– Избавился? Теперь тебе еще придется избавиться от ощущения расплющенного пальца.

– Ладно, хватит, лучше попытаться, чем сидеть и ждать непонятно чего, – не выдержал Егор. – Если нет выхода с этой стороны, можно попытаться пройти в те тоннели. Какой-нибудь из них может вести на выход, – Егор указал на узкие проходы в стене противоположной от входа.

– И даже не думай. Не зря их в свое время закрыли. Спелеологи уже все облазили и наверняка знают, что пользоваться ими не стоит, – Тамара всерьез испугалась за мужа.

– Я видел в каком-то кино, как выход проверяли пламенем свечи. Там, где он был, пламя свечи тянуло в его сторону. Мы просто проверим, есть ли в каком-нибудь из тоннелей тяга.

Тамара глубоко вздохнула и укоризненно посмотрела на мужа. Она понимала, что если Егор решит проверить свою догадку, то его ничто не остановит. С одной стороны попытка что-то делать гораздо лучше, чем впасть в уныние и пассивно ждать помощи невесть откуда, но с другой, была большая вероятность свернуть башку в малоизученных и опасных тоннелях.

Егор резко поднялся и прошел к запасам, выставленным вдоль стеночки, словно они стояли в шкафу квартиры каменного века. Он взял пластиковую поллитровую бутылочку и отвинтил пробку. Под молчаливое наблюдение семьи он сделал несколько глотков из нее, оторвался и сморщившись, как выжатый лимон, занюхал рукавом.

– Палец болит, сильно, – Егор помахал забинтованным пальцем. – Забыл сказать, что здесь не вода. Заначка моя была, на черный день.

– И вот он наступил, – ехидно сказал Матвей. – В один черный, черный день, в черной-черной, пещере наступил черный, черный момент. И только несколько капель волшебной жидкости делали его очень светлым.

– Хм, подростковая вредность, знаю, проходили, – Егор помахал бутылкой, в которой еще оставалось больше половины. – Это пусть на всякий случай останется, для наружного применения.

Спустя пятнадцать минут Егор уснул. Во сне он держал поврежденную руку, как маленького ребенка.

С Семеном Шапиро этот трюк не прошел. Он никак не хотел вернуться в нормальное состояние. Через лоб его пролегла глубокая морщина, вызванная тоскливыми мыслями о судьбе родных. Кто знал, почему он убивался сильнее остальных? Игорю в этом плане было не легче, он потерял жену и детей, так же, как и Семен. Джейн потеряла родителей, но они были не молоды. Возможно, Семен расстался с семьей как-то нехорошо, и потому сильно переживал, что не успел сказать что-то важное, и теперь мучился чувством вины? Сам Шапиро не распространялся, а лезть к нему с вопросами Игорь считал неуместным.

Коллектив МКС перестал делиться на российский и американский. Игорь и Джейн большую часть времени проводили вместе. Семен старался уединиться. Видно было, что общество его тяготит. Он либо молчал, либо грубил, показывая, как ему все опротивело. То, что случилось с ним вскоре, было закономерным развитием его депрессивного состояния.

Шапиро надел скафандр, вышел в космос и проткнул костюм. Он не стал привязываться к кораблю, выбрав могилой космическое пространство. Игорь не сразу понял, что произошло. Шапиро не лез на глаза, поэтому его отсутствие заметили спустя некоторое время, когда поняли, что не хватает одного скафандра. Игорь пробежался по всем иллюминаторам станции, но Семена увидеть не удалось. Где-то вдалеке он различил небольшое светлое пятнышко, но им могло оказаться что угодно.

Вопреки всему на борту МКС со смертью Шапиро стало немного веселее. Нельзя говорить о покойниках плохо, но Семен усугублял атмосферу безысходности. С исчезновением Шапиро дышать на станции стало гораздо легче.

– И еды у нас теперь стало гораздо больше, – подвел итог Кружалин.

– И кислорода, – добавила Джейн.

Матвею запала идея про тоннели. Он взял зажигалку и незаметно ушел в противоположный конец пещеры.

Те тоннели, в которые уходила вода, можно было и не рассматривать. Вверх вода бы не пошла. Всего их имелось пять. Два забиты грязью под самый верх, и в случае нового наводнения их пришлось бы раскапывать, иначе пещере могло грозить затопление. Один тоннель из трех оставшихся был забит грязью наполовину. Видимо он шел вверх, но вход в тоннель сильно затянуло грязью.

Матвей зажег перед ним зажигалку. Пламя вспыхнуло, ударив ярким светом по глазам. Матвею с непривычки даже пришлось зажмуриться. Спустя мгновение глаза привыкли. Пламя колебалось, словно само не могло понять, есть ли движение воздуха. Матвей прошелся вдоль стены к другому тоннелю. Он начинался на уровне одного метра от пола пещеры. Стены его обросли потеками и походили на кишку огромного животного. И здесь пламя вело себя неопределенно. Можно было подумать, что воздух в этом ответвлении двигался порывами то в одну, то в другую сторону.

– Матвей! – под сводами пещеры раздался встревоженно-требовательный голос матери.

Матвей так и не успел как следует проверить последний тоннель. Он зажег огонь, но пламя погасло, и привыкнув слушаться родителей, он вернулся назад, так и не убедившись в наличие тяги.

– Ты почему сбежал молчком? – мать строго посмотрела на сына.

В свете фонаря ее глаза блеснули адским гневом.

– Прости, мам. Хотел проверить теорию отца, про тягу в тоннелях.

– В следующий раз будешь предупреждать, даже когда соберешься в туалет.

– Хорошо. Я понял.

На самом деле Матвей понял, только то, что нужно как следует проверить последний тоннель. Но позже, когда мать чем-нибудь займётся.

– Ты бы лучше Катюшку отвлёк бы, а то она сидит с камешками играет. Телефон ей дай свой что ли, поиграть.

– Не дам! – категорично заявил сын. – Там заряда процентов двадцать осталось. А без моего телефона вы даже знать не будете, какой сегодня день и время суток.

– Жадина, – отозвалась Катюшка, слышавшая разговор.

– Не дам. Могу пересказать последний фильм про хоббитов. Хочешь послушать?

Катя оживилась. Сунула камешки в карман и присела ближе к брату.

– Хочу. Мы закончили в последний раз, когда гоблины чуть не съели гномов, – напомнила она. – Помнишь, когда я за тебя пропылесосила?

Мать резко повернулась в сторону Матвея.

– Матвей, – с укоризной сказала она. – Чтобы в первый и последний раз я слышала об этом.

– Хорошо, мам, – Матвей виновато опустил глаза, тайком показав сестре кулак.

Катюшка поняла, что сболтнула лишнее и прикрыла рот рукой.

Монотонный рассказ Матвея вверг сестру в глубокий сон. Матвей и сам не заметил, как уснул. Когда он проснулся, оказалось, что все остальные члены семьи еще или уже спят. Он включил телефон и посмотрел на время. Был вечер вторника. Трое с половиной суток не утихала стихия.

Матвей вынул зажигалку и высек из нее пламя. Ситуация идеально подходила для того, чтобы проверить тягу в последнем тоннеле.

Егор проснулся с чувством подсознательной тревоги. Он сразу не мог понять, вызвано оно похмельным синдромом, отбитым пальцем или чем-то еще. Он огляделся. Тамара и Катюшка спали, прижавшись друг к другу. Отсутствие Матвея он заметил сразу, но не придал ему значения. Скорее всего, посчитал он, что сын отошел по нужде. Егор занялся своим пальцем. Дергающая пульсирующая боль простреливала по всей руке, до плеча. Егор боялся представить, какие его ждут бессонные ночи. Захотелось до жути, чтобы быстрее все закончилось, вернуться домой, показать палец врачу, получить от него всезаживляющую мазь и наглотавшись обезболивающих, проснуться утром совершенно здоровым.

Сын что-то задерживался. Егор, чтобы немного отвлечься, решил пройтись по пещере, заодно найти Матвея. На входе сына не оказалось, да и делать там ему было совершенно нечего. Слишком много грязи. Егор прошел всю пещеру по периметру, но безрезультатно. Решив, что они разминулись, Егор вернулся на «лежбище». Матвей там тоже не появился. Егора пронзила догадка. Он бросился к Тамаре.

– Тамара! Тома! Проснись!