— Лето в том году было долгое, ягоды напитались сладостью.

Я не такой тренированный пассажир и в последнее время не люблю ностальгических разговоров, поскольку они, как правило, заканчиваются грустно.

— Откуда взялся такой грязный поезд? — нервно спросил я. — Ни разу еще не видел, чтобы международный скорый был в таком раздолбанном состоянии.

— Откуда точно — не знаю, но явно издалека, — рассеянно ответил Шандор Бозоки и вытащил из портфеля очередные фотографии. — Вот ореховое дерево, прямо перед входом в погреб. Ты ведь тоже когда-то там сиживал, мы пили славное вино после твоей успешной встречи с читателями. Жалко, ты только один раз у нас побывал.

— Я и сейчас еду с успешной встречи с читателями, — заметил я. — Объяснял прелестным гимназисткам, какой я большой писатель.

— И они поверили?

— Сделали вид, будто поверили. Но на привокзальной площади познакомился с плохой девушкой, она у меня сигарету стрельнула, и когда я дал ей закурить, сказала, что верит, будто я большой писатель.

— Тогда она, наверное, не такая уж и плохая, — сказал Шандор Бозоки и показал следующую фотографию. На ней трое мужчин стояли среди виноградных лоз: сам Шандор, его брат и какой-то неизвестный мне человек, все трое улыбались — явно в надежде на богатый урожай. — Это я увеличил с групповой фотографии. Помнишь моего старшего брата Лайоша.

— Да.

— Остался следить за домом, за виноградником и погребом. Его застрелили.

— Кто?

Шандор показал на третьего мужчину на фотографии.

— Миодраг. У него домик был, ладный такой, на холме позади деревни, и аккуратный виноградник. Мы тогда в большой дружбе жили.

— Почему он убил Лайоша?

Шандор Бозоки пожал плечами:

— Дом, наверное, захотел побольше и виноградник тоже побольше. Теперь есть у него и то, и другое. Но я уже собрал деньги. Две тысячи долларов. Столько надо, чтобы его разок навестить.

— Домой хочешь съездить?

Шандор отрицательно покачал головой, закрыл окно, поглядел на заснеженные поля и закурил.

— Сам я туда уже не поеду. Одному человеку оплачу дорогу. Для того и собирал.

Значит, и эта ностальгическая беседа пришла к печальному финалу, как я с самого начала и предполагал.

— Убери ты эти фотографии и давай перейдем в купе почище, — предложил я.

Шандор аккуратно сложил фотографии обратно в «дипломат» и посмотрел на часы.

— Через полчаса мне надо встретиться в этом купе с одним человеком. Я его ни разу до этого не видел, знаю только, что зовут его Леонид, и он торгует галстуками. Я хочу купить у него ярко-рыжий галстук, но пока сходим в буфет — угостишь меня стаканчиком вина, небось гонорар получил за свое литературное бахвальство.

Гонорар я действительно получил и был рад хотя бы на полчаса выйти из грязного купе в относительно чистый буфет. В буфете скучал один-одинешенек официант, мы были первыми его клиентами после долгого перерыва, и он даже проявил изрядную услужливость. Я спросил два стакана вина, мы встали у окна, всматриваясь в ночную тьму, и принялись обсуждать качество, точнее, чрезмерную терпкость вина. Тем временем обстановка в буфете слегка оживилась, зашли двое парней, оба заросшие щетиной, в одинаковых лиловых штанах и одинаковых канареечного цвета кожаных куртках, им явно нравились вызывающе яркие цвета, и почему-то у меня возникло чувство, будто они следят за нами. Чувство меня не обмануло: забрав у стойки напитки, один из них подсел к нам и тихо сказал Шандору Бозоки:

— Мы выполним работу дешевле, чем Леонид.

Шандор ответил так же тихо:

— Мне нужен лучший иностранный специалист.

— Мы тоже иностранцы и в деле разбираемся не хуже его.

Шандор смерил юношу взглядом с ног до головы.

— Я не верю в тех, кто ходит в лиловых штанах.

