(6882-й по Календарю Кироффе от начала Сида Лайса)

Хаггоррат. Иллионд

   Лайс медленно поднимался над южным Хаггорратом, и вместе с ним просыпался портовый город Иллионд. Рыбаки выходили в море на маленьких судёнышках с яркими, в косую красно-белую полоску парусами. Перекупщики не спеша открывали свои палатки на рыночной площади; заботливо раскладывали товары на прилавках, не забывая при этом посматривать на сновавший рядом народ, да подгонять нерасторопных слуг крепким словцом и звонкими затрещинами. Горланили первые петухи, громко кричали чайки. По брусчатке погромыхивали возы и телеги. Начинались обычные будни Иллионда: суетились, шелестя бумагами и щёлкая костяшками счёт, вечно озабоченные феа; шустрили хламидники, выкатывали свои тележки лудильщики, торговки молоком и свежей зеленью.

   Со стороны замка наместника раздались привычные каждому иллиондцу звуки колокола, возвещавшего о начале нового дня -- 13 миара 1145 года.

   Левиор третий день слонялся по городу без дела: одноногий Краут -- мастер кожевенного дела, у которого он состоял в учениках, выгнал его, грозно на прощание пролаяв:

   -- Своих дармоедов кормить нечем, не хватало ещё с чужими ублюдками нянчиться! -- Он благословил ученика, переходившего в статус бывшего, звонкой оплеухой и добавил, потрясая кривым костылём: -- Иди давай, иди! Чего зенки-то вылупил, Хорбутово отродье! Гляди у меня, а то сейчас ещё деревяшки моей отведаешь!

   Денёк обещал быть погожим, и Левиор решил попытать счастья в порту: глядишь, удастся чего стащить или того лучше прошмыгнуть на корабль.

   "Что я только там жрать буду? До Сабутора при попутном ветре пять--шесть дней пути, думаю, можно и перетерпеть, а вот до Стиггиарта целый месяц, тут никакой терпелки не хватит".

   Он вздохнул, глядя с грустью, на двухмачтовый зарокийский красавец хаорд с кариатидой в виде одноглазого чудовища Хорбута.

   План наклёвывался простой: прошмыгнуть на корабль, схорониться среди тюков и ждать, моля богов, чтобы его не обнаружили и не выкинули за борт. Выходило так, что прежде, чем искать подходящий корабль, надо было ему еды раздобыть.

   "Одёжа тоже нужна нормальная. Зима хоть и закончилась, а ночами -- ой как холодно", -- он поёжился, вспоминая предыдущую зябкую ночь, которую провёл под телегой, во дворе, у "Пяти Подков". -- Ничего! -- подбодрил себя Левиор. -- Зиму пережил, летом уж не замёрзну".

   Шёл мальчишке девятый год, был он круглым сиротой, и ничего его в Иллионде не удерживало. Самостоятельности и решительности ему было не занимать.

   "Еда и одежда -- что может быть проще для уличного воришки? -- подбадривал он себя, хотя таковым никогда и не был.

   Но если бы всё было так просто. У Краута, помимо науки, пинков и оплеух, имел он крышу над головой да верный, хоть и небольшой кусок хлеба. Чёрненькое дедово дииоровое колечко, болтавшееся у него на шее, да половинка медной тифты составляли всё его теперешнее богатство.

   "Буду, как Тарбокс, великим путешественником. Первооткрывателем. Обо мне будут слагать легенды и песни. А может, стану великим полководцем, как Лоттинитор или Арикус. Нет, -- задумался он ненадолго, -- всё же лучше, как Тарбокс, -- мореплавателем..."

   В какой-то момент Левиор понял, что заблудился: то ли, размечтавшись, свернул слишком рано, то ли поздно, а может и вовсе пошёл не в ту сторону. Пытаясь найти дорогу, он шмыгнул в толпу скотников, продрался меж загонов, набитых овцами. Свернул в переулок, потом в ещё один. И вот он, кажется, нашёл выход: узкую щель между каменными стенами.

   Но нет, и она заканчивалась тупиком.

   Он повернул ещё раз и с размаху налетел на столб, тут же на его плечо опустились чьи-то грубые руки.

   Обернувшись, увидел мальчишку постарше, тот был выше и явно сильнее его, с длинными, грязными волосами и хищным, свирепым, как у бродячей собаки, взглядом. От него несло дёгтем, потом и прогорклым маслом. Ещё трое, такие же грязные и злые, выглядывали у него из-за спины.

   Левиор вскрикнул, когда один из них подскочил и ловко вывернул ему запястье. Старший отпустил его и одобрительно кивнул, сплюнул, щербато улыбнувшись.

   -- И что же ты здесь делаешь, вонючий сарбах? Неужто заблудился? -- издевательски прошепелявил он.

   Левиор попытался вырваться, но тут же получил удар коленом в живот и, корчась от боли, коротко выдохнул:

   -- Нет.

   -- Нет?!

   Лицо шепелявого исказилось от злости.

   -- Ну так что? -- взвизгнул второй и нанёс Левиору удар тыльной стороной ладони по щеке -- не сильно, скорее для острастки. -- Ничего у тебя нет?!

   -- Я заблудился.

   -- Мозг твой заблудился, глупый сарбах! -- мальчишка, стоявший справа, сплюнул в грязь и загоготал. -- Есть у тебя хоть что-то, что сможет успокоить Блоху? -- он подобострастно взглянул на старшего.

   -- Нет.

   Старший пнул его в живот ещё раз, и Левиор почувствовал руки, выворачивавшие его карманы.

   -- Сегодня мы его съедим, а на завтра поглядим. Блоха, нет у него ничего, вот только половинка медной тифты! -- мальчишка подбросил обрубок в воздух, но поймать не успел. -- Блоха ловким движением схватил монетку, почти опустившуюся в подставленную ладонь.

   -- Ещё есть чего, Чарэс, погляди?

   -- Не, пустой. Ничего больше нет.

   -- Ничего нет? Смотри лучше!

   -- Да нет ничего, говорю!

   Блоха развернулся и двинул его локтём. Мальчишка застонал и повалился на землю.

   -- Что значит нет?! -- заревел он, будто подельник был виновен в отсутствии денег у жертвы. Обернувшись, он продолжил:

   -- Где деньги, гадёныш? Ты что, сарбах, припёрся в наш город без денег?!

   -- Блоха, меня-то за что? -- мальчишка зажимал ладонью окровавленное лицо.

   -- В следующий раз под руку не лезь.

   -- Нет у меня денег, -- прошептал Левиор, еле цедя слова. Он хотел всё объяснить: что он вовсе не сарбах и живёт, точнее жил, недалеко от дока, в дубильном квартале, у канала, и что он никуда не припёрся, а попросту заблудился. Но говорить ему не давали.

   -- Ты что, сарбах, совсем тупой? -- наседал шепелявый. Он развернул обезумевшего Левиора, схватил за горло и швырнул наземь. Ударил ногой в живот -- раз, другой...

   В глазах потемнело, переулок бешено завертелся перед глазами. Потом всё остановилось...

   Он лежал в груде вонючих кишок, костей и тухлой рыбы. Его вырвало.

   -- Фу... Подними-ка его, Щур, -- приказал старший склонившемуся над Левиором мальчишке.

   -- А чё я? -- заартачился дебелый толстяк.

   -- Подними! -- рявкнул шепелявый.

   Всё это время четвёртый -- тощий долговязый заро -- стоял, прислонившись к стене, с любопытством взирая на происходящее.

   -- Оставь его, Блоха. Ему уже хватит, -- отстранённо протянул он. -- Ляму зря обидел. Хлыгу это точно не понравится.

   -- Не суйся не в своё дело! Здесь Хлыга нет!

   -- Как знаешь, -- выражая полное безразличие, бросил долговязый, -- моё дело -- предупредить.

   -- А ты меня не пугай! Я сам решу, как с ним быть!

   -- Оставь, говорю! -- завёлся долговязый.

   -- Я ща оставлю! -- ответно окрысился Блоха. Подскочил к всё ещё лежавшему Левиору и с размаху ударил ногой в голову.

   -- Хватит, тупица!

   Но было поздно.

   ...Левиор сжался в комок, в глазах у него потемнело: он проваливался в пустоту, в небытие, падал в бездонную пропасть, а где-то внизу сверкало и искрилось маленькое пятнышко -- зелёное-презелёное. Оно росло и приближалось, манило своей силой и пугало неизбежностью. Левиору не хватало воздуха, где-то глубоко внутри него клокотали боль и ярость -- безумная и необузданная. Туман, окружавший его, начал скручиваться в смерчи. Перед глазами проносились какие-то зелёные шары, кольца, и кровавые сгустки -- искрившиеся и вибрировавшие.

   Он раскрыл рот, жадно хватая воздух -- тот оказался горячим, опалил лёгкие, пронзил всё тело, наполняя его жаром, разливаясь по венам огненными ручейками, но уже в следующее мгновение даровал облегчение, вырываясь на свободу безумным криком. Вокруг него образовался искрившийся, пузырившийся шар -- сфера жидкого огня. Она постепенно заполнялась и, уплотняясь, изрыгала в пространство огненные плевки и снопы искр.