На столе зажужжал мобильник адвоката.

Ханнес покачал головой:

– Почему мы вас сразу не отправили домой?

Хенке захлопал в ладоши радостно, как ребенок:

– Да-да, и почему же не отправили?

– У вас ведь была тайна, так?

– Да, – сухо ответил Оливер. – У нас была тайна.

– Какая?

– Тайна есть тайна, правда? Об этом говорит само слово.

Оливер положил пальцы на ручку двери и подергал – напрасно.

– Очень жаль. Блокировка от детей.

– Ха-ха, очень смешно.

– Отдай-ка шарф обратно.

Вехтер протянул руку. Оливер не отпускал шарф, и комиссару пришлось вырвать ткань у него из рук. Он запихнул шарф обратно в пакет и бросил на заднее сиденье. Тяжелый запах духов улетучивался и витал над их головами, как воспоминание.

– Хорошо, тогда ты просто останешься здесь, посидишь, музыку послушаешь, пока до дома не доедем. Я вкалывал сорок сверхурочных часов, в последние дни я только и делал, что слушал твои бредни и позволял тебе на себя плевать. А теперь вот еще играю роль твоего личного шофера. Я старый дурак. Пошел ты в задницу со своими историями.

Оливер раздраженно покачал головой. Прошло пять минут, шесть, семь, восемь, а запах духов все больше угнетал их и давил. И тут Оливер начал говорить, словно умирающий от жажды человек, который мелкими глотками пьет яд. Он рассказывал о том, что произошло несколько месяцев назад.

Это было вечером, после того как случилась крупная ссора, самая крупная ссора, и он больше не узнавал ее. Он даже не мог вспомнить, о чем шла речь, а потом все расплылось в голубом тумане, и он ушел. Может, это и к лучшему.

Было уже поздно, когда он позвонил. Она стояла на пороге в ночной рубашке, с шалью на плечах, лицо без макияжа. Она уже спала к тому времени, как он пришел. Он еще никогда не видел ее без макияжа. Ему не следовало приходить.

– Что ты здесь делаешь в такое время? О господи, ты себя в зеркале видел? Проходи!

Она втащила его в комнату. Дверь за ним захлопнулась на замок, оградив от шума и подъездного сквозняка. Она взяла его лицо в ладони и внимательно осмотрела.

– Что с тобой случилось? Кто это был?

Он отпихнул ее руку – она делала ему больно. Вся левая половина лица горела огнем. Наверное, он выглядел как зомби.

– Погоди-ка, – сказала она, – у тебя кровь, мы должны об этом позаботиться.

Она провела его в ванную и усадила на табурет, смазала мазью скулы. Было так больно, словно его снова избили, но он внутренне прощал ее, это он умел хорошо. Она заговорила с ним, ее голос звучал, будто из-под воды. Он понимал слова, но не осознавал их смысла.

– …да расскажи уже, что произошло.

Это не помогало, ему нужно было вынырнуть. Он не имел ни малейшего понятия о том, что произошло. Если он слишком долго будет находиться внутри себя, то потом не сумеет вернуться. Она внимательно посмотрела на него и направилась в кухню. Он побрел за ней, как пес. А что ему еще оставалось делать?

– Я сейчас позвоню Лорену.

– Нет!

– Почему нет? Он ведь будет беспокоиться. – Она уже схватила телефонную трубку.

Он умоляюще сложил руки:

– Нет. Пожалуйста, нет.

Она смотрела на него, раскрыв рот. Так прошло несколько секунд, пока она не поняла:

– Это сделал он?

Как он мог ответить на этот вопрос?

Ее лицо окаменело.

– Я звоню в полицию.

Она уже набрала номер, но он вырвал у нее из рук телефон, швырнул на паркет, так что батарейки выскочили и разлетелись по комнате.

Он издал протяжный звериный вой, всхлипывания сотрясали его тело. Он слышал себя словно со стороны. Она положила руки ему на плечи, прижала к себе, он уткнулся в нее лицом, зарылся в мягкую шерсть ее шали. Она хорошо пахла и крепко держала его, пока всхлипывания не прекратились. Только дрожь осталась – озноб охватил его изнутри и сотрясал грудную клетку.

– Я могу у тебя переночевать?

