Тони еле заметно улыбнулся. Я понимала, что весь смысл того, что он натворил, еще не дошел до него. Но он дойдет позднее, этой ночью или утром: суровая действительность ворвется в его сознание, словно приливная волна. И Сэлли заметит эту перемену.

Поднявшись, я опустила юбку и скрыла бедра. Тони смотрел, пока я застегивала блузу. Неуверенно открыв дверь, он пребывал в нерешительности. Неужели он не хотел моего тела? Он почувствовал влажную жару моего влагалища, глубоко засунул палец в мое внутреннее святилище, гладил внутреннюю плоть — неужели он не хотел отведать, вылизать меня в этом месте? Мое влагалище жаждало его.

Тони раздирали противоречивые чувства, я это видела. Его мысли снова метались между мною, моим телом, опасным возбуждением от измены и его маленькой женой.

— Ты завтра придешь доделать машину? — спросила я, широко раскрыв глаза в ожидании его ответа.

— Завтра воскресенье и… Мне нужна запасная деталь, а магазины закрыты.

— Да, понятно, — сказала я, от разочарования опустив голову.

— Я приду еще раз взглянуть на нее. Возможно, мне удастся исправить поломавшуюся деталь и…

— О, как хорошо! — я широко улыбнулась. — Я куплю еще вина, хорошо?

— Нет, нет, вино принесу я, — ответил он.

— Но Сэлли… Она будет…

— Ничего страшного. Я скажу ей, что мне надо проведать друга или что-то в этом роде.

— Значит, соврешь ей?

Тони поморщился и прикусил губу. Но он скоро станет постоянным гостем, я это знала. Вскоре он с большой радостью начнет приходить ко мне, обманывать жену, врать ей, предавать ее. Когда чувство вины уляжется, а его мужские желания разгорятся, он будет прибегать ко мне, трахать меня при любой возможности.

В ту ночь, лежа в постели, я думала о том, что Джим спит с Кэролайн, а Тони — с Сэлли. Счастливые пары, счастливые в любви, счастливы в своем убеждении, что партнеры хранят верность. Блаженны в своем незнании.

Сэлли нащупает пенис Тони, не ведая, где тот побывал. Она доведет свою собственность до твердой кондиции, засунет в сочное влагалище, не зная что я высосала сперму из этой драгоценной колонны. Но Тони будет знать — вспомнит, как пульсировала его шишка на моем языке, испытывая оргазм и заполняя мой рот спермой. Тони будет представлять меня, думать о моей влажной прелести, моем густом нектаре, который сочится и омывает его палец.

Вина? Да, он будет испытывать чувство вины некоторое время. Тони ощутит пронзительную боль вины, когда войдет в жену, глубоко воткнет свой стержень в горячее влагалище и начнет думать обо мне, пока будет трахаться. Но я скоро положу конец этому разрушительному чувству — заменю его ребяческое чувство вины жаждой насытиться вероломной страстью.

А когда настанет время и его брак окончательно подойдет к гибельной черте, я дам ему отставку, брошу его, пусть прозябает в одиночестве, в пустом мире. Как бросили меня.

Я вообразила, как заманю Джима в дом и соблазню его. Разве можно придумать более удачный способ взять верх над этой Кэролайн, сукой из сук? Что может быть лучше, чем соблазнить бывшего мужа — ее мужчину? В конце концов, ему не впервые совершать измену! Горбатого могила исправит. Вероломный ублюдок — это вероломный ублюдок, его уже не исправишь!

Джима будет не очень трудно заманить в мою постель — плевое дело. Секс ему нравился, как любому другому мужчине, почему не со мной, бывшей женой? Если я смогу убедить его, что кроме безумного секса мне больше ничего не нужно, никаких обязательств, он мигом явится.

Я выстраивала будущую жизнь, положив голову на подушку и закрыв глаза. Мое стройное фигуристое тело, томные глаза, влажные трусики, загадочные слова соблазнят не одного мужчину, завлекут в постель не одного верного мужа. И я найду удовлетворение, когда пойму, что все мужчины одинаково слабы. Джим обманывал меня, бросил меня, оттолкнул ради легкомысленной девицы — но сейчас я обрела силу. А слабость Джима, как и слабость других мужчин, станет его гибелью. Я начну подтачивать семейные узы — развращать мужей, смотреть, как рушатся верность, брачные обеты. Внесу разброд среди держащихся за руки любящих парочек.

«Придется изменить свой облик», — решила я. Я и так одевалась соблазнительно, но чтобы сыграть роль легкомысленной девицы, надо выглядеть легкомысленно. Начну носить еще более короткие юбки — микро-юбки. Облегающие, более открытые топики, чулки, пояса с подвязками и, разумеется, туфли на шпильках высотой в шесть дюймов. И высокие сапоги из красной кожи…

Мне также надо хорошо овладеть тонким искусством жестов — научиться обольстительно улыбаться мужьям своих подруг, играть глазами, чтобы зазывать, заманивать. Надо будет научиться сверкать трусиками — невинно обнажать перед глазами женатых мужчин бедро, влажные, набухшие трусики.

Тони, зашедший исправить стиральную машину, изменил образ моего мышления, вытащил из поглотивших меня устойчивой депрессии и отчаяния. Тони изменил мою жизнь. А теперь я была готова изменить, разбить жизни окружающих меня людей в отместку за боль, обиду, которую сама жизнь без видимого повода причинила мне.

Но сначала придется положить конец запискам. Тени белых конвертов, жестоких слов, очень жестоких на фоне девственно белой бумаги, затаились в мрачных уголках подсознания, расстраивали мои планы, истязали душу.

Натянув стеганое одеяло на плечо, в ту ночь я спокойно спала. Впервые за многие недели я действительно хорошо выспалась.

Глава вторая

Сэлли позвонила мне в воскресенье утром и спросила, не одолжу ли я ей кулек с мукой. Я поняла, что это лишь слабая отговорка для того, чтобы зайти и поболтать со мной, и мне было интересно, заметила ли она уже перемену в Тони. Если у них была близость, когда он вернулся домой, она заметила разницу, вину, которая отражалась в его глазах.

Стараясь не выдавать волнения, я просила ее зайти ко мне прямо сейчас. Сказала, что буду рада видеть ее, и наполнила чайник сразу после того, как положила трубку.

Я была в приподнятом настроении, словно ребенок, ожидавший момента, когда сможет развернуть подарки на день рождения. Мне не терпелось поговорить с женой своего любовника. Наконец-то я стала другой женщиной — женщиной, которая не чувствовала обид и боли. Я была полна жизни и решающим образом участвовала во всем — вроде третьей вершины треугольника. В моих руках находился ключ — брак подруги.

Я могла еще раз соблазнить мужа Сэлли или оставить его ей — выбор оставался за мной и только за мной одной. Я могла увести его из семьи и играть с ним, как играет кот с птичкой, до тех пор пока мне это не надоест. Тогда я брошу его, как бросили меня. Положение решающим образом изменилось, как это обычно и бывает, хотя мы не всегда знаем, в чью пользу и когда именно это произошло.

Сэлли пришла в длинной летней юбке и тонком топике. Пока она стояла в дверях, освещенная солнцем со спины, я через юбку разглядела ее стройные бедра. Мне хорошо были видны очертания маленьких углублений вверху внутренней стороны ног. Я всегда считала, что такие углубления — превосходная черта дизайна, куда можно пристроить яйца во время соития. Я многое воображаю, но не заметила ее трусики — с изгибами, выступающими, полными срамными губами!

Сэлли не была лишена привлекательности — отнюдь нет, что в самом деле только обострило мое ощущение власти. Черные волосы, длинные и густые, блестели в лучах солнца, которые струились через окно кухни, когда подруга уселась за сосновый стол. Она тщательно наложила макияж, хотя он ей был не очень-то нужен. Сэлли была хорошенькой. Огромные карие глаза придавали ей особую женственность, необычную чувственность.

Однако как бы красивы, поразительно привлекательны ни были женщины, я знала, что запросто уведу мужей у них из-под носа — и жены не смогут остановить меня! И без диадемы на голове я обладала притягательной силой принцессы Дианы — это драгоценное украшение находилось у меня между ног!