— Гения, — согласился Карлюза. — Потом они всем филиалом ринутся завоевывать вас, всех и вся. Будут камни, пепел, скелеты, руины, мхи, развалины и прочая территория, благоприятная для роста и развития грибиных плодов. Рекомендуем согласительство на выгодных пополамных условиях: вам десять процентов, нам вторая половина. Мардамон столько не даст.

— Кто не даст? — спросил Килгаллен.

— Вот он, — Карлюза показал ручкой на вершину пирамиды. — Стоит на воздвиге в ожидании кровавых жертв. После победы гения милорда Такангора покроет воздвигами из материала ваших руин всю страну. Вы где на карте королевствуете?

— В Гриоме, — потерянно ответил Трехглазый, с ужасом понимая, что тридцать шесть лет венценосной жизни не научили его противостоять троглодитскому напору и несокрушимой логике.

— Весь покроет Гриом воздвигами, — удовлетворенно сказал Левалеса. — И увьет бурфиками. Кучерявыми. Ими же пестроцветными.

— Зачем?

— Прикопса ради. Прикопс говорит, жертвы следует увивать.

— Жертвы, — сглотнул Килгаллен.

— Кровавые, — серьезно подтвердил Карлюза. — Кальфон вопияет сил моих нет, пускай тебе жертвы, только отстань — это Кальфон говорит. Это он Мардамону говорит.

Кальфона король знал. Он получил донесение из дворца Юлейна от потрясенного шпиона сразу после визита адского гостя и приблизительно представлял себе возможности Погонщика Душ. Теперь он приблизительно представлял себе и возможности загадочного Мардамона.

— Мардамон просит вспоможения вашими родными рупезами, — увещевал троглодит. — А мы вспомогаем выгодными процентами от себя вам.

Он помнил наставления Такангора, что в деловых переговорах нужно применять поочередно кнут и пряник. Посчитав, что вдоволь накормил потенциального партнера пряниками, Карлюза решил показать кончик кнута.

— Вы не говорите ни слова и тем самым молчите, — укорил он. — В этой тишине не слышу согласия. А в случае вашей противности мы раскинем плантацию на воздвиге. Мардамон уже да, остальные ко всему давно готовы.

Килгаллен понимал, почему.

Если вы держите слона за заднюю ногу, и он вырывается,

самое лучшее — отпустить его

Авраам Линкольн

* * *

На неподготовленных людей демоны действуют довольно предсказуемо: вызывают панические настроения и страстное желание оказаться где-нибудь подальше от места встречи с этим, безусловно, необыкновенным существом. Грустно признавать, но большинство смертных предпочитают скучную жизнь, и заставить их радоваться такому яркому и неординарному событию практически невозможно. Отправляясь воевать от имени и по поручению Князя Тьмы, Сатаран предполагал, что у него могут возникнуть определенные сложности, но и подумать не мог, что такие.

Если справедливый Такангор считал, что это личная война Юлейна, и надлежит выиграть ее от его имени, не перетягивая одеяло на себя, то Сатаран полагал, что это битва первых Зверопусов, а, значит, и ему следует подстраиваться под их стиль ведения боевых действий. Сам он поступал бы иначе. Как лорд-маршал лично, развернулся бы вовсю; как Карающий Меч Князя Тьмы, не оставил бы даже следа от Кахтагарской равнины. Он до сих пор считал озеро Рупс одним из своих лучших произведений; и с гордостью вспоминал, как вел легионы демонов Ярости и Теней Смерти против Павших Лордов Караффа — величайших врагов, которых ему посчастливилось иметь и удалось победить. Сегодняшний противник им и в подметки не годился.

Если бы ему довелось воевать исключительно в компании сотрудников Адского филиала, он бы залил всю равнину кипящей лавой, обрушил бы с небес раскаленные камни, потом покрыл бы все панцирем льда, да и дело с концом. Но как законопослушный подчиненный учитывал, что многие из его доблестных соратников не так огнеупорны, как Кальфон, Намора и иже с ними, и это обстоятельство сильно ограничивало его фантазию. Сатаран вздохнул и направился к какому-то рыцарю в золотистом плаще и богатых доспехах, полагая его важным начальником.

— У меня доверенность на исполнение обязанностей Зверопуса Третьей категории, — вежливо сказал Змеерукий. — Я хотел бы несколько повоевать в этом качестве. Кого вы порекомендуете?

Рыцарь крепко зажмурил глаза и застыл на месте, как статуя. Лорд-маршал огорчился. Он так не хотел отрывать Такангора, Зелга или Лилипупса от любимого дела, однако другого выхода не видел. Демон повертел головой, вынюхивая кого-нибудь знакомого, но тут его внимание отвлекло событие, которое полностью изменило ход битвы.

