— Кажется, что звёзды совсем низко, прямо рукой можно достать, если забраться вон на ту сопку.

— Правда, — согласился Курбат. — Подпрыгнуть, и достанешь.

— Теперь посмотри вон на те голубые звёздочки. Ух и далеко до них!

— Жуть, наверное, сколько туда лететь! — Курбат причмокнул и сказал с озабоченным видом: — Если на Марс лететь, надо очень точно целиться. А то промахнёшься вдруг, и пиши пропало! Домой не вернёшься.

— Промазать трудно в такую планету. Конечно, надо подрасчитать, прицелиться получше.

— Алёша, как ты думаешь. на Марс надо лыжи брать?

— Конечно, надо. У Марса на полюсах снег.

— А вдруг это не снег, а соль или ещё что-нибудь белое?

Они стали обсуждать полёт на Марс, как дело давно решённое и совсем не трудное, будто собирались на гольцы или на дальние брусничные поля.

Послышались тяжёлые шаги, кто-то шёл с ношей к Байкалу.

Мальчики притихли.

Курбат надвинул на глаза кепку, чтобы не потерять её в темноте, и прошипел:

— Была не была!

Один за другим они спустились, осторожно ставя ноги на перекладины приставной лестницы, вышли за ворота, осмотрелись, прислушались и, низко нагнувшись, пошли к Байкалу. Словно из-под земли появился Урез, ткнулся холодным мокрым носом в Алёшину руку и пошёл за ним, не отставая ни на шаг.

Лодка Чернякова стояла особняком за коптильней на специальных полозьях. По этим полозьям один человек мог её спустить и вытащить на берег. Ребята по лужку обошли коптильню и притаились за кустами шиповника. Алёша держал Уреза за ошейник. Секретарь залаял было, но, получив удар ногой, умолк.

— Цыц, убью! — прикрикнул на него Черняков и стал бросать что-то мягкое в лодку.

— Сети! — прошептал Курбат.

Черняков положил сети и отправился домой за подвесным мотором. Как только шаги Чернякова стихли, Курбат толкнул Алёшу в бок:

— Пускай Уреза! Ну!

— Рано, услышит.

— Нечего тянуть кошку за хвост! Давай! — горячился Курбат.

Секретарь нервничал. Он то запрыгивал в лодку, то выскакивал из неё и бегал по берегу.

Алёша выпустил из рук ошейник.

Урез шаркнул по траве задними ногами и молча бросился к лодке. Убежать Секретарь не мог: сильнее железной цепи его удерживал на посту долг. Он хотел издать угрожающее рычание, но из его горла вылетел горестный вопль. Урез не видел в темноте противника, но угадал по запаху, где он, и прыгнул. Секретарь увернулся. Урез перелетел через корму и бултыхнулся в холодную воду. Выскочив на сушу, отряхнулся и зашёл с кормы, но Секретарь уже сидел на носу лодки. Урез зарычал, видно предлагая без всяких уловок честно помериться силами. Секретарь тянул время, зная, что скоро вернётся хозяин и тогда Урезу несдобровать. Но Урез не стал дожидаться, а прыгнул в лодку. Псы, схватившись, упали за борт и продолжали драку на песке.

— Айда! — Алёша, пригнувшись, побежал к лодке.

Ребята, задыхаясь от волнения, откинули сиденье в лодке, вытащили сети и побежали от берега, натыкаясь на кусты, на камни, на разбросанные вешала для просушки невода. За коптильней их нагнал Урез. Ребята присели отдохнуть.

Вскоре на берегу заскрипел песок. Взвизгнул Секретарь, получив пинка. Слышно было, как Черняков положил в лодку тяжёлый мотор, вздохнул и стал спускать лодку на воду. Звякнули уключины, плеснула вода под веслом.

— Поехал! — сказал Курбат. — Теперь пусть половит, па вёслах пошёл, чтобы никто не услыхал мотора.

Алёша зажёг электрический фонарик.

В невидимом море застрекотал мотор. Мальчики долго стояли па берегу, стараясь определить, куда направилась лодка.

Когда шум мотора почти затих, они направились по каменистому берегу, вышли на тропинку и, волоча по камням сети, долго карабкались в гору, пока не дошли до входа в пещеру.

Урез остался внизу. В пещере жило множество летучих мышей. Урез предпочитал держаться подальше от этих странных животных, которые будто всё время намеревались тяпнуть исподтишка, как Секретарь. Но того можно было хоть изредка поймать и дать трёпку, эти же таинственные создания были неуловимы, как тень.

Пещера была довольно обширной, но очень низкой, только в некоторых местах можно было встать во весь рост. Здесь Алёша и Курбат обсуждали особенно важные дела и хранили самые ценные вещи — лески, крючки, карту Байкала и человеческий череп, найденный на берегу. Череп стоял на страже сокровищ, спрятанных в пещере. Любопытные девчонки как-то сунули нос в пещеру и закаялись, увидев оскаленные зубы и чёрные глазницы этого безмолвного и страшного часового.

Алёша и Курбат отдыхали на сетях.

— Сбесится теперь Санька, — сказал Курбат.

— Пускай бесится.

— Мы сетки рыбьей охране передадим? Премию получим!

— Неплохо бы. Только нам не дадут. Скажут — молодцы пионерская охрана, — вот и вся премия.

— А может, дадут?

Курбат размечтался:

— Спиннинги бы купили настоящие, как у туристов, лески метров двести, ружья-бескурковки.

— Осенью орехов набьём и купим.

— Осень ещё когда будет. Ну ладно! Если охраной признают — тоже ничего. А это здорово, все ловили — не могли его поймать, а мы — чик, и готово!

— Только никому не говорить.

— Молчок!

На этом они и порешили.

Перед освещённым входом в пещеру тревожно метались летучие мыши: в пещере находились их гнёзда. Подлетев, летучие мыши отскакивали, будто ударялись об упругую стену.

Вскоре Алёша и Курбат уже сидели на сеновале. Алёша разделся и залез под шубу, а Курбат ещё долго возился с ботинками, стараясь стащить их с ног, не развязывая шнурков. Раздался треск шнурка. Курбат с облегчением вздохнул и сказал:

— Началась у нас война с браконьерами не на жизнь, а на смерть. Они могут даже пулю в нас пустить. Как ты думаешь?

— Испугался? — спросил Алёша из-под шубы.

Курбат отшвырнул наконец ботинки.

— Ты ведь знаешь, Алёшка, что я ничего на свете не боюсь! Какой-то я отчаянный уродился, Такой отчаянный, что другой раз самому за себя боязно делается. Пропадёт, думаю, моя голова. Об этом и бабушка мне каждый день говорит, да я ничего с собой поделать не могу… — Курбат вдруг замолк. — Кто это здесь? Ой!

Алёша засмеялся:

— Эх ты, голова садовая! Это же Агапка. Он здесь мышей ловит.

— Подумаешь, ловец! Вот я правда чуть мышь не поймал, на голову свалилась. Ты бы помер со страху. А я ничего…

Курбат улёгся наконец. Притих.

Кот поурчал возле Алёши, мягко протопал по шубам.

В щели между досок, куда по утрам заглядывало солнце, сейчас на спящих мальчиков смотрели большие зелёные звёзды.

Обыкновенно утром во время завтрака Курбат успевал рассказать бабушке всё, что случилось за прошлый день, и она привыкла к этому так же, как к «последним известиям» и «пионерской зорьке», передаваемым по радио.

Курбат на этот раз сел за стол и начал молча уписывать жареную картошку. Бабушка стала между дверью и окном и приготовилась слушать внука. Но Курбат подозрительно молчал и как-то жалобно поглядывал на бабушку. Обещание никому не говорить о вчерашнем мучило его.

— Нашкодил? — спросила бабушка.

Курбат с полным ртом отрицательно замотал головой.

— По носу вижу: что-то неладно. Никак, заболел? — Она подошла, пощупала голову. — Холодная голова. Живот болит?

Курбат ещё сильней замотал головой. Бабушка прищурилась, давая понять, что её-то не провести, и полезла в шкаф.

— Вот честное-пречестное, ничего у меня не болит!

— Не от всякой болезни больно, — заметила бабушка, наливая из бутылки в стакан бурого настоя целебных трав. — Пей, не повредит. Крепче будешь.

Курбат выпил лекарство. То, что он сделал это безропотно, ещё больше убедило бабушку, что с внуком неладно. Правда, после лекарства Курбат попросил ещё картошки, чем немного успокоил её.