— Не слишком ли гладко все получается, Саня? Как ты считаешь, ловкач ты мой золотой?

— Его беда, Валентин Андреевич, что он ужасно нетерпеливый. А нетерпеливый оттого, что везучий до безумия, — и Ганин показал какой Спиридонов человек: — Налетел, нашумел — фыр, фыр! Этот сюда, этот туда! Он командует, все бегают и все получается. А оттого, что все получается, многого не видит. Меня не видит, к примеру.

Появился Мокашев во время ганинского красноречия и, дослушав в дверях, подошел к столу.

— Твой комиссар один на болоте, — сообщил ему Кареев. — Будем в ночь брать.

— Кто будет брать? — спросил Мокашев.

— Как — кто? Ребятки мои. До чего они комиссаров ловить любят, страсть!

— Отдай мне его, Валя.

— Что это значит — отдай? Портсигар он, что ли?

— Я его один на один хочу взять.

— Один на один нс возьмете, Георгий Евгеньевич! — с сожалением сказал Ганин.

— Вот господин Ганин меня проводит. Поможет, если что. Или вон — Егор. — Мокашев мотнул головой в сторону двери. — Он Спиридонова предал, так значит мне поможет с удовольствием.

— Я не предавал, — заканючил от дверей Егор.

— Знаем: испугался, — перебил его Кареев. — Вот что, Юра.Мы нс в театре, обойдемся без красивых слон и изящных жестов. Комиссара надо взять или убить. Мои мальчики в отличие от тебя сделают это быстро и хорошо.

— И вдвоем мы его не возьмем, Георгий Евгеньевич, - добавил Ганин.

— Я прошу тебя, Валентин.

Кареев встал.

— Перед кем покрасоваться хочешь? Перед собой? Что ж, валяй. Рискуй, коли твоей душе угодно. Только я рисковать не намерен. Я сначала это гнездо обложу со всех сторон, а потом уж тебя к комиссару подпущу. Нас поведет Егор. А тебя, Саня, попрошу сердечно: через час по знаку, приведешь господина поручика. Не хотел я тебя беспокоить-ты свое дело сделал — но что попишешь: у Георгия Евгеньевича Мокашева, видите ли, в одном месте свербит!

— А чего ж не пойти. Я пойду. Я представления люблю.

— Вот мы со стороны и посмотрим спектакль, Кареев хлопнул ладонью по столу — все, мол. — Егор, ты готов?

— Как прикажете, — уныло согласился на все Егор.

* * *

Егор шел впереди, а за ним — по одному — кареевская команда во главе с самим. Нехорошо ночью на болоте. Ненужно громко хлопала вода под сапогами, лезли в глаза корявыми ветками большие болотные кусты, и темнота стояла такая, что очень не хотелось идти. Но шли.

— Выходим, — устало шепнул Карееву Егор. И точно: под ногами была твердь.

— Ни черта не вижу! — тоже шепотом и радостно сообщил Кареев.

—Кустики пройдем и огонь в конце увидим. Если он здесь, конечно.

Они миновали кустики и увидели еле живой желтый огонек.

—Туточки! — возликовал Кареев и приказал идущему следом: Передай — замереть.

—Разводить будем, что ли? — спросил Егор.

—Действуй, — разрешил Кареев.

Кареевские молодцы по очереди и по одному бесшумно уходили вслед за Егором. Осталось двое: Кареев со своим помощником. И тогда Кареев спросил:

—А нам где?

— A вам здесь, — ответил Егор. — Единственный выход закрывать.

— И то дело, — согласился Карeeв. — Иди Мстислава зови. Пусть режет редедю перед полком косожскими.

— Чего? — удивился Егор.

— Чего-чего. Иди поручику сигнал подавать.

* * *

Мокашев и Ганин ждали сигнала. Они сидели, прижавшись спинами к стволу огромной сосны, и мирно беседовали.

—Дорогу-то без Егора найдете? — интересовался Мокашев, а Ганин отвечал:

—Найду. Ходил не раз и ночью тоже. Кроме того, на всякий случай меток наставил — зарубки, вешки светлые. Найду.

— Господин Ганин, а как с вами Карeeв расплачивается?

— Как, как. Золотом, конечно. Ничего другого не беру.

— И много дает?

— Вы что — на тридцать серебренников намекаете? Так Спиридонов не Христос.

— И вы, следовательно, не Иуда.

Ухнула вдали сова. Еще раз. Потом еще.

— Егор, — догадался Ганин и встал. — Пошли.

