факт закрывает партию ее
и дверь обыкновенно заперта
так оглушительно небытие
обманывает память под финал
Перевод: Дарья Анисимова
Бархат
затем дорога новый город
грохочет память микрофоном
усилена необычайно
и дождь и сон иных перронов
я воскрешаю кто-то заспан
и сны переплетает снова
приватная приятность выбор
из прошлых как меню в столовой
и удовольствие от духа
туманного привольной траты
укладывая сны лавиной
он думает как все же славно
там где пути и новый город
и чудо связи неразрывной
Перевод: Дарья Анисимова
Параллель
она стоит и я стою ей вслед
как мерзко в магазинах по утрам
порядок полок нудный строгий строй
любимая как есть решать не нам
истории не сходятся в одну
и не предрешена их параллель
победы были поросли быльем
развей извилины не хмурься в цель
мы лишь статисты прихоти чужой
как дама в белом около весов
не нам свершать так смирно сложим строй
ее любезность выше всяких слов
мы створки приоткрыли в мир иной
и память приручили на засов
Перевод: Дарья Анисимова
Густав Барта
Поэт, писатель и драматург Густав Барта (по профессии — повар!) родился 19 сентября 1963 г. в Мезёвари, небольшом местечке в Закарпатской области. После окончания местной средней школы остался работать в селе; печататься начал в 1980 г. в закарпатских газетах и журналах. В 1988 г. стал одним из основателей Творческого объединения им. Аттилы Йожефа. С 2011 года живет в небольшом селе Вары.
Эпиграфом к творчеству Густава Барты можно взять слова Жигмонда Морица: «Писать можно только о том, что болит». И действительно, рассказы, стихотворения, драмы писателя пронизаны болью. Темой его творчества является жизнь, которой живет автор и его земляки. В рассказах Густава Барты закарпатский читатель без труда узнает себя, своих знакомых, родственников, соседей. Драматизм в его творчестве иногда приобретает оттенок безнадежности, реже — комизма, как, например, в сатирической драме «Мицике, или Первая закарпатская мыльная опера».
В основном автор повествует о нищете («Суп»), о тяготах жизни земляков, которым приходится работать за границей («Встреча»), о старости и ненужности («Интермеццо»). Появляются и размышления о предназначении поэта-писателя, о восприятии его окружающими и самим собой («Любовь»). Сюжетом повести «Боль» служит жизнь советского мальчишки Петера Валло, реального человека, и ныне проживающего в одном из сел Закарпатья. События разворачиваются между 1975–1986 гг.
Язык произведений Густава Барты отражает ту среду, в которой писатель родился и вырос, что особенно важно для сохранения венгерского языка в его закарпатском своеобразии. Автор нередко использует архаизмы, придающие его текстам особый «аромат».
За три десятилетия Густав Барта выпустил восемь сборников, последний, «Легенда о хлебном волке», вышел в 2014 г. Барта — один из постоянных авторов закарпатского литературного журнала «Вместе», обладатель премии «Перо Шестой флейты» (1995) и Премии журнала «Вместе» (2006, 2014).
Вступление: Оксана Якименко
Встреча
…целованием ли предашь…
(Лука 22: 48)
Ровно в полтретьего ночи Лайош Н. Талпаш ставит сумку на стул возле кухонного стола. Сумка большая, дорожная, карманы закрываются на «молнию». Стул — простой, белый кухонный табурет, стол тоже белый; кухня выложена до уровня плеч белой кафельной плиткой. Все это вместе с белой кухонной мебелью и газовой плитой заливает бледный свет электрической лампочки на пятьдесят ватт. Долговязая тень Лайоша Н. Талпаша проецируется на холодильник, наполняющий своим жужжанием шестнадцать квадратных метров. Он два раза открывает холодильник, на третий приседает рядом. Принюхивается. Жена его, госпожа Лайош Н. Талпаш стоит в дверях, на полном бедре натянулась застиранная ночная рубашка. Лицо у нее невыспавшееся, помятое, в уголках глаз глубокие морщинки.
— Две тысячи семьсот форинтов — ворчит Лайош Н. Талпаш.
Жена ежится, скрещивает руки на груди, пытается согреть покрытое мурашками дрожащее тело.
— Обсчитали? — спрашивает она мужа и с глухим стуком стискивает зубы.
— Да! — Лайош Н. Талпаш встает, гневно захлопывает дверь холодильника. — Всем бы только домой поскорей, к бабе своей прижаться.
— Сколько доплатил? — спрашивает испуганно жена Лайоша Н. Талпаша, не сводя глаз с дорожной сумки с карманами на «молнии».
— Триста форинтов — Лайош Н. Талпаш поворачивается лицом к жене. — Но это не все, здесь на нас дом, окна нужны, доски нужны, а эта потаскуха транжирит деньги на всякую ерунду, ливерную колбасу ей подавай, черта в ступе! Хоть надорвись! За эти деньги из нас все жилы вытягивают, понимаешь, а ты на вкусности спускаешь. Мука есть, яйца есть…
— Из-за ребенка — лепечет женщина и застывает, расширенные карие зрачки следуют за поднимающимися до высоты стен кухни красными буквами на синей дорожной сумке. Сначала «А», следом «М» и «Е» мерцают все краснее, все выше, чтобы вместе со следующими за ними буквами «Р», «И», «К» и «А» соединиться вокруг лампочки.
— Пусть ест то, что наварено! — рявкает на нее Лайош Н. Талпаш.
Женщина отшатывается. Хватается за дверной косяк стертыми от работы ногтями. Грудь у нее напрягается, соски ярко просвечивают из-под застиранной ночной рубашки. Лайош Н. Талпаш рубит рукой воздух.
— Другие бабы с вечера стоят на границе, чтоб пронести пару пачек сигарет. Хотят заработать, жить хотят. Понимаешь, помогают мужьям, чтоб потом иметь право гавкать!
Три часа.
Лайош Н. Талпаш сидит возле дорожной сумки синего цвета, положив локти на стол. Гнев уже улетучился, потому и сидит. Щетина на подбородке трещит, когда он поглаживает ее мозолистой ладонью.
— Я ждала тебя к вечеру — заговаривает беспомощно госпожа Лайош Н. Талпаш.
— И поэтому на тебе нет трусов? — хватается за нить пропавшего гнева Лайош Н. Талпаш и шумно стукается коленями о столешницу. — Мало того, что пол-Венгрии проезжаем, чтоб этот проклятый микроавтобус заполнить, так еще и на украинской границе выудят триста форинтов… А здесь что ждет? В огороде сорняк по шею, мальчишка хнычет, есть просит, а мать его задом виляет.
