Annotation
Это сказка. Наверное, о любви. Но скорее о Душе. О том, как нелегко сохранить ее, даже если все вокруг твердят, что у тебя ее нет и быть не может. Потому что у убийц нет души. Нет сердца. И любви быть не может. Или может?
Светлана Мизюкина
Глава 1. Игры.
Глава 2.
Глава 3.
Глава 4.
Глава 5.
Глава 6.
Светлана Мизюкина
Охотник поневоле
Охотник поневоле .
Глава 1. Игры.
Мое тело болело, рана в ноге запеклась и покрылась коркой, кожу на голове саднило, руки покрывали мелкие укусы мошек, слезы пытались сорваться с глаз. Я их прикрыла, не позволяя себе терять драгоценную влагу. В горле было сухо и першило, язык распух и не двигался. И ладно. Надо, чтобы двигались ноги. От этого зависело все.
Я встала, опираясь о бревно и осмотрелась. Вокруг шумел лес, осенние листья покрывали землю пушистым ковром и это было бы красиво, если бы не пятна крови на белом стволе дерева прямо передо мной. Моей крови. Видимо когда я падала, то схватилась о первое что попалось под руку.
Замести следы -первое что пришло в голову. Один бог знает, сколько я здесь провалялась, любой мог бы уже выследить. Стоп. Все же не любой - я сильно оторвалась вчера и убила пятерых, так что время поваляться без сознания все же было. Но теперь его не стало, катастрофически не стало. Было утро, когда я вырубилась. Сейчас солнце стояло высоко. Сколько это? Пять, шесть часов?
Я прислушилась.и ничего не услышала. Ничего из того, во что вслушивалась. Птицы, лось, мерно ступающий сквозь кусты в полкилометре от меня, кучка грызунов по листвой. Белка в десяти метрах на север.
Покружилась.
Тихо.
Двинулась. Боль острой иглой отозвалась в теле.
Ну и ладно. Надо бы осмотреть ногу. Осторожно приподняла штанину и быстро отвела взгяд. Увиденное меня явно не порадовало. Нужен был антисептик, но для начала рану снова нужно было открыть. Кость торчала неправильно, оттого и болело. Если бы я не была такой тупицей, перед тем как вырубиться надо было вправить кость, но меня хватило лишь на то, чтобы удрать. Это было неправильно. Это было опасно. Для меня. Что ж, ничего не поделаешь.
Я села, разорвала штанину, схватила первую попавшуюся палку и засунула себе в зубы, не хватало еще заорать как последней идиотке. И быстро вправила кость. После этого все туго обматала разорванной штаниной, моим импровизированным бинтом, и только после этого позволила себе вытереть выступившие слезы.
Нога пульсировала от боли, сознание разрывалось, туман застилал глаза. Или это может я плакала? "Не смей плакать" - сказала я себе и заставила себя подняться и начать двигаться. В конце концов это всего лишь нога, всего лишь кость, быстро заживет, во мне кучка смешанной крови, я же вроде как Охотник. Наверное. Учитель, этот чертов ублюдок, никогда ничего мне рассказывает. Но клятва вещь такая - поклянешся и придется жить, чтобы сдержать ее. А я поклялась Киту. Поклялась над его телом. Что убью его, проклятого учителя, выродка. Надо только выжить. Выжить. Здесь, на Играх. Здесь. Выжить.
Я просто передвигала ноги. Раз. Два. Потом у меня стало получаться быстрее. Нож я потеряла еще в схватке и оружия сейчас при мне не было. Но какое это имело значение? Никакого. Просто нужно передвигать ноги.
Туман в голове прояснялся. Постепенно. Медленно.
Я стала различать звуки, шорохи. Даже цвета приобрели другие оттенки. Смеркалось. И это было плохо. Значит скоро начнуть загонять.
Загонять - любимое слово у Охотников. Они словно хищники загоняют своих жертв. Я видела Игры в прошлом году. Тогда Рамон, наш учитель, сказал нам с Китом - я поведу вас на игры, чтобы вы знали, что вам ожидать. И теперь мы знали. Я знала.
