Фидель тем временем заручался поддержкой простых кубинцев. Он не стеснялся открыто говорить о революции. Выступая в Нью-Йорке на собрании кубинской общины, он заявил:

— В 1956 году мы будем или свободными, или мучениками. Эта борьба началась для нас десятого марта пятьдесят второго года — и закончится она только с падением диктатуры. Мы боремся не за какие-то абстрактные свободы и права, — мы стремимся к тому, чтобы каждому кубинцу была гарантирована хорошая жизнь.

Он выступал на множестве митингов и собраний — и всюду его слова встречали аплодисментами, а потом жертвовали деньги на будущую революцию.

— Пусть каждый гражданин пожертвует один песо, пусть каждый работающий пожертвует зарплатой за один день, — и мы увидим, как тирания рухнет быстрее, чем вы это себе можете представить, — говорил Кастро. — Другие просят деньги для себя, предлагая в залог землю и дома. Мы же просим деньги для Кубы, предлагая взамен наши жизни.

Молодой человек с небольшими усами говорил это столь решительно и убежденно, что люди заражались его энтузиазмом. Даже клеветническая кампания, развернутая лояльными Батисте журналистами, не смогла опорочить его. Кастро ответил статьей в газете "Боэмия", в которой заявил, что порывает со всеми партиями и политическими группировками, озабоченными лишь дележом политического Олимпа, а не судьбой Кубы. Он продолжал готовить вторжение и внимательно наблюдал за обстановкой на Кубе, выбирая удобный момент для этого.

А обстановка все накалялась. Против Батисты уже открыто выступали отдельные группы офицеров и молодежи. Выступления эти жестоко подавлялись верными диктатору войсками, что еще больше ухудшало его репутацию. Фульхенсио сам копал себе могилу.

Фидель внимательно следил за происходящим, соображая, когда и где нанести удар. Расчет был сделан на то, что небольшая группа десантников во главе с ним высадится на Кубе — и одновременно с этим в разных концах страны поднимут восстание группы активистов "Движения". Дальше власть в стране должна была перейти в руки революционеров. Вторжение было назначено на 30 ноября; к этому времени Кастро с товарищами рассчитывал добраться до острова. Специально для этого еще в октябре была куплена прогулочная яхта "Гранма", которая, по расчетам Кастро, добралась бы от Мексики до Кубы за пять дней. Когда ненастной ноябрьской ночью мы отплыли из мексиканского порта Тукспан, мы всерьез считали, что все пойдет по плану.

Увы, перегруженная сверх всякой меры яхта (82 человека с оружием вместо максимально допустимых конструкцией 12) добралась до Кубы слишком поздно. Восстание, которое подняли в Сантьяго-де-Куба патриоты, уже было подавлено батистовцами… Да и сама высадка была больше похожа на разгром. Во-первых, мы пристали к берегу совсем не там, где рассчитывали: берег оказался не песчаным, а топким и болотистым. Во-вторых, очень быстро нас стали окружать правительственные войска. Мы спешно уходили вглубь острова, пробираясь к горам, где им было бы труднее нас найти и уничтожить, но они не отставали. Вдобавок, с самого начала мы имели дело с вражескими самолетами, которые, воспользовавшись летной погодой, обстреливали нас с воздуха. Наверняка то были и мои однокашники или знакомые. Не знаю точно — никого из них мы тогда не сбили, а разглядеть лицо вражеского летчика в пролетающем над головой самолете очень сложно…

Выжило нас лишь 17 человек, в том числе Фидель и Рауль, я, а также аргентинский врач Че Гевара. Да-да, тот самый Че. Хотя он и был ранен, но не сдался врагам и продолжил воевать. Разделившись на две группы, мы растворились в горах Сьерра-Маэстры. Так начался последний этап войны за независимость.

Сначала мы нападали на небольшие гарнизоны, накапливая ресурсы и зарабатывая, так сказать, призовые очки за милосердие. Потом, осмелев, стали отваживаться на все более серьезные военные операции. Постепенно под нашим контролем оказался большой район, в котором Фидель поделил землю между крестьянами и установил новые порядки. Там была налажена почти что мирная жизнь — разве что часть урожая шла на питание нашей армии.

Забыл сказать о милосердии. Раненным каскитос Че оказывал посильную медицинскую помощь; кроме того, у нас не добивали раненных врагов. Это играло на руку облику Фиделя, утверждавшего, что он воюет не с армией, а с Батистой.

— Мне жаль, что мы видим в наших прицелах простых солдат, а не тех, кто посылает их на смерть — министров, сенаторов, диктаторов, — говорил он.

Американские газеты искажали происходящее там, представляя президента добрым малым, а оппозицию — чертовски кровожадными уродами. Хотя их техники обслуживали самолеты FAEC[2], приземлявшиеся на американской базе в Гуантанамо для заправки и пополнения боезапаса. Американские бомбы, подвешенные к кубинским самолетам руками янки, падали на деревни и хутора, где, по данным военной разведки, были партизаны, — а мы ничего не могли им противопоставить. У нас не было зенитных орудий и пулеметов даже для защиты главного лагеря. Поэтому поделать с вражескими самолетами мы ничего не могли. До поры до времени.

Однажды Фидель пригласил к себе в горы одного проверенного и смелого журналиста. Тот побывал в нашем лагере и написал потом о нас большую статью. Вслед за ним в Сьерра-Маэстре побывало еще несколько акул пера. Дурили мы их, конечно, не без этого — пока вели журналиста к Фиделю, делали несколько кругов по лагерю и проводили мимо одного и того же пулеметного гнезда, а незаметно менявшиеся часовые каждый раз спрашивали пароль… и журналист думал: "Ого, какой большой лагерь у партизан! Наверное, много их тут! Конец Батисте, точно конец…".

Наконец-то в американских газетах стала появляться правда о нас. Мир узнал, что у янки у самих рыльце в пушку. При этом Фидель воздерживался от резких выпадов в сторону северного соседа, что делало честь его дипломатичности.

Так мир знакомился с загадочными и неуловимыми партизанами Кастро.

Тогда нас уже знали под прозвищем "барбудос" — "бородачи". Регулярно бриться в горах было тяжело, и многие отпускали роскошные бороды, служившие заодно как бы опознавательным знаком "свой". Правительственные военные, прозванные "каскитос" — "носящие каски", — бород не носили…

…До определенного момента авиация нам была не нужна — войска диктатора мы и без того били вполне успешно. Вопрос о снабжении боеприпасами, продовольствием и медикаментами тем или иным путем частично решался на месте, но, увы, большая часть припасов шла из-за рубежа, — в основном, из Мексики. Естественно, "импортные" поставки также были оплачены кубинскими деньгами, а не являлись "гуманитарной помощью" сочувствующих правительств. Закупкой всего необходимого ведали доверенные люди Фиделя. Многих я не знал и не знаю, но в Штатах, насколько помню, этим ведал Хэйди Сантамария. Все, что они доставали для нас, перевозилось на Кубу попутными кораблями.

Но к концу 1957 года Батиста все-таки догадался блокировать наши морские перевозки. Его пограничные корабли стали перехватывать и топить наши суда. На одном из них погиб мой старый друг Хуан Ривьеро. Его шхуну вместе с экипажем и грузом потопили близ острова Пинос пограничные катера. Это все, что мы смогли узнать о нем. Даже точное место боя было неизвестно, — не то что подробности. Хотя какой там бой… Наши суда не имели вооружения, и все, что могли противопоставить пограничникам Хуан с товарищами, — это несколько винтовок да пулемет.

Я запомнил Ривьеро таким, каким видел его перед тем злосчастным рейсом. Он тогда был в приподнятом настроении, — с его родины, из Пинар-дель-Рио, пришла весть, что его невеста и родители живы-здоровы. До того дня Хуан ходил довольно угрюмый, так как ничего не знал о них аж с 1955 года, когда ему пришлось покинуть страну. А тут он просто цвел: