляд голема явно говорил о том, что вопрос его свидетельствует во-первых, о наивности, а, во-вторых, о том, что его можно упрекнуть в невнимательном чтении фамильных заклинаний и семейных хроник. В свою защиту Зелг мог сказать только одно: в связи с невероятной древностью их рода, поразительным долголетием предков, а также до одури активной жизненной позицией, разносторонними увлечениями и живым характером каждого из них, собрание семейных хроник напоминало утерянную библиотеку Пупсидия, которая, по слухам, занимала отдельный остров. И не всякой жизни могло хватить на ее внимательное прочтение.

Можно было бы тактично намекнуть и на то, что не всегда удается провести утро за чтением семейных летописей — порой тебя отвлекают другими делами, вот как, к примеру, сегодня. Но это было бы крайне невежливо по отношению к его любимому дворецкому. Следовало немедленно сменить тему разговора.

— Ну, Думгар, — приветливо сказал Зелг. — Надеюсь теперь все в полном порядке?

— Увы, милорд, — сдержанно ответил достойный голем. — Не все в порядке в этом мире, когда ковер так диссонирует со шторами.

Наш преданный читатель наверняка помнит, что накануне битвы при Липолесье, в преддверии поединка с Сатараном Змееруким, по праву занимающим должность Карающего Меча Князя Тьмы со всеми вытекающими для противников, Зелг восстал против декора собственной спальни. И поменял шторы. А вот ковер остался прежним.

— Тогда заменим ковер на какой-нибудь веселенький, — отважно сказал победитель всех демонов Преисподней.

Другой, менее сдержанный дворецкий, возможно, окинул бы своего господина удивленным взглядом или даже поджал бы губы, но Думгар только вежливо поклонился. Он знал, что порой истина долго пробивается к свету, как чистый ключ — сквозь толщу скал, и потому не торопился. В его деловом расписании лишние десять-пятнадцать лет погоды не делали. Он мог позволить себе перенести дискуссию на потом. И, как его господин буквально минуту назад, тоже решил перевести разговор на другую тему. Благо, в Кассарии этих тем всегда было хоть отбавляй.

— Думаю, милорд, нам стоит обсудить одну небольшую, но все же существенную проблему, которая сейчас занимает умы ваших верных подданных.

Молодой некромант уже многое знал о своих верных подданных и понимал, что если их живые умы что-то занимает, то его это точно обратит в соляной столп. Однако же долг правителя — храбро смотреть в глаза своим обязанностям и предпринимать решительные действия даже в такой ситуации, когда здравый смысл подсказывает спасаться бегством.

Думгар читал его мысли как открытую книгу. Обычно он огорчался, когда молодой господин близко к сердцу принимал всякие пустяки, которые постоянно случаются в огромном хозяйстве, вроде Кассарии, но сегодня у герцога, надо признать, были причины вздыхать и волноваться, помимо бурно проведенного утра.

Расставшись с Карлюзой и Левалесой у потайного хода в замок, Думгар отправился к большому озеру и стал свидетелем событий, которые требовали немедленной реакции повелителя. Он послал герцогу сочувственный взгляд.

— Что у нас происходит? — отважно спросил Зелг, начиная понимать, что сегодня такой день, когда что-то постоянно будет происходить.

Думгар выразительно помолчал.

— Монстр Ламахолота отказывается возвращаться в Ламахолот.

— То есть как — отказывается? Это же его сущность. Это его как бы одновременно профессия и призвание.

— Он говорит — нет.

— И чем он собирается заниматься?

— Пока что он влез в наше озеро и волнуется, что мы выселим его обратно в горы. Что самое неприятное — его голова волнуется на этом берегу, а хвост — на том. А отдыхающие волнуются на обоих берегах сразу. Вот что я называю паникой.

— Хорошо, положим, мы согласны. Что он будет тут делать?

— Местное общество рыболюбов предложило ему работать рыбой. Они говорят, что и мечтать не могли о такой рыбе.

— Но он же не рыба!

— Он хочет начать новую жизнь.

Зелг, знавший о превратностях новой жизни побольше многих, сочувственно улыбнулся.

— В принципе, я не против. Тут уже монстром больше, монстром меньше, никто и не заметит.

— С тех пор, как мадам Мумеза и ее избранник приняли решение поселиться в имении, все прочие монстры немного поблекли в их великолепной тени, — дипломатично согласился Думгар.

— А что — князь не скучает по дому?

Вместо Думгара ответил всезнайка Дотт, очень сдружившийся за последние недели с Наморой Безобразным.

— Князь не любит Ада. Там нет газет, и не растут лютики.

Зелг подумал, что в Аду можно отыскать и другие недостатки, но князю, конечно, виднее.

Среди претензий, которые Намора предъявлял Аду, доктор Дотт не упомянул еще одну — очень серьезную: отсутствие керамики, в частности, фаянса.

Нет в Аду фаянса, и возразить нечего. В силу своей чрезвычайной дешевизны и хрупкости этот материал в Преисподней считается совершенно бесполезным.

Поскольку самые бедные демоны привыкли хранить свои сбережения в сундуках, а самые богатые — в грандиозных подземных чертогах под охраной специально обученных чудовищ, здесь традиционно не пользуются популярностью фаянсовые свинки-копилки.

Так же и высокое искусство флористики. Отсутствие цветов и, как следствие, такого хобби, как составление букетов, автоматически упраздняет всякие милые безделки вроде фаянсовых вазочек и цветочных горшков. Адская флора процветает только в мощных сосудах из хорошего железа и крепкой стали и обычно обнесена толстыми решетками во избежание эксцессов, проистекающих из-за слияния любителей природы с природой, питающейся преимущественно такими вот любителями.

Дела, хлопоты, войны, интриги, злодейства, то да се — словом, три тысячи лет Намора Безобразный даже не подозревал, что был отлучен от прекрасного. Увидев в одной из лавочек Виззла симпатичную голубую свинку в розовый, желтый и зеленый цветочек, адский князь понял, что душа его обрела наконец-то последнюю недостающую деталь, чтобы стать окончательно и бесповоротно счастливой.

И если какой-нибудь теолог тут возразит нам, что у демонов нет никакой души, то это значит только одно: он не видел, как Намора Безобразный водит на прогулку фаянсовую свинку, бережно прижимая ее к огромному животу. И потому окончательный вывод звучит так: один из свирепейших адских генералов, снискавший не где-нибудь, а в Преисподней репутацию существа жестокого, кровожадного и скорого на расправу, собирался навсегда поселиться в герцогстве Кассария, потому что там была его возлюбленная, лютики, фаянсовые свинки и свежая пресса.