* * *
Лорд Саразин был трижды три раза уверен в своем плане и трижды три раза возмущен тем, что кассарийский минотавр бессовестно нарушил его по всем пунктам. А как все замечательно складывалось в теории!
Во-первых, намечалось образцово-показательное выступление главы Ордена: Командор Рыцарей Тотиса был уверен, что Юлейну не останется иного выхода, как просить помощи у Зелга, и к Нилоне (лорд верил в чародейские силы соперника) прибудут, в основном, полки восставших мертвецов, на которых он и обрушит в первые же минуты сражения неистовую мощь «Слова Дардагона». Уничтожив, таким образом, большую часть вражеской армии, он отправит в битву против твари Бэхитехвальда и тех немногих демонов и чудовищ, которых приведет с собой некромант, полки Тукумоса, Ройгенона и Килгаллена, а когда станет ясно, что этот орешек им не по зубам — своих испытанных рыцарей и орду минотавров. А уж потом, выиграв это решающее сражение, поведет армии Трех Королей к Булли-Толли, захватит его в считанные дни и будет диктовать свою волю побежденным из покоренной столицы.
Во-вторых и главных, имелся в этом плане пункт, которым лорд Саразин не поделился ни с кем. Пока короли-победители будут решать судьбу Тиронги, он помчится в Кассарию. Лишенная своего главного защитника — того могущественного непобедимого духа, который противостоял величайшим врагам, вроде Галеаса Генсена, она станет добычей более легкой. Но еще до этого, желательно, на поле боя, захватить самого Зелга Кассарийского. Лорд Саразин, вернее тот, кто нынче носил личину лорда Саразина, не видел для себя вместилища более достойного и желанного, чем потомок древнего рода, наследник голубых кровей, носитель такой силы и такого запредельного могущества, о котором могли только мечтать иные древние демоны и боги. Знали бы трое повелителей, полагавших себя хозяевами положения, что были всего лишь марионетками в руках опытного кукловода; что всю интригу с вероломным нападением на Тиронгу он затеял только для того, чтобы завершить свои вечные скитания из тела в тело, из одной жалкой обители в другую; чтобы после тысячелетий бесприютных странствий обрести надежное пристанище; чтобы, наконец, стать самим собой и вернуть то, что принадлежит ему по праву рождения и что у него отняли в незапамятные времена.
Тогда, во время Бесстрашного Суда, он смог по достоинству оценить свое будущее «Я», но никакой возможности завладеть Зелгом, окруженным целой ордой преданных ему демонов и чудовищ, да еще и в средоточии его могущества, под недреманным оком Кассарии, не находил. В тот день он принял единственно верное решение — ждать, терпеть и плести сложную интригу. И вот, казалось, его терпение вознаграждено.
Став Зелгом, захватив и присовокупив к своим собственным его силу и таланты, лорд Саразин собирался восстановить и целостность Кассарии, вернуть ее дух на место и принять из его рук регалии власти — но только в таком порядке.
Каково же было его возмущение, негодование, а после и ужас, когда стало ясно, что план сей неосуществим сразу по нескольким причинам.
Пушки не стреляли, ибо тому было двенадцать причин.
Первая — не подвезли снаряды
Маршал Груши Наполеону при Ватерлоо
Наш внимательный читатель отлично помнит, что Такангор попросил Намору открыть четыре портала к Нилоне, не считая Мардамонова, для различных воинских соединений. Поговорим же обо всех них подробнее, хотя и не так подробно, как Гробасий Публилий Третий, посвятивший описанию тиронгийского воинства в своем знаменитом труде «Нашествие Трех Королей, или Битва Зверопусов» отдельный том.
Итак, сам Такангор, сияя той дивной белозубой улыбкой, которую способны носить на лице исключительно действующие Чемпионы Кровавой Паялпы — смесь дружелюбия, сострадания, смертельной угрозы и радостной, кровожадной свирепости — вышел из северного портала, обращенного к Нилоне. Когда исполинский силуэт знаменитого минотавра с боевым топором на плече возник из изумрудного свечения перед изумленными пехотинцами Ройгенона, они с криками ужаса шарахнулись от него, сминая идущие сзади шеренги.
— Доброе утро, господа враги! — прогремел генерал Топотан на всю равнину.
