- Хотите сказать, он знал о вашем существовании? - не выдержал Зарудный, Руперт кивнул.

- Он философ, не говоря уже о том, что гораздо старше вас и мудрее.

Иван достал из пачки очередную папиросу.

- Он тоже хочет вернуться?

- Да.

- Зная, что его ждет?

- Да.

Руперт встал, подошел к двери.

- Теперь вы знаете все, Иван. Подумайте. У вас есть выбор.

- Хорошо. - Он тоже встал с кресла. - Я подумаю. Но сколько бы я ни думал, это все равно ничего не изменит. Я должен вернуться. Понимаете? Должен.

Несколько секунд Руперт пристально смотрел ему в глаза. Чуть заметно кивнул.

- Ждите.

И медленно прикрыл за собой дверь.

Ночь он провел почти без сна. Ворочался с боку на бок, курил. Пытался читать. С недоумением обнаружил загнутые страницы: такой привычки за ним не водилось. Пробежал глазами отчеркнутые карандашом строчки. "Бык на лугу - это здоровый парень. Бык на арене - неврастеник".

"Не иначе как Руперт постарался, - решил Иван. - Больше некому. Любопытно". Открыл следующую загнутую страницу.

Здесь был отчеркнут целый абзац. "Мир ломает каждого, и многие потом только крепче на изломе". Иван задумался, глядя поверх книги, потом хмыкнул и стал читать дальше. "Но тех, кто не хочет сломиться, он убивает. Он убивает самых добрых и самых нежных, и самых храбрых без разбора. А если ты ни то, ни другое, ни третье, можешь быть уверен, что и тебя убьют, только без особой спешки".

- Та-ак... - Иван опустил книгу. - Уж не запугать ли ты меня хочешь, дорогой Руперт? Зря стараешься. Я знаю, на что иду. Меня дома никто не ждет. А у Мадьяра жена.

Он усмехнулся, выключил свет и, против ожидания, мгновенно уснул.

Вскочил по привычке в семь. Сделал зарядку. До краев наполнил бассейн ледяной водой и добрых полчаса плескался, вскрикивая и постанывая от пронизывающего холода. Потом докрасна растерся махровым полотенцем и, одевшись, отправился завтракать, каждой клеточкой ощущая прилив ликующей бодрости.

- Доброе утро, Иштван! - Это было неожиданностью. Обычно Миклош появлялся к завтраку не раньше десяти. - Как спалось?

В зале, кроме них, не было ни души. Даже люстры не горели, только бра вдоль стен. В золотистом полусумраке тонкое лицо венгра казалось отлитым из меди.

- Сегодня мы с вами ранние пташки.

Улыбка у Радноти была замечательная - ласковая и грустная, а сегодня еще и с оттенком тревоги. Или так казалось из-за освещения?

- Рад видеть вас, Миклош! - Пожимая руку, Иван встретился с Радноти взглядом и понял, что освещение тут ни при чем: тревожные были у венгра глаза. Спросил, опускаясь в кресло: - Что-то случилось?

- С чего вы взяли?

- Вид у вас... - Иван замялся. - Неспокойный какой-то.

- Пустяки. Где вы вчера были после ужина?

- У себя. - И мысленно: "Начинается". Что начинается, он еще не знал и сам.

- Весь чечер?

- Весь. А что?

- Так, ничего. - Радноти безо всякой надобности взял салфетку, повертел, положил на скатерть. - Я приходил к вам вчера, Иштван.

"Вот оно что... Чего это вдруг его ко мне понесло? Просто так? Не может быть. Ну-ну..."

- Вы слишком деликатны, Миклош. Наверное, не достучались.

- В этот раз я изменил своему правилу, Иштван. Решил, что между друзьями можно обойтись без условностей.

- Правильно решили. - Иван продолжал смотреть ему в глаза и это стоило немалых усилий.

- Я просидел у вас почти три часа.

- И от нечего делать листали Хемингуэя, - осенило Зарудного. У венгра удивленно округлились глаза.

- Вы меня видели?

- Не вас, Миклош. Книгу. То, что вы в ней подчеркнули.

- Я?!

- Ну да. О быке на лугу. О мире, который ломает человека.

- Не надо меня разыгрывать, Иштван. Тут и без этого хватает загадок.

"Значит, все-таки Руперт, - подумал Иван. - Все-таки Руперт..."

- Я плохо читаю по-русски, Иштван. Но подчеркнутые вами абзацы я осилил. И, честно говоря, это меня обеспокоило.

- Что именно, Миклош?

- Образ мыслей.

- Хемингуэя? - Иван попытался увести разговор в сторону.

- Ваш, - вздохнул Радноти. - Нельзя падать духом, Иштван.

"Дорогой ты мой человек!" - с жалостью подумал Иван и мысленно затянул "Катюшу".

- Абзацы в книге подчеркнул не я, Миклош. Если по-честному, то меня вчера вообще весь вечер не было дома. Смотрел кинофильмы.

К столу одновременно подошли официант и Джордано. Бруно поздоровался по-немецки кратко: "гутен таг".

- Доброе утро, синьор Ноланец! - Иван как утопающий за соломинку ухватился за возможность переменить тему и повернулся к официанту. - Мне овсяную кашу. А вам, Миклош?

- Тоже, - буркнул венгр.

- И мне, пожалуйста. - Итальянец сел за стол и вопрошающе уставился на Зарудного. - Откуда вам известно, что я родом из Нолы?

- Из школьной программы, - не моргнув глазом соврал Иван. В учебнике, он это прекрасно помнил, город Нола не упоминался. Но сейчас главным было направить разговор по другому, безопасному руслу. - Ваши мысли о строении Вселенной...

- Вы не находите, что наш друг разительно изменился? прервал его Радноти. - Этот внезапный интерес к мирозданию...

"Продолжай, Миклош, - подбодрил его Иван. - Смейся надо мной, шути, измывайся. Я не обижусь".

Выразительные глаза Джордано переместились с Зарудного на Радноти. Итальянец понимающе улыбнулся.

- Все мы непрерывно меняемся, синьор Радноти. Из нас истекают одни атомы, притекают новые.

- Хотите сказать, человеку характерно непостоянство? усмехнулся венгр.

- Нет вещества, которому по природе подобает быть вечным. - Выражение лица Джордано оставалось невозмутимым. Смеялись только глаза. - Исключение составляет субстанция, именуемая материей. Но и ей подобает быть в вечном изменении.

"Ну вот и славно, - облегченно вздохнул Иван. - Вот и прекрасно". Он уже не вникал в то, о чем они говорят. Он слышал их голоса, видел оживленные лица: то серьезные, то смеющиеся, и уже одно это успокаивало его и радовало.

- Коперник ставил Солнце в центре мироздания, - продолжал Миклош. Иван для него перестал существовать. - Вы это отрицаете. Но тогда где, по-вашему, центр Вселенной?

- Нигде. - Ноланец достал четки, положил на стол рядом со своим прибором. - У Вселенной нет и не может быть центра. Она едина и бесконечна. И наше Солнце всего лишь одна из необозримого множества звезд.