- Уходи отсель со своею бандою восвояси, а прекрасную Елену взад вертай.
- Какой ты бойкий. - Отвечает Спрут. - Смотри, от благородства не лопни.
- Так не уйдешь, значит...
- Нет. Это мой город.
- Нет. И мой -- тоже. Давай сферы влияния делить.
Как вы поняли, битва плавно перетекла в стрелку. Согласился злодей. Впрягся Вася-качок в соху -- и давай межу буронить. Тащит, тащит, аж вал земляной вздымается. А рядом горбун прыткает, направления сверяет. Дотащил Вася соху до болота, Спрут и говорит:
- Вася, давай болото обойдем... зыбко!
- Не, не зыбко! - Отвечает богатырь. - Поперли дальше, р-русские не сворачивают!
Надо же, думает Спрут, кажись Баба Яга наколола парня, никакого ума ему не отдала...
Поперли в болото. И тут Вася как схватит горбуна - и мордою его в тину. Так и утопил. Увидали то разбойники Спрутовы и разбежались кто куда.
Героем возвращается богатырь в город. Цветами его встречают, а женщины в воздух чепчики бросают, и еще кое-что.
- Василий! - Торжественно заявляет голова городской. - Ты такой молодец, прям как огурец. Бери в награду самое мое дорогое: дочурку ненаглядную.
Елена что-то скуксилась, хотя и промолчала. И только свою Крохотку поглаживает. Крыса то ж льнет ко всем местам красавицы.
- Не. - Отвечает Вася-качок. - Мне рано еще. Тем паче не люблю я амбрэ грызунов хвостатых. Я лучше поступлю в какой-нибудь университет, всякому уму упражнение надобно.
И город зажил без Спрутова ига. Но черный столб с площади горожане почему-то не убрали. Вчерась были Спрутовы, сегодня -- Васины, а завтра еще неизвестно какие. По крайней мере, и теперь кто-то все ходит по ларькам да рэкет собирает.
...Когда двенадцатая сказка истекла, выяснилось: водяра уговорена, а в голове какое-то упокоение. Между тем, ночь еще полнится мглою, а вот дрова -- йок. Дабы не остаться в темноте, Слава начал поддерживать огонь рукописью. При каждом акте предания в жертву богине Агни очередного листочка странник приговаривал:
- Так значит, ты утверждаешь, что рукописи не горят?.. Не горят, говоришь... Это тебе за "шестерку Функеля", друж-жок!
Что возьмешь с бухого человека. Когда догорел последний листок, слава умиротворенно заснул.
Очнулся странник уже когда Солнце уверенно лучилось в оконные глазницы. Пели птицы -- как будто чары снялись. Всем Функелевым существом овладело странное чувство очищения. Правда, голова побаливала, а похмелиться нечем. Странник не удивился, обнаружив, что дыра обнажилась вновь.
- Думаешь, полезу. - Слава говорил тоном ментора: - А я уже там у тебя всё нашел. Всё!
Функель картинно, как будто он неприступная красавица, развернулся - и стал горделиво удаляться прочь. Да и в конце концов, когда ничего не ясно ? все ясно.
СМЕРТЬ
...И снова этот утопающий в цветах поселок пустопорожней волости. На выгоне Слава увидел кавалькаду из людей, человек, наверное, двести. После сосредоточенного уединения -- людское море. Человекообразные брели понуро, будто на убой; изначально Функель хотел даже скрыться в зеленке, представив, что поселок захватил карательный отряд, теперь ведущий народонаселение на заклание. Через несколько мгновений вернулся в реальность, обругав себя за психологию зайца.
Слава встал в позу воителя и принялся изучать толпу. Аборигены оглядывались на странника растерянно и отрешенно. В самом конце вереницы Функель узнал неказистую фигурку пастыря. Оскар шагал размеренно, с видимым достоинством. Слава подошел к знакомцу молча, постарался пристроиться нога в ногу. Жиденькая Оскаровская бороденка внушала отвращение.
- О, домой, говоришь, уе... ? Оскар произнес эту фразу с торжеством, смакуя скабрезность.
- То есть...
- Звяздел, что на Горушку -- ни ногой.
Слава решил ничего не отвечать. К чему доказывать, что теперь уж и точно ни ногой, ни рукой. Некоторое время влачились молча, наконец пастух с нескрываемой гордостью сообщил:
- Дримидонтыча схоронили. Царствия ему... - Какого царствия, не уточнил. Из Оскарова зевала разило свежим спиртовым духом.
- Бывает. - Грубо ответил Слава.
- А ты опять выкрутился. Везунчик фортуны.
- Слушай, приятель...
- Да вряд ли я тебе приятель.
- Неважно. Тут давеча на меня похожий не проходил?
- Было дело. Даже заночевал у меня. По пьяни бумаги оставил, а утром забрал.
- Давно?
- Дня три как.
- Тьфу, чёрт. Так то ж я и был.
- Откель мне знать, ты -- или чёрт.
- Имя "Артур" тебе ни о чем не говорит?
- Конан Дойль? Мы тоже не лаптем доширак хлебаем, начитанные.
- Порой даже кажется: слишком. - Слава не стал опускаться до того, чтобы в отместку просклонять имя "Оскар". Кажется, странник чуток помудрел.
- Вы, городские, стремныя. У нас положено осведомляться, отчего покойник-то помер...
- От смерти, от чего еще.
- А я дак скажу. Посля того как ты ему на остановке чтой-то наговорил, он домой вернулся, предсмертную записку написал и пропал. А вчерась из омута всплыл.
- Тяжелый случай. Только я ничего ему такого не говорил.
- Это, кореш, уже не важно. Сами уж пред Господом разберетесь.
- Я тебе не кореш, друг. Ну, а записка-то -- о чем?
- А я тебе не друг, приятель.
- Не крути. Сказав "а", говори "я". Так что там.
- Да так...
- А, может, не так? - Слава знает, что в маленьком поселении ничего не утаишь.
- Ну-у-у... написал, что, дескать, праведники Горушки к себе призвали. А умереть якобы не страшно... страшно умирать.
- Здрасьте. Самоубийц праведники не жалуют.
- А хто те сказал, что Дримидонтыч -- самоубивец?
- А разве ж убиенные посмертные записки сочиняют... - Да нет, рассудил Функель, просто пастырь прикалывается от поддатости настроения. Не наблюдается в нем что-то глубокой скорби по ушедшему.
Двое мужчин столь увлеклись словесным боданием, что и не заметили, как поравнялись с некоей пейзанкой, одетой в обтягивающие джинсы и ковбойскую рубашку. Из-под черного платка вырывались рыжие локоны:
- Ося, - запросто вопросила женщина, - уже наклюкался?
- Святое дело. - Пастырь ответил с показной горделивостью.
- Именно поэтому на поминки нас не позвали.
- Очень надо... - Буркнул Оскар.
- О, странничек. - Барышня стрельнула своими зелеными глазищами в Славины очи, отчего в обветренных щеках Функеля колко зардело.
Женщины и мужчины бывают с формами и наоборот. Формы мужчины -- пузо. Формы женщины -- все остальное. Встречная как раз и отличалась "всем остальным". По виду она лет, наверное, на десять старше Функеля, бальзаковский возраст. Излучая витальную энергию, женщина ускорила шаг. С тылу формы заиграли по-особому. В Функеле, похоже, проснулось нечто гормональное.