Охотники, первоклассные игроки, начинали свою Охоту по ночам, они двигались быстро, прочесывали территорию и от них не спрячешься. В конце концов они обладали сверхестественным слухом, обонянием, зрением. И убивали они тоже сверхестетсвенно. Быстро и жестоко. Иногда медленно. Но на Играх всегда быстро. Обычно здесь участвовали один-два именитых охотника. Все остальные малолетки, вроде меня, которых готовят их наставники для таких соревнваний. Что бы было интересно. Чтобы можно было убивать. Чтобы мать ее заработать. На нашей смерти. Но я умирать не собиралась. По крайней мере сейчас. Да и не боялась если честно. Этот этап я уже прошла. Однажды умерев и очнувшись в собственной могиле похороненной, уже не было страшно. Было больно, унизительно, адски больно, адски унизительно. Но страшно не было. Ужас приходит все время потом. По крайней мере у меня. Мой любимый кошмар - во сне я все время пытаюсь выбраться из своей могилы, все кричу и кричу. В темноте. И Рамон перед сном всегда заклеивает мне рот, чтобы я не орала во сне. И я научилась орать безмолвно. Тихо. Про себя.
Сейчас мне было почти хорошо. Одна мысль о том, что я свободна, пусть даже на этих играх, внушала мне ликование. Я радовалась- если я выиграю, то угрохаю этого ублюдка, если нет - то умру. Это тоже было в определенной степени радостно. Кит умер, и боже как я ему заивдовала. Как бы я хотела, чтобы это он, а не я поклялся убить нашего рамона, чобы это он, а не я ковылял сейчас скозь вечерний лес, подволакивая ногу. Но это было малодушием с моей стороны этого желать. В конце концов он страшно умер.
Наконец ветви расступились, стволы деревьев остались позади, передо мной лежало поле. Обычное среднеевропейское поле. Трава изумрудами переливалась в лучах заходящего солнца. И это было красиво. Я осмотрелась. Прикинула время. Через полчаса сядет солнце. Через час будет очень темно. А я успею добрести до леска на том краю поля и возможно зарыться где-нибудь. А еще мне надо было сбить запах. И сделать это прямо сейчас. Но кровью все равно будет пахнуть. Я чувствовала его, сладковатый, остающийся на языке, запах собственной крови. И хотя рана уже закрылась и затягивалась, от меня все равно воняло. Но попробовать стоило все равно. Сорвав листья и пожевав их немного, стала втирать кашицу в рану. Больше ничего придумать не могла. Густо измазалась в грязи, заодно попила воды из лужи, которую нашла десять минут назад, всмотрелась в подступающие сумерки. Было почти темно. Быстро как только могла промчалась по полю, забежала в лесок и стала рыть себе "могилку". Терпеть этого не могла. Немеющие пальцы плохо слушались. Но было плевать. Тщательно замазала выслупающие царапины грязью, легла в углубление, спряталась, слилась с запахами. Принюхалась. Себя я не ощущала. Было болото где-то рядом, нестерпимо пахло влагой, кувшинками и осокой, пахло грязью, пахло землей. Но мною не пахло. И тогда я стала ждать. Тихо. Не шевелясь. Сжимая палку, настолько острую, насколько я смогла найти и прогрызсть.
Потом появился он. Слава богу, что охотники одиночки. Всегда одни. Как я. Мне тоже компании не хотелось. Не доверяла.
Он шел хищно ступая по лесной подстилке. Внюхивался, всматривался, вслушивался. Его ноги бесшумно ступали по земле. Я никогда не услышала бы его шагов. Но почувствовала его, запах его мачете, запах закаленой стали. Это было его минусом. Оружие это хорошо, но оно пахнет. Я же не пахла ничем, чего не было бы вокруг меня. Как тень я вжалась в землю. Забыла про дыхание. Прокляла свое сердце, что оно стучало как бешеное и могло выдать меня. Он остановился в десяти шагах, прислушался. Его черные глаза смотрели вокруг из-под кустистых бровей. Волосы были убраны под бондану. Но они пахли, они все равно пахли мужчиной. Я нутром чуяла запах пота. Моя голая черепушка ничем не пахла. Рамон сбрил мои локоны три дня назад перед играми. И за это я была ему благодарна. Моя лысая голова пахла только грязью,только илом, землей и травой. Потом мой нос уловил запах крови. О как сладко она пахла. Парень тоже обернулся, вжался в ствол сосны. Сверкнуло мачете. Ничего не подозревающий пацан выскочил на поляну. Как неосмотрительно с его стороны. Осмотрелся. Неужели не чует подумалось мне. Нет он не чуял. Он был молодым вампиром и единственное что он пока чувствовал была кровь. Какой болван послал его на Игры? Поздно спрашивать. Парень в бондане тенью вышел из-за дерева, сверкнула сталь и голова пацана покатилась в траву. Ко мне. Прямо ко мне.
