— Пожалуйста, уйди, — тихо попросил Рэнди. — Прости, но мне нужно побыть одному. И передай, что мой ответ — "нет".

Рэнди сидел на диване, уставившись в одну точку, бледность так и не сошла с его лица. Эмили поняла, что мыслями он уже далеко.

"Ладно, — решила она, — ему действительно нужно побыть одному, подумать, но он умный мальчик и примет правильное решение", — в этом она не сомневалась.

Эмили была готова к тому, что будет нелегко уговорить Рэнди сниматься в этой рекламе, она была готова к крикам, к истерике, к обидам, к обвинениям, но она совершенно не была готова к тому, что парень просто замрет, как-будто его отключат. Она совершенно не была готова к тому, что блондин не забыл и не разлюбил Гейла Харольда — партнера по съемкам, друга, и, в конце концов, любовника.

"Поговорим потом, Солнышко, когда ты придешь в себя, сможешь рассуждать здраво", — подумала она.

Женщина тихонько встала, вышла и также тихо прикрыла за собой дверь.

Рэнди сидел с закрытыми глазами, откинувшись на спинку дивана. Воспоминания водоворотом кружились у него в голове. Пять лет, пять долгих лет он пытался все забыть, вытравить из себя Гейла Харольда, который стал частью не только его жизни, но и его самого, который вплавился и растворился в нем. Рэнди погрузился в работу, менял партнеров, расставаясь с ними без сожаления, как будто наказывая за свое разбитое сердце. Но это был путь разрушения, не приносивший облегчения. Постепенно он успокоился, хотя рана продолжала кровоточить, не давая вздохнуть и жить полной жизнью. Он продолжал любить Харольда и ничего не мог с этим поделать. Он улыбнулся, вспомнив первую встречу со «своим Брайаном». Хватило одного взгляда. Он утонул в этих ореховых глазах и понял, что пропал. А потом были поцелуи, ласки, прикосновения Брайана к Джастину. А он мечтал о Гейле…

Их первый настоящий поцелуй и первый раз, он помнил так отчетливо, как будто это было вчера.

Вечером Рэнди сидел дома, просматривая сценарий на завтра. Он улыбнулся, прочитав откровенную сцену между Брайаном и Джастином. Он и любил, и боялся этих сцен. Опять у него будет стояк, а Гейлу придется прикрывать его. Хотя и он несколько раз выручал Гейла.

«Ну, что поделать, это реакция здорового организма, Рендс», — любил повторять Харольд.

«Ага, особенно у натурала», — продолжал мысленно фразу Харрисон, но вслух этого не озвучивал никогда.

Он так увлекся, продолжая читать сценарий, что не сразу услышал стук в дверь.

— Рэнди, открывай! Я знаю, что ты дома, — тарабанил Гейл.

— Ой, извини, я зачитался, — открыл дверь блондин, пропуская своего коллегу.

— Зачитываешься нашими эротическими сценами, Солнышко? – засмеялся Гейл, проходя в комнату.

— Да иди ты, — пихнул его Рэнди.

— Давай вместе почитаем, а то я на свой экземпляр кофе пролил, — по-деловому предложил Харольд.

— Ну, как всегда, — пробормотал Харрисон, направляясь к холодильнику — Хочешь чего-нибудь?

— Только тебя, Рэнди, — услышал он тихое.

Блондин резко обернулся: «Что?»

— Хочу только тебя, Солнышко, — повторил Гейл без улыбки, глядя ему в глаза.

Рэнди показалось, что пол уходит у него из-под ног: «Он, что решил пошутить?»

Но Гейл был серьезен и смотрел на Рэнди, будто ожидая его реакции. Харрисон застыл с открытым ртом. А потом Харольд медленно стал приближаться к блондину, как бы давая тому возможность на отступление. Глаза его потемнели, были почти черные, и у Рэнди мелькнула мысль:

«Так вот они какие, когда в них плещется желание».

Мужчина взял очень аккуратно его лицо в ладони, наклонился и нежно поцеловал. Это был легкий поцелуй, как будто Гейл решил сначала попробовать его губы на вкус. Потом облизал их, а затем проник в приоткрытый рот. Их языки встретились, нежно касаясь друг друга.

Мгновение спустя, Гейл отстранился, заглядывая в глаза. И увидев в этой голубизне такое же неприкрытое желание, ринулся в атаку, уже властно сминая его губы настоящим поцелуем. И Рэнди отпустил себя. Он отвечал как сумасшедший, стараясь исследовать все уголки такого желанного рта. Они отрывались только, чтобы вдохнуть воздуха и опять погружались в это сладостное безумие. Оно обволакивало и тянуло их все дальше и дальше в свои глубины. Сильные руки Гейла сжимали, мяли, блуждали, исследовали тело Рэнди, тот тоже не отставал, запустив руки под рубашку Харольда, оглаживая его спину, грудь, прихватывая пальцами горошины сосков. И когда Гейл выдохнул: «Хочу тебя».

Рэнди смог только прошептать:«Да».

Мужчина подхватил блондина на руки и понес к кровати, не разрывая поцелуя. Рэнди уже не думал ни о чем, он окончательно потерялся в этом безумии страсти. Все, что он мог – это стонать. Поцелуи жгли кожу, заставляя дрожать от желания, член уже болезненно ныл.

«Все там, в тумбочке у кровати», — еле выдавил блондин.

Одежда полетела в разные стороны. Он и не заметил, как оказался на животе. Гейл целовал его плечи спину, ягодицы. Прикусывал и зализывал, а он продолжал стонать и плавится от этих ласк. А когда Гейл, наконец, вошел в него, и начал ритмично вбиваться, почти сразу найдя правильный угол, Рэнди окончательно потерял голову. Оргазм накрыл их одновременно. Так бурно, он уже и не помнил, когда кончал. Забытый сценарий сиротливо валялся у дивана.

А утром все повторилось, только теперь Рэнди тщательно и с любовью подготавливал Гейла, наслаждаясь таким красивым и любимым телом, выцеловывая каждый его миллиметр, а тот стонал и извивался под ним. Харрисону казалось, что он от одного только этого зрелища кончит. И опять водоворот страсти поглотил их. А сценарий так и остался валяться.

Та ночь стала началом их отношений. И хотя они пытались это скрывать, многие на съемочной площадке догадывались об истиной сути вещей. Все свободное время они проводили вместе: гуляли по городу, зависали в маленьких кафешках, болтая обо всем, валялись на диване и смотрели фильмы, а когда были у Гейла, тот развлекал Рэнди бренчанием на гитаре. Но ночи! Ночи были полны любви и страсти! Они отдавались друг другу без остатка. Скрученные простыни, сладостные стоны, слова любви, который каждый шептал, изнемогая от нежности – все это было, и Рэнди не мог стереть их из памяти.

А потом был тот разговор, который перечеркнул ВСЕ. Тот, который разорвал сердце в клочья и разметал по сторонам. Тот, после которого жизнь, казалось, потеряла всякий смысл. Осталась только тупая боль в груди, не дающая дышать.