Маменька назидала, и он с ней полностью соглашался, что правила приличия негоже нарушать ни при каких обстоятельствах, ибо ты соблюдаешь их не для кого-то чужого и незнакомого, и даже не для знакомого и близкого, а исключительно для себя самого.
Если вы решили убить человека, ничего не стоит быть вежливым
Уинстон Черчилль
Историки до сих пор спорят, что больше испугало захватчиков — бодрое приветствие прославленного генерала или то, что к тому моменту, когда он закончил эту короткую фразу, за его спиной уже выстроились Лилипупс с бормотайкой, Прикопс с Граблями Ужаса, Альгерс с Моргенштерном Приятной Неразберихи, Кехертус с дядей Гигапонтом и неправильными глаголами, Гампакорта с Борромелем в новых серебряных подковах, Ас-Купос со своим набором колюще-режущих предметов и Думгар с осуждающим взглядом — в обрамлении бурфиков пестроцветных.
Нападающие попятились, а когда из-под локтя Такангора вынырнула стайка свирепых коротышек в красных фартуках и обвела толпу нехорошим взглядом исподлобья, здесь началось то, что только болезненно деликатный комментатор назвал бы организованным отступлением. (Еще раз отдадим должное тому, как тонко разбирался в психологии славный минотавр — он пообещал таксидермистам неограниченное количество поделочного материала для восстановления коллекции, и они с энтузиазмом принялись за работу).
Затем послышались дивные звуки и, довольно бесцеремонно протиснувшись между Альгерсом и Прикопсом, на равнину вывалились замешкавшиеся где-то в портале Бумсик, Хрюмсик и Косматос в предвкушении забав и веселья. При виде зверушек кони нападавших дружно встали на дыбы, молотя воздух передними копытами и издавая испуганное ржание; люди заголосили на разный манер; а один из тифантийских тяжелых пехотинцев издал внезапно такой протяжный дикий вой, что князь Гампакорта принялся внимательно вглядываться в его лицо и принюхиваться, пытаясь признать в нем тайного оборотня. Как мы уже упоминали, когда князь принюхивался, его красивое величавое лицо невольно приобретало те специфические черты, которые позволяют безошибочно узнать тварь Бэхитехвальда в многолюдной толпе, и несчастный пехотинец следующим истошным воплем превзошел сам себя.
Этот душераздирающий крик, пронесся по равнине, не оставив равнодушными его товарищей по оружию, и достиг вершины холма, на котором стояли командующие вторжением.
— Любопытное у вас, однако, представление о легкой загородной прогулке, — сказал Килгаллен, вызывающе глядя на лорда Саразина, который несколько дней назад обещал ему, что по сравнению с этой военной кампанией загородная прогулка покажется королю Гриома сложным и утомительным мероприятием.
Лорд с трудом подавил желание укусить Трехглазого за нос.
— Кто же знал, что ваши солдаты такие впечатлительные, — парировал он.
— И чем же это они так впечатлены?
— Полагаю, Зелг Кассарийский показал им какой-то незамысловатый фокус, а они взволновались. Если бы там находились мои рыцари, вы бы не услышали ни единого звука. Ну, разве что — боевой клич.
— Так почему же ваши рыцари до сих пор не там?
— Всему свое время, ваше величество, — ответил командор, стараясь придать своему голосу хоть сколько-нибудь почтительности.
В общем, это уже было неважно, осталось продержаться всего день или два, но опыт подсказывал ему, что в данных обстоятельствах — это огромный срок, и зря рисковать не стоит.
— И где ваши хваленые минотавры? — капризно спросил Тукумос, который всегда подражал Килгаллену, хотя и не всегда удачно.
Лорд Саразин промолчал: если человек не понимает, что панцирная пехота минотавров — это десерт, а не легкая закуска, именно сейчас, во время битвы, объяснять это некогда, да и незачем. Командора гораздо больше волновало то, что происходило сию минуту возле колдовской пирамиды. Он непочтительно забрал из рук оторопевшего Ройгенона глядельный выкрутас и принялся рассматривать равнину. То, что он увидел, его не порадовало. Это зрелище вообще никогда и никого не радовало, кроме мадам Мумезы.
