Он снова поднимался по лестнице. Снова до этой двери.

Все время по этой лестнице.

Все время к этой двери.

Иногда за ней слышались голоса. Иногда – просто черная тишина.

Он прижал ухо к двери. Он не знал, что хуже, голоса или тишина.

Он прислушался.

И вдруг он проснулся, переполз к изголовью кровати, дрожа, хватая воздух ртом. Промокшая насквозь пижама прилипла к телу. Наверное, ему все это приснилось. Какое-то нездоровое дерьмо, он совсем забыл об этом. Облегчение не наