— Чтоб к утру готово было.

                                                                               * * *

Карательный отряд- взвод,человек тридцать— вышел из леса к концу дня. Ротмистр Кареев  (единственный на лошади) сдвинул фуражку на затылок, оглянулся на свою рать ,нестрого распорядился:

— Разберитесь. Пришли, Ольховка.

Чуть всхолмленная стояла в поле Ольховка, берегом уходя вниз к реке. От Ольховки навстречу отряду белой пыльной дорогой шел человек с непокрытой головой.

Не дойдя до человека метров пятьдесят кареевский конь остановился, отрабатывая дробный шаг на месте. Тут же унтер скомандовал: «Стой!» Остановился и человек. То был Егор.

— Ваше благородие и господа солдаты! — глухим голосом закричал Егор. — Виноватый один я. Берите меня. Берите выкуп — общество собрало по дворам все, что есть. Не трожьте людей. Не трожьте деревню. Нс тревожьте общество.

— Взятку предлагаешь, скотина? — от голоса Кареева конь под ним пошел на Егора боком. Ротмистр осадил коня и продолжил: — Иди в деревню и собирай сходку. Можете виселицу поставить. Я за здоровую инициативу.

— Общество хотело, чтоб по-хорошему! — опять закричал Егор и лег на дорогу в пыль. Расчетливо ударил пулемет, сразу же уложив нескольких солдат. Бил пулемете близкого расстояния из замаскированного укрытия, бил очень короткими очередями, явно прицельно. С разных сторон затрещали винтовочные выстрелы.

С первой очередью слетел, почти упал с коня ротмистр Кареев. Сперва затих на дороге, потом отполз в канаву. Лежал, глядел, скрипя зубами, как бессмысленно мотались его солдаты. Как падали они от страха или от пуль. Оставшиеся в живых разбежались, наконец, залегли.

Замолк пулемет, замолкли и винтовки. Стало пусто и тихо,только кареевский конь,безумно крутился на дороге. Потихоньку и он успокоился, оглядел местность прекрасными очами и, легонько звякая свободными стременами, коротким жеребячьим галопом направился от пороховой металлической гари к настоящему человеческому запаху — в деревню. Коротким жеребячьим галопом.

А на неприметном холмике появилась фигурка человека. Он был виден всем, этот человек в пригнанной военной форме складный, ловкий, дерзко самоуверенный. Человек сказал громко и ясно:

Я, комисcap пехотно-пулеметных курсов РККА Яков Спиридонов, с сегодняшнего дня принимаю команду над повстанческой бригадой деревни Ольховки. Оставшаяся в живых белогвардейская сволочь может передать своим недорезанным генералам, что деревня Ольховка является территорией РСФСР и всякое посягательство на нее будет караться смертью.

От обиды белые начали постреливать.

— Я негордый. Я лягу,- объявил Спиридонов и, действительно, лег рядом с пулеметом. Подполз Егор. Он задыхался и плакал.

—Ты что трясешься , дурашка? — ласково спросил Спиридонов. Егор поднял на него глаза и икнул. И еще раз икнул.

—Радоваться надо, Егор. Двое только оттуда ушли — офицерская лошадь, да ты.

—Их всех надо убить, — в беспамятстве сказал Егор.

— Всех не убьешь, -- задумчиво разъяснил Спиридонов.. — Мало нас, чтоб в атаку идти. Да и не поднимешь вас, лапотников. До темна постреляем, а ночью они уйдут. Человек двадцать уйдет. И офицер уйдет. Скользкий, подлец!

                                            * * *

Через Темный двор быстро шел деловитый Спиридонов, шел легко прихрамывая и размахивая листом бумаги. Подошел. Заглянул в окно. Анна сидела за столом с карандашом в руках — проверяла тетради, Спиридонов вздохнул, открыл твердым пальцем оконные створки и, положив руки на подоконник, а подбородок на руки, спросил заискивающе:

— Ты что делаешь, Аня?

— Дрова рублю, — ответила, не оборачиваясь, Анна.

— Я зайду, а?

Анна встала из- за стола, подошла к окну, сказала ненавистно:

— Я волнуюсь, я жду, я места себе не нахожу, а ты пропадаешь неизвестно где. Стрельба уже два часа как кончилась. Что я могу подумать? Если тебе недороги наши отношения, уходи сейчас же и не приходи больше.