Она молча отвела его в спальню. Каждое движение отдавалось болью в мышцах. Она уложила его на большую кровать, он лег головой на ее плечо, теплое, пахнущее сном. Наверное, так бывает на самом деле, когда лежишь рядом с матерью. Как давно это было! Он уже и вспомнить не мог.

– Ты же дрожишь.

Она привлекла его ближе к себе, он сопротивлялся, не хотел, чтобы она его трогала. Его лицо покраснело и опухло, ребра болели от прикосновений.

– Ш-ш-ш. Я буду внимательной, не бойся.

Он сдался, и она обвила его руками. Лучше всего было сдаться. Это он выучил хорошо. Тогда будет не так больно. И он хотел, чтобы она его обнимала, как его уже не обнимали многие годы. Никто не обнимал.

– Я посмотрю на тебя.

Она стащила с него футболку и покрыла легкими поцелуями его синяки. Он вздрогнул.

– Пожалуйста, не надо.

– Тихо. Ш-ш-ш. Закрой глаза.

Кончики ее пальцев скользнули по животу и забрались под резинку его шортов.

– Нет, – машинально произнес он, но тело предало его.

Он повиновался и закрыл глаза, остался в темноте, наедине с ее прикосновениями и тяжелым запахом духов. Послышался шорох, и аромат ее парфюма дурманил его, под его руками оказалась ее мягкая ночная рубашка. Она села верхом, и он кончил в тот же миг, когда в нее вошел.

Она весело рассмеялась, а в его голове что-то лопнуло, словно натянутая струна. Он свернулся калачиком, голый и уязвимый, как моллюск с раскрывшимися створками раковины, в которую беспрепятственно попадали ее слова:

– Не плачь. Я же рядом. Все будет хорошо.

– Тогда тебе было еще тринадцать, да? – спросил он.

– Да.

– И как долго это у вас продолжалось?

– За три недели до… – Голос Оливера осип.

– До убийства?

Он кивнул.

– Ты ведь был еще один раз в квартире, правда? Ты был возле трупа.

Оливер дернул себя за прядь с треском, от которого волосы у Вехтера на шее встали дыбом.

– Я ждал в подвале, пока не убедился в том, что он ушел. Потом поднялся снова. Я надеялся, что она хотя бы уложит меня на диван, всего на одну ночь. Куда мне было идти?

Вереница машин продвинулась еще немного.

– Я отпер своим ключом. Она мне дала ключ, уже давно. Я звонил, думал, там никого нет. Я заглянул в жилую комнату, и потом…

Он прикрыл рот ладонью.

– И что потом?

– Там повсюду была кровь. А потом снаружи раздались крики. И я хотел убежать прочь. Прочь оттуда.

– Ш-ш-ш, – произнес Вехтер. – Теперь я отвезу тебя домой.

Однако он не был уверен в том, что Оливера стоит оставлять одного в пустом доме с его воспоминаниями. Мог ли он так поступить? Имел ли право заставить мальчика пережить все это еще один раз, а потом оставить одного? Но Вехтер не был психологом. Он был полицейским. Он не мог никого спасти, он умел лишь распутывать дела. Спасать должны были другие люди.

Оливер молчал, пока они не доехали до виллы. Поднялся ветер, создавая перед ними пелену снега, сухие ветки деревьев бились о бетонные коробки. Вехтер вышел из машины и прищурился, мелкий ледяной дождь хлестал по лицу. Он обошел вокруг машины, открыл пассажирскую дверь и взял у Оливера рюкзак.

– Выходи. Ты дома. У тебя есть ключи?

– Да.

Оливер вышел и заморгал от дневного света. На нем были лишь шерстяная кофта и футболка с капюшоном, его пуховик оставили как улику в технико-криминалистическом следственном отделе. На ногах – все те же рваные матерчатые тапочки. Бедные богатые люди.

– Ну, тогда пока.

Оливер не ответил, он взял рюкзак и зашагал прочь от Вехтера к входной двери. Контрольная лампочка сигнализации не горела. Дверь гаража была приоткрыта. Наверное, его отец покидал дом в спешке.

Не хватало лишь одного куска головоломки. Куска, о котором он еще никогда не спрашивал, потому что поначалу слишком многих фрагментов недоставало.