Парень недобро сверкнул глазами, но потом-таки отодвинулся от нас, забился с товарищем в угол — они о чем-то шушукались у нас за спиной, непонятно, на каком языке. Мы вернулись к обсуждению качества вина, но не успели как следует погрузиться, как сзади упал на пол и разбился вдребезги стакан, послышались звуки, как будто кого-то рвало. Мы обернулись. Оба парня в лиловых штанах, согнувшись пополам и хватая ртом воздух пошатываясь отходили к выходу, когда дверь за ними захлопнулась, я будто услышал вскрик. Тут Шандор Бозоки и буфетчик принялись кашлять и чихать. У меня глаза заслезились и перехватило горло от невозможной вони.

Пытаясь продышаться мы поспешили в грязное купе и минут пять не могли и слова вымолвить, только хватали ртом воздух. Потом закурили, но так и не могли понять, что произошло. В этот момент в купе вошел элегантно одетый мужчина лет тридцати. В руке у него был «дипломат», он вежливо поздоровался, сел, вскинул на нас невинные голубые глаза, раскрыл «дипломат» и разложил рядом с собой на сидении галстуки. Извиняясь, он пояснил:

— Сожалею, что пришлось и вас заставить чихать. Мне пришлось прыснуть на этих вшей спреем от вредителей. Чтоб не наезжали на моих клиентов.

Шандор Бозоки выбрал себе ярко-рыжий галстук и передал продавцу толстый белый конверт с той фотографией, на которой трое стояли в винограднике. Элегантный незнакомец положил конверт в портфель и долго смотрел на фотографию.

— Вот этот, — показал Шандор на фото. — Имя и адрес на обратной стороне.

Леонид перевернул фото, сокрушенно покачал головой:

— Миодраг… Хорошее имя. Несчастный случай?

— Нет, — резко ответил Шандор Бозоки.

— Нож или пистолет?

— Без разницы. Фотографию положите рядом.

— Я вам потом сообщу, где и когда буду ждать второй конверт после того, как выполню работу, — промолвил элегантно одетый мужчина, затем встал, вежливо попрощался и вышел из купе. Разложенные галстуки он с собой не забрал.

Шандор Бозоки откинулся назад — он был слегка грустен, но доволен.

— Галстуки поделим, — предложил он мне. — Кто знает, когда пригодятся. А теперь поищем купе почище. Столько еще прекрасных летних фотографий хочу тебе показать.

Перевод: Оксана Якименко

Отто Толнаи

Отто Толнаи родился 5 июля 1940 г. в городе Мадьярканижа, недалеко от сербско-венгерской границы. Фамилию Толнаи семья Крачунок, в которой и появился на свет будущий поэт, драматург и прозаик, судя по всему, позаимствовала у создателя популярной в 1940-е годы Всемирной энциклопедии Толнаи (а может, у знаменитой актрисы тех лет Клари Толнаи). По крайней мере, самому писателю идея с энциклопедией очень понравилась, и впоследствии он часто использовал (и продолжает использовать) энциклопедию как топос в своих произведениях, наряду с другими повторяющимися мотивами и образами (кружево, пыль, лазурь и т. д.).

В 1956 г., еще будучи старшеклассником в гимназии г. Зента, Толнаи опубликовал свои первые рассказы, а в 1960 г. заявил о себе и как о поэте. Во время учебы в университете (сначала — в городе Нови-Сад, затем в Загребе) Отто Толнаи стал редактором приложения «Ифьюшаг» («Молодость») к новисадскому еженедельнику «Симпозион», из которого в 1964 г. вырос главный журнал молодой литературы венгерского ближнего зарубежья «Уй симпозион» («Новый симпозион»). Под давлением югославской цензуры, в 1974 г. Толнаи был вынужден покинуть пост главного редактора журнала (занимал его с 1969 г.) и перейти в венгерскую редакцию радио г. Нови-Сад, где он затем в течение 20 лет работал редактором и критиком. В период 1992–2004 гг. писатель вновь возглавлял возобновленный (теперь уже на территории Венгрии, в г. Веспрем) «Уй симпозион». С 1994 г. Отто Толнаи живет в местечке Палич, близ Суботицы.

Как поэт Толнаи начал с утонченной лирики в духе Рильке, затем обратился к сюрреализму и дадаизму и, наконец, как пишут его критики, окончательно «спрятался за маской иронии». Ритмически организованные верлибры Толнаи — чаще всего монологи или оды — своеобразная антипоэзия, развернутые философские рассуждения, находящиеся на границе сразу нескольких жанров. Герои его стихотворных текстов — бродяги, битники, бунтари или юродивые.