Литмир - Электронная Библиотека
A
A

И больной, облизывая запекшиеся губы, разочарованно сказал, что издали принял ее за палатную сестру.

— Она меня спасла, она меня выходила, наша сестричка. Все с лаской, все с улыбкой. А вы, извините, кто? Вы новенькая?

— Почти, — усмехнулась она. Но усмехнулась чуть горько.

— А я думал, наша сестричка подошла. Вот это человек, это, как в старину говорили, сестра милосердия.

Людмила не обиделась, не стала объяснять, что это она стояла рядом с хирургом в операционной. Сказала:

— Да, у вас очень хорошая палатная сестра.

— Ей я буду обязан жизнью…

— Ну, и хирургу. Вас оперировал такой замечательный хирург… — этого она просто не могла не сказать.

Но больной заупрямился:

— Конечно, это так. Хотя говорят, что им все равно, кого резать. Души они не вкладывают. А вот сестричка…

Ну, почему это, почему перед операцией люди смотрят на хирурга, как на бога, как на спасителя, но все равно считают, что у хирурга нервы из стальной жесткой проволоки и что ему до людских мук нет никакого дела.

А она вспомнила, как тяжело переживал профессор Левит летальные исходы. Одно время он увлекался перидуральной анестезией, наркоз вводили в спинномозговой ствол. В больнице тогда этот метод еще не был освоен, вызывали из Института нейрохирургии Ивана Прохоровича Зотова. Больного, молодого инженера, положили на операционный стол, медленными осторожными движениями, маленьким шприцем Зотов стал вводить наркоз и… больной умер. Еще до операции. Людмила Васильевна сняла с бледного Левита перчатки, халат. Он ушел из операционной. И несколько дней не оперировал, не мог взять в руки скальпель. Какие уж там стальные нервы, самые обыкновенные, человеческие, только нужно уметь ими управлять…

Но если больные часто не понимают, сколько сил отдает операции хирург, где уж им заметить скромную операционную сестру.

Она заговорила как-то об этом с заведующей операционным отделением, и Варвара Алексеевна ей сказала:

— Что вы хотите, Людмила Васильевна, такая ваша судьба. Вы не бросаетесь в огонь, не затыкаете своим телом амбразуру, вы просто работаете. Для больного вы незаметны. А вы десятки лет стояли бок о бок с хирургом…

— Вот почему молодые девушки неохотно идут в операционные. Им обидно, хотя обижаться, в общем, не на кого…

Людмила Васильевна вспомнила это сейчас, когда сидела около стола и перебирала письма и бумаги, как будто ей могло сделаться легче от того, что работа ее была и трудная, и неблагодарная. И мысленно разговаривая с братом, она в сердцах готова была доказывать ему, что работу операционной сестры никто не ценит, это факт. Операционная сестра всегда в тени. Спроси хирурга, что такое операционная сестра, он, если по-честному, скажет, что это его правая рука, что она должна быть такой-то и такой-то, что хирург должен сестре абсолютно доверять, — можно подумать, что речь идет о жене, о подруге жизни, а не о медицинской сестре. Но это все во время операции, а после редко-редко кто вспомнит сказать доброе слово помощнице, иногда хирург сам так вымотается, что ему не до слов, не до благодарностей. Иногда еще поворчит — то не так, это не так. Но хирург уже вымылся, уже переоделся и ушел, а старшая операционная сестра еще пересчитывает инструменты, проверяет салфетки. Иногда с ног собьется, санитарок загоняет, пока сойдется счет. Ведь это ЧП, если тщательно сосчитанные перед операцией инструменты или салфетки куда-то девались…

Огромная ответственность у операционной сестры — за медикаменты и за инструментарий, за подготовку операционной и сестер, за стерильность, даже наркоз — было такое время — готовили сами.

Людмила Васильевна припомнила трудные дежурства, сложные операции, сестер, которых учила, хирургов, с которыми работала. Хирурги любили с ней работать. Она завоевала уважение: с ней им было спокойно.

Выходит, она достигла своей цели? Что же ей еще нужно? Разве она эстрадная артистка, чтобы рассчитывать на аплодисменты?

В этой книге отмечен
Гвардейский наш путь;
И фронтовые дороги с боями,
По которым бесстрашно прошли.

"Милый Александр Иванович, — думает она о Мануковском, догадываясь, что он сочинил стихи о сборнике, где описаны героические дела их славной дивизии, гвардейской дивизии. — Милый, милый Александр Иванович…"

Бедняге кажется, что эти неумелые стихи отражают его чувства. Ну что ж, говори стихами, если тебе так легче.

А дивизия их, действительно, славная, их сотая стрелковая, их "сотка", как они называли, а себя называли "сотовцами", или "руссияновцами" по имени своего командира генерал-майора, а потом генерал-лейтенанта Ивана Никитича Руссиянова. В августе 41 года, когда они вышли из окружения на реке Березине, после боев под Минском, их соединение под Ельней нанесло сильный контрудар по врагу, отбросило вражеские войска, заставило на некоторое время отказаться продолжать наступление.

18 сентября 1941 года за дальнейшие, то наступательные, то оборонительные бои, их соединение первым было преобразовано в гвардейское, а знак "Гвардия" № 1 был вручен Руссиянову.

Потом были бои за Вязьму, Тихвин, Воронеж, Старый Оскол, Урюпин, Донбасс. Было переформирование в Полтаве, где они пополнились людьми и материальной частью. Потом двинулись на запад, проехали Румынию и Югославию, разгрузились в Венгрии. Был 1943 год. Из Венгрии с боями двинулись на Австрию, где и закончили войну.

А Людмила Васильевна все стояла у операционных столов, иногда под бомбежкой, под обстрелом, в плохо приспособленных, плохо оборудованных помещениях, иногда в лесу, в палатках — помогала хирургам. Старалась быть бодрой, сильной, выносливой. Как написал Александр Иванович в своем стихотворении "старалась принести свой труд".

Она просматривает и откладывает в стопочку письмо гвардии капитана запаса А. Возьянова из Донецка — он поздравляет с пятидесятилетием Советских Вооруженных Сил.

Леонид Зюкуев из Сызрани пишет, что хотел бы участвовать в очередной встрече однополчан.

"Уважаемая Людмила Васильевна. Я знаю, что сотни ветеранов-первогвардейцев благодарны вам за неутомимую и самоотверженную службу на фронте и общественную деятельность в мирные дни. Шлю вам свои сердечные поздравления. Идельштейн".

После того как организовался совет ветеранов и она стала активно работать в совете, после того как состоялись первые встречи ветеранов, — люди узнали ее адрес и стали писать. Людмила Васильевна отвечает на запросы, помогает товарищам найти друг друга, связывает людей. Не сразу втянулась она в эту работу, все сомневалась, думала, кто я такая, чтобы считаться ветераном, — в атаку не ходила, раненых под пулями не выносила, была операционной сестрой.

Письмо из Жданова. От кого же это? Не сразу разберешь подпись. Кто это? Ах, да, тут же написано — бывший начальник штаба ГАП стрелковой дивизии в 1938–1941 гг. Похоже, что она никогда не читала этого письма, что оно так и пролежало в ящике непрочитанным… хотя конверт вскрыт.

"От души желаю не болеть, ножек не ломать (выходит, знает, что она лежала с переломом?), а быть всегда молодой, жизнерадостной, какой была в Уручье, Колодище в 1938-41 гг.".

Так вот почему она тогда не дочитала это письмо, забыла. "Я не забыла, нет, — честно думает она, — я вытолкнула это письмо из памяти, разве могу снова быть такой, как в Уручье?" Пожалуй, это были самые веселые, солнечные дни в ее жизни. Она долго сидит над этим письмом — то бродит по пронизанным солнцем березовым рощам, то стоит в сумерки у окна, дожидаясь мужа, то торопится из санчасти после дежурства домой. Не идет, бежит, лишь иногда придерживает шаг, когда кто-нибудь идет навстречу, все-таки неудобно — жена командира полка. Дама.

3
{"b":"553882","o":1}