* * *

Сатаран сразу понял, что дело неладно, хотя еще не сообразил, что именно не так. Что-то изменилось в окружающем мире за считанные секунды, и это ощутили все демоны и волшебные существа, участвовавшие в сражении. Встрепенулась Гризольда, отобравшая таки бразды правления у тети Вольпухсии и дяди Герменутия; заволновался и весь фейник. Напряглись Намора с Борзотаром. Кальфон и Дьюхерст Костолом, не сговариваясь, кинулись искать Такангора, чтобы сообщить ему, что у них под носом прямо сейчас свершается что-то судьбоносное. Отвлеклись от битвы зверопусы и чудовища. Сиреневый огурец даже приподнялся на цыпочки, чтобы лучше видеть равнину; князь Гампакорта тревожно зарычал, расшвыривая наседающих на него пехотинцев в чешуйчатых латах; но только Бургежа со свойственной ему проницательностью и, чего греха таить, пронырливостью специального военного корреспондента безо всякого магического вмешательства понял, что, а, вернее, с кем это произошло.

Увидев, что он ошибся почти во всех своих расчетах, и законы мироздания не воспрепятствовали тому, чтобы Юлейн с Зелгом притащили на поле боя тьму-тьмущую сверхъестественных союзников, лорд Саразин (продолжим называть его так) решил, что ему больше нет смысла таиться. Во-первых, от высших иерархов Преисподней не спрячешься в слабом и хрупком человеческом теле; во-вторых, смертная часть его «Я» не позволяла творить заклинания нужной силы. Они и не потребовались бы, если бы кассариец каким-то образом не обошел все запреты и препоны, но в реальной жизни условному наклонению нет места, как и алгебре. «Бы» на самом деле не бывает, и поэтому Командор стоял перед выбором — проиграть или попытаться победить, призвав на помощь все свои способности. В планы Саразина не входило раскрывать свое инкогнито так внезапно и безо всякой подготовки, но развитие событий не оставило ему иного выхода.

Он небрежно стряхнул во тьму небытия человеческую душу, и вздохнул с облегчением. Так вздыхает бурный поток, когда поднимают перегораживающую его плотину, и с ревом устремляется к горизонту, к одному ему известной цели. Правда, теперь недолговечное тело стало еще более хрупким и уязвимым, до его полного и окончательного разрушения остались считанные часы, но судьба этого вместилища была ему уже безразлична. Оно сыграло свою роль и сделалось совершенно бесполезным при любом раскладе. Однако теперь он вдвойне, втройне неистовее желал завладеть Зелгом. Конечно, на самый худой конец, придется приискать себе какого-нибудь демона, благо их довольно высыпало из Преисподней. Но их было чересчур много, они сражались заодно и, вероятнее всего, дружно встали бы на защиту сородича. К тому же, древнее могущественное, опытное существо, поднаторевшее в магических поединках, станет отчаянно сопротивляться вторжению его сущности, и впопыхах такое дело не провернешь. А вот молодой некромант, обладающий грандиозной силой и совершенно не умеющий ею пользоваться, подходит ему идеально. Именно на нем следует сосредоточить свои усилия. Все это лорд Саразин просчитал меньше, чем за долю секунды, и уже через секунду был готов к отчаянному сражению не на жизнь, а на смерть.

* * *

Флагерон чувствовал то, что чувствует мышонок, свалившийся в горную реку. Помимо полного бессилия и ужаса перед внезапной беспомощностью, помимо страха и отчаяния, он испытывал невероятное удивление. Захваченный властным громокипящим потоком чужой неистовой силы, он не мог представить, какое существо способно с такой легкостью расправиться с одним из сильнейших воинов Преисподней. Он понимал, что его главная обязанность сейчас — даже не выжить, не избежать смертельной опасности, а предупредить остальных, что они столкнулись с неведомым и грозным противником, и им надлежит защищаться всеми доступными способами. И он бы непременно предостерег их, если бы успел. Но — пылинка, подхваченная ураганом — он исчез с Кахтагарской равнины, с Ламарха, из верхнего мира, и так и не появился в геенне огненной. Его затянуло в какой-то черный водоворот — бездонный, беспощадный и безразличный, как ночное зимнее небо над океаном. Бездна глядится в бездну, отражаясь и умножаясь несчетное количество раз, и в этом бесконечном коридоре между двух устрашающе огромных зеркал могут потеряться миры.