— Ох, и страшная эта штука бабий гонор! Умный же ты человек, Анна, хороший товарищ, а несешь околесицу. Пока проводили их, пока проверял я, что и как- время-то шло. А теперь- вот я.

— Уж какая есть! -запоздало обиделась Анна.

— Кончили об этом. У меня к тебе есть просьба. Я здесь воззвание-послание сочинил, по смыслу все в порядке, но насчет ошибок сомневаюсь. Ты проверь, а?--Яков бережно положил на подоконник лист каллиграфически исписанной бумаги.

— Штаны ему стирай, ошибки проверяй. Давай бумагу сюда.

Анна взяла листок и отошла к свету, к лампе.

— Почерк у тебя какой красивый! Прямо готический шрифт.

Для общения необходима была близость, и поэтому Яков по забывчивости сиганул в окно. И, понятно, зацепился раненной ногой.

— Ой! — завопил он и сел на пол. Анна сказала презрительно:

— Как дитя! А еще людьми командует.

— Так не командую я тобой, прошу все время.

— Просишь, а все равно командуешь. — Анна села за стол и стала внимательно читать. Спиридонов тоже сидел — на полу — сидел тихо и подчиненно.

— Ошибок очень много, — огорченно констатировала факт Анна.

— А я что говорю. Ты ошибки исправь, я снова перепишу.

— Здесь и некоторые выражения не совсем правильные.

— Сути ты уж, пожалуйста, не касайся. Выражения все правильные.

— Синтаксически неправильно.

— Синтаксически — это насчет запятых? Ты их тоже исправь.

Анна вздохнула несильно и взяла карандаш Спиридонов сидел на полу и видел курчавый затылок, тонкую с ложбинкой шею, поднятые неширокие плечи.

—Завтра уедешь из деревни, — решил он вслух.

—Это почему же?

—Комиссара прятала ты, Аня.

—Я не комиссара прятала, я тебя прятала.

—А я комиссар.

—Ты — Яшка. Ты — мой Яшка. — Анна подошла к нему, и он встал. Она обняла его — они были почти одного роста — и замерла, прижавшись к нему. Он осторожно поцеловал ее в тонкую шею.

— Все будет в порядке, Аня. Только тебе надо уехать.

— А ты?

— Ну, я! Здесь другой разговор. Я воевать буду.

— И долго ты будешь воевать?

— До победы, Анна.

—А вдруг тебя убьют до победы?

—Не может того быть.

—Все может быть.

—Человека, который воюет за светлое будущее, не должны убить.

—Бог не позволит или Карл Маркс?

— Светлое будущее не позволит.

—Чье светлое будущее?

— Твое. Мое. Наших детей.

— Так ты за свое светлое будущее борешься. Не мало ли? Таких, как я, знаешь сколько? И все мы боремся за свое светлое будущее. За светлое будущее человечества.

—Кто это?-- спросили от двери. Они обернулись. В темном проеме стоял высокий, очень приличный господин в котелке и полосатых брюках.

—Эго Анна, учительница, — виновато представил Анну Спиридонов.

— Кто это? — повторил вопрос господин. Тогда Анна освободилась от спиридоновских рук, подошла к господину и поцеловала его в бородатое благообразное лицо.

— Здравствуй, папочка.

— Кто это? — в третий раз спросил Анин папа.

— Комиссар пехотно-пулеметных курсов Яков Спиридонов. Раненый, — представился Спиридонов, строго гладя на будущего тестя.

— Кем раненый? — папа изъяснялся пока только вопросами.

— Злодейской белогвардейской пулей, — преданный глаз Спиридонова подозрительно заблистал.

— Когда?

— Туг недавно белый офицер меня допрашивал. Все вопросы задавал. И так мне это надоело — сил нет. Может сядем за стол, посидим? Анна к тетке Дарье за самогоном сходит, а?

— Отец не пьет, — сухо предостерегла Анна.

— Это как же? Совсем и ничего?

— Совсем и ничего. Я — запойный, — грустно признался папа.

— Папа! — гневно воскликнула Анна.

— Что, дочка? Я так понимаю, что с будущим родственником познакомился. А зачем от родственника скрывать? — папа снял котелок, сел за стол, положил на клеенку тяжелые руки. Спиридонов сел напротив, помолчал недолго, потом решил продолжить беседу:

— Болезнь, переживания или так, от нечего делать?