Ганин шел впереди, а за ним — Мокашев. И хлюпала вода под сапогами, и мешали невидимые ветки, и было темно, и было страшно. Но они шли. Когда их шаги стали бесшумными, Ганин сообщил:

— Пришли.

— Где землянка? — спросил Мокашев.

— Кустики пройдем и увидим.

Они миновали кустики и увидели еле живой желтый огонек. Мокашев вдохнул глубоко и сказал:

— Как повяжу его — позову вас. А не повяжу... так вы сами догадаетесь, что не повязал. Пошел.

Мокашев исчез в темноте.

* * *

Мягко ступая по лестнице, Мокашев спустился в землянку. Вход в основное помещение был закрыт линялой ситцевой занавеской, и свет от коптилки синел и желтел сквозь нее. Мокашев осторожно отодвинул лоскут и заглянул внутрь. Он никого не увидел, только на грубом столе пламя коптилки слегка помоталось из стороны в сторону — от его движения. Мокашев вытянул из кармана пистолет и позвал:

— Яков.

— Ну, — сонно отозвался кто-то из-за кривой печки, за печкой были нары, а на нарах спиной к двери, лежал Спиридонов.

— Не оборачивайся и не стреляй. Если что -я выстрелю раньше.

— Георгий? — глухо предположил Спиридонов.

— Я. И с пистолетом.

— Что делать мне?

— Руки покажи.

Спиридонов показал руки.

— Теперь вставай и иди к столу.

В расстегнутой, без ремня, гимнастерке, босой Спиридонов подошел к столу.

— Садись. И руки на стол, — приказал Мокашев. Устроились напротив. Мокашевский пистолет смотрел черным глазом в грудь Спиридонова.

— Оружием не балуй. Стрельнуть может, — с опаской проговорил Спиридонов. — Положь на стол, хватать не буду.

Мокашев нехотя усмехнулся и положил пистолет на стол. Рядом с правой рукой.

— Поговорим? — предложил он. — Ты же поговорить со мной хотел.

—Обложили, — догадался Спиридонов и поинтересовался подробностями: — Ганин?

Мокашев кивнул и добавил:

— И Егор твой.

—Ясно! О чем говорить-то будем? О погоде, о бабах или о том, где повесить меня сподручнее?

—Скажи мне, Яков, за что ты жизни своей лишаешься?

—Не лишаюсь я жизни. Готов отдать ее за светлое будущее человечества.

—А мое светлое будущее? Где оно? ׳

—Не будет у тебя светлого будущего. Замаран ты.

—А на тебе крови нет?

—Есть.А коли выживу — еще будет. Кровь предателей пролью. Палачей. Мерзавцев. Умрут они, и от этого будут живыми тысячи и тысячи. Слыхал про карающий меч революции? Вот он — в моей руке.

Мокашeв посмотрел на короткопалую мощную пятерню, раскрывшуюся на столе. Затем пятерня сжалась судорожно.

—Кто определять будет: этот — подлец, этот — палач, этот — ангел без крыльев? Ты? И белый цвет из семи основных цветов состоит. Поди определи — белый ли белый цвет. А ты Богом данную жизнь по своей воле отнимать или даровать хочешь.

— Кареев — палач?

— Палач, — вяло согласился Мокашсв.

—Ганин — предатель?

—Предатель.

—Я мерзавец?

—Нет.

—Ты же жизнь мою взять пришел! И мне о Боге, о душе говоришь! Я умру, а Кареев с Ганиным жить будут. Пытать, предавать! Как называются люди, которые цветов не различают? Ну, к примеру, вместо синего им коричневый мерещится, вместо зеленого — красный.

— Дальтоники, — невесело улыбнулся Мокашсв.

— Ты, Георгий, дальтоник нашей жизни. За неправое дело воюешь. Посмотри вокруг, что видишь ты? Ваши лучшие-то люди, вроде тебя, сомневаются, а у нас великое дело повело за собой лучших. Самых честных. Самых добрых. Самых сильных. За правое дело встали люди. Мы победим. Все. Зови Ганина меня вязать.

— Застрелись, Яков. Я тебе дам пистолет.

— Не буду стреляться. Зови Ганина.

— Дело твое, — Мокашев вздохнул безнадежно и, не спуская глаз со Спиридонова, пошел к входу. Отодвинул занавеску, поднялся на две ступеньки, крикнул на волю:

— Ганин, идите сюда!

В землянку осторожно спустился Ганин. Когда он с револьвером в руке весь явился в дверях, Спиридонов выдернул из-под гимнастерки наган и, стремительно падая на пол, навскидку выстрелил. Ганин мягко и медленно оплывал в дверях, а Спиридонов кричал страшным голосом: