Святополк с Глебом, да и с Борисом, был в хороших отношениях, не то что с язвой-Ярославом. Поэтому Глебу он отвечал любезно:

– Отец вызвал на пир.

Ответ Святополка вызвал у Глеба неподдельное удивление:

– Отец вызвал тебя на пир? И ничего более?

Святополк пожал плечами.

– И ничего более пока не говорил.

– Странно, – проговорил Глеб и рассудил: – Странно, что он тебя пригласил на пир. Не хотелось бы об этом говорить, но все равно, все это знают, – он почему-то не любит тебя, а потому прочит в Великие князья не тебя, а Бориса.

Святополк на мгновение вытаращил глаза, как корова, увидевшая первый снег, – и необычно, и манит, и страшно. Глеб открыто сказал то, о чем остальные даже думать боялись. В голове Святополка мелькнула мысль, что с таким языком княжич долго не проживет. Затем у него появилось подозрение, что Глеб все это сказал неспроста. Но зачем? Непонятно… Или он хотел, чтобы Святополк вспылил и осудил планы отчима? Но Святополк не так глуп, чтобы лететь как ночной мотылек на погибель в огонь.

Поэтому Святополк уклончиво проговорил:

– Отцу виднее, как поступать со своими сыновьями.

Глеб тем временем продолжал трепать языком. Он начал рассказывать о готовящемся походе на печенегов и о планах Великого князя.

Святополк некоторое время терпеливо слушал досадную болтовню Глеба, но затем, улучив момент, пожаловался, что устал на пиру и ему хочется спать.

Глеб кивнул головой и, понизив голос до шепота, проговорил:

– Ты отца не бойся, он не тронет тебя. А вот Ярослав, он хорек еще тот, спит и видит, как ему оттеснить Бориса. А отец не верит нам, что он затевает происки…

Глеб нахмурился и утешил:

– Но ты не бойся, мы с Борисом говорили между собой о тебе, ты наш брат, и если что, то мы заступимся за тебя.

Расставшись с Глебом, Святополк зашел в свою комнату и велел дружинникам запереть дверь на засов изнутри.

Ночью Святополк спал плохо. Под дверями комнаты спали двое дружинников, охранявших его сон. Дружинники были надежные и готовы жизнь отдать за своего князя. Однако Святополк был так напуган Глебом и неизвестностью, что при каждом шорохе хватался за меч, который он положил рядом с собой в постель.

Однако ночь прошла спокойно.

А утром, едва рассвело, пришел от Владимира посланец и сообщил, что князь желает видеть Святополка.

Святополк тут же оделся и, даже не позавтракав, в сопровождении своих преданных дружинников пошел в комнату к Владимиру.

Дружинников, сопровождавших Святополка, в палату к Владимиру не пустила охрана, и Святополк, робея не на шутку, вошел один.

Комната была скромная, шагов по десять в каждую сторону. На темных стенах комнаты висело оружие: мечи, копья, щиты и доспехи. Еще на одной стене висела огромная коричневая медвежья шкура, под ней узкая кровать.

Это была любимая комната Владимира. Женщинам вход сюда был запрещен, и Владимира здесь не могли тревожить. В этой уютной комнате он любил вести разговоры с близкими боярами.

Сейчас Владимир, сидя за столом, крытом белой скатертью, завтракал. Увидев Святополка, кивнул на лавку:

– Садись, княжич, позавтракай со мной.

Святополк осторожно сел на лавку, напротив Владимира.

Владимир завтракал скромно. На столе перед ним на блюде лежали пироги и большой кувшин с молоком. Рядом серебряные стаканы с черными узорами на блестящих стенках. Узоры – переплетенные листья винограда.

Заметив в глазах Святополка удивление, Владимир усмехнулся едва заметной в бороде улыбкой и язвительно спросил:

– А ты думал, что я по утрам вино пью?

Святополк растерялся и, не зная, что говорить, пробормотал что-то непонятное.

Владимир, нахмурив густые брови, назидательно проговорил:

– Я не знаю, чем тебя по утрам потчует твоя мать-гречанка, вином ли заморским или какими другими яствами, но я простой человек и ем то, что добываю потом своим.

