Но объекты солнечного семейства в своём развитии уже давно минули этап роста, который едва долает человечество. Они знают суть звёздно–планетных отношений, своё место и отведённую роль, потому строят связи согласно тем законам, которые по незнанию попирают люди. Более того, им ещё приходится защищаться от агрессивных чад и расходовать напрасно творческую потенцию.
Пусть, например, Солнцу понадобится сообщить нечто Земле. Оно не станет обращаться к её сознанию в силу запрета на прямые контакты. Оно изменит среду обитания Земли. Тогда планета, как индивидуальность, сама определит свою реакцию на новые условия бытия. И что бы она ни решила, её состояние станет очередным изменением окружающей среды, но уже по отношению к частям планеты, в том числе и к людям. Аналогичные связи у Земли с Луной и со всеми остальными объектами системы. Вот почему Луна, сильнее притягиваемая Солнцем, чем Землёй, не смещается в сторону светила, а остаётся в таком расположении, которое обеспечивает равную выгоду всем троим участникам семейства.
Познание особенностей этой выгоды связано с освоением такой категории мира, как сознание, с пониманием его смысла, особенностей, градаций и назначения. Люди к такому восприятию не готовы, но тупик роста и угроза вымирания, возможно, подтолкнут их к прозрению и к снятию с себя оков материализма. Доработка нынешнего типажа людей обойдётся легче возрождения из праха.
НАТУРАЛЬНЫЙ РЯД
Что обозначает термин один или единица? Может ли за этим словом скрываться то, чего нет, что не существует и не имеет бытия? Если нечто не проявило себя, то есть оно или нет его, но для данного наблюдателя оно скрыто, восприятие отсутствует и нет повода присвоить ему личную примету в виде наименования.
Значит, при наличии обозначения обязано быть обозначаемое. Пусть это будет вещь, предмет, объект, процесс, явление … Применяя к ним такую характеристику, как один, что же имеют в виду? Можно ли подозревать намёк на содержание упомянутого? Если бы это было так, то пришлось бы каждый раз конкретизировать: один слон, один муравей, одна песчинка. А что означает само по себе один–единица? Может это форма чего–то? Но тогда понятия строились бы по другому принципу: одна шарообразная планета, одна глыба произвольного вида, одна свисающая капля … Коль и такое не подходит, тогда возможно это указание на существующесть, на наличие того, что имеется, имелось или будет иметься? Но согласно закону, запрещающему одинаковость, всякое наполнение бытия непременно отличается от всего остального, что бы это ни было. А если предметы разные, то их нельзя назвать одним и тем же словом: один и всякий раз потребуется уточнение.
Если это не содержание, не форма, не наличие, то что же вкла- дывается в термин один? Вкладывается такая особенность объекта, которой у самого объекта попросту нет. Это предельное абстрагирование от реального качества. Термин один превращается в выдумку, фикцию, фетиш или пустышку. Образовалась ничья вещь, и с нею допустимы произвольные поступки. Например, если собрать кучу из единиц, то сразу же появляется интригующий повод выискать в ней какие–то закономерности. В своём воображении можно расположить многие безликие единицы на плоскости, плотно прижав одну к другой. Без промежутков получится унылое однообразие. Раздвинем единицы между собой: несколько веселей, но нет смысла. Однако же по умственному напряжению чувствуется приближение озарения. И точно! Вспыхнула догадка: объединить единицы укрупняющими и уменьшающими приказаниями. Точно так же, как впустили в жизнь произвольное понятие: единица, пойдём дальше по тропе удобства и призовём к фантастическому бытию процедуры сложить и отнять. Присвоим новорожденным символы плюс (+) и минус (–). Углубляться в определение этих знаков нет необходимости в связи с тем, что нет возможности. Действительно, чтобы их объяснить, нужно спуститься в понятии простоты на этаж ниже, но такого уровня не существует, ибо куда уже проще? Оставим освоение новизны на догадливость каждого, кто войдёт в исчисление. Хотя в тылу изобретения остались ямы–ловушки, но не до них сейчас: надо торопиться делать науку!