В голове Святополка промелькнула ехидная мысль, что Владимир лжет, пот он проливает только на многочисленных женщинах, а то, что находится на его столе, добыто трудом других людей.

Однако он опять промолчал. Ибо молчание золото, особенно в разговоре с Великим князем.

Владимир обратил внимание на молчание пасынка.

– А ты чего молчишь, или с утра не в настроении?

Святополк уважительно проговорил:

– Прости, отец, но я приучен слушать старших и уважать отца своего.

– Правильно тебя воевода Свенельд наставляет, – хмыкнул Владимир и одобрительно проговорил: – Свенельд – сильный старик. Моего отца закалка. И верный он…

На этом Владимир замолчал, так как ему некстати вспомнилось, как Свенельд яростно защищал Ярополка. Но вспоминать об этом было ни к чему. Видно, Святополк будет и дальше молчать, а чрезмерно обижать пока его не стоит. Ведет себя скромно, и этого достаточно.

Святополк вежливо поддержал разговор:

– Свенельд низко кланяется тебе, отец. Он мне много помогает. Он верный друг.

Владимир вспомнил, что Свенельд, не скрывая, говорил, что Владимир не достоин великокняжеского звания, и потому не любил его. Святополк лгал, – строптивый воевода не стал бы передавать поклоны Владимиру. Святополк лгал, но другого он не мог и не имел права говорить.

Владимир сделал вид, что спохватился.

– А ты чего не ешь, сын? – заботливо спросил он и обвел стол широким жестом руки. – Наливай молока, бери пироги. А если хочешь что другого, говори. Я велю – принесут.

– Спасибо отец, – скромно потупив взгляд, проговорил Святополк. – Я малым довольствуюсь. Вино не пью.

Святополк налил в ближайшую чашу молоко и отломил небольшой кусочек пирога. Пирог оказался с рыбой.

Владимир вспомнил, что Святополк отказался смотреть на пляски голых девок, и хмыкнув в уме, – монах! – бросил на пасынка пытливый взгляд и спросил:

– А ты случайно в монахи не собираешься?

– Нет, отец, – смиренно ответил Святополк, пряча глаза и откусывая от пирога совсем маленький кусочек. – Я – князь, Божьей и твоей волей. Но будет ли другая воля, твоя… или Бога… я ее исполню.

– Понятно, – проговорил Владимир и стал пить молоко из серебряного стакана большими глотками. Допив молоко, он отодвинул стакан в сторону и, странно посматривая в сторону, спросил:

– Скажи, Святополк не беспокоит ли твои земли польский король Болеслав?

Святополк машинально проследил за взглядом Владимира. В темном углу под небольшой греческой иконой трепетал чуть живым цветочным лепестком красный огонек лампады. По освещенному слабым светом лицу стекали красные кровяные потоки.

Король польский Болеслав сосед беспокойный, у него ко всем соседям претензии. Но большой войной идти на Русь опасался, разозлившись, Владимир мог собрать дружины сыновей, и тогда ему не составило бы труда повторить то, что его предки сделали с Туровцами. И хотя и звался Болеслав Храбрым, однако голову свою берег и попусту ей не рисковал. Тем не менее и малый кусочек откусить не стеснялся, а потому периодически тревожил набегами ближние Русские земли.

Владимир знал об этом прекрасно, так как сам Святополк регулярно посылал к Владимиру гонцов с известиями о событиях, происходящих на рубежах.

Поэтому этот вопрос насторожил Святополка, и он даже отставил от себя стакан. Предполагая, что Владимиру стало известно что-то большее, чем он сообщает, Святополк ответил осторожно, точнее, повторил то, что уже ранее сообщал:

– Поляки тревожат наши городки, но серьезной войны избегают.

– Так, так, – проговорил Владимир и уставился в глаза Святополка змеиным немигающим взглядом.

По спине Святополка невольно пробежала невольная холодная дрожь. Поняв, что сейчас произойдет самое главное, ради чего его звал Владимир, он замер, даже дыхание затаил так, что, казалось, он совсем и не дышит. В зрачках слабо полыхнула багровая зарница – отблеск кровавых потеков на иконе.

Владимир заметил испуг Святополка и, наслаждаясь этим страхом и высасывая его из молодого человека, как ночной вампир кровь из спящей юной девственницы, с минуту молчал.