А поле открылось широкое. Поставим плюс между двумя единицами, получим завораживающий результат с названием два. И если этот плюс и далее приспособить с умом, то можно сконструировать и три, и четыре, и пять, и удивительное дело: новые фиговые объекты выпрыгивают из воображения, как из рога изобилия, и нет им конца. Особо одарённые провидцы, хотя и не сразу, но всё же заметили, что крайнего самого большого числа не существует, значит, последовательность убегает в бесконечность, поэтому решили в увековечивание своего труда назвать её числовым рдом. Только было свершили великое, как обнаружилось несоответствие важности события и его названия. Подумали всего несколько веков, и озарились умы: слово числовым заменили словом натуральный.
Хотя первый термин ближе к сути, поскольку в строке выстроились всё–таки числа, но нет в нём пряного запаха. То ли дело: натуральный. Несмотря на произвольность выдумки, дали ей отблеск естественности, дескать, так сама природа задумала, а мы, люди, только соответствуем ей. И как только человечество взвалило на себя тяжесть натурального ряда, на планете важнее проблемы не оказалось до сих пор. На него излилось больше изучательного усердия, чем на Библию. Блеск ума перешёл в сияние. А итог?
Пусть нужно к одному яблоку добавить ещё одно яблоко. Попросим математика рассказать о полученном результате. Математик вопрос не поймёт, отвечать откажется и поправит неучей, не способных правильно сформулировать просьбу. Он скажет: «Не рассказать о результате, а вычислить результат.» И со знанием дела откроет тайну исчисления: «Получится два!» Но давайте спросим знатока: «Что собой представляет это загадочное два?» Будет ли это, например, разнесение единичных объектов на какое–то удаление друг от друга и на какое именно, или достаточно окажется простого соприкосновения, тогда с какой силой, или, может, это полное совмещение, при котором один предмет проникает внутрь второго, тогда как оцениваются затраты по изменению их формы, кто удерживает результирующую конструкцию в окончательном виде, кто выполняет работу по манипулированию яблоками, чему она равна и как учитывается при получении ответа задачи …?
Если на эти и многие другие уточняющие вопросы удастся ответить, то где–то на горизонте научного восторга забрезжит понимание невероятного события: общество узнает, наконец, что же скрывается за ускользающим сообщением — два. А если просвета не обнаружится, тогда никто и никогда не поймёт результат волшебного действа по прибавлению одной абстракции к другой такой же абстракции. Вопрос: зачем же в таком случае необходимо выполнять пустячную работу? Ответ: а как иначе собрать корзину яблок, или мешок картофеля, или коробок спичек, словом, как обозначить большую совокупность похожих предметов? Можно ли утверждать, что в пенале десять карандашей? Если к каждому из них применить полное абстрагирование от реальных свойств, то ни один предмет не должен иметь содержания, не должен иметь формы и не может быть наличностью. Только тогда к ним применима процедура укрупнения–сложения. Но карандаши не желают лишаться индивидуальности, значит, у них есть своё содержание и собственная форма. И коль так, то человеческая операция сложения к ним не приложима. Людская наука запрещает надеяться, что в пенале находятся карандаши. Она вынуждает строить фразу так: «В пенале один карандаш, к нему прижат ещё один карандаш, а к тому прислонён очередной карандаш …» При таком подходе можно предположить, что карандаши одинаковые, т. е. идеальные или абстрактные. Однако надежде не суждено сбыться: предметы всё–таки реальные, разные и потому не соответствуют установленному критерию сложения. Вывод: придуманные закономерности не отображают события натуры, т. е. природы. Выдумка идёт–бредёт–развивается своим чередом в виде средства упражнения ума в областях знания, где «можно не стоять под мостом», или иначе, нет принуждения к обязательной проверке на прочность, истинность и к строгому соотнесению с фактическими процессами. Можно возразить, дескать, сначала следует уяснить основные отношения событий, а уже затем по мере развёртывания практики усложнять условия задачи. Да можно! Но известно, что даже незначительное изменение вида формулы во многих случаях вынуждает разрабатывать принципиально новую алгоритмику решения. Например, стоит только добавить в уравнение второй степени нелинейный, нестационарный или параметрический коэффициент, как над получением ответа придётся изрядно потрудиться и не всегда он может быть найден. Переход от абстрактных моделей к реальным связан с уяснением того, что теперешняя наука не только не учитывает, но и рьяно отстаивает своё право не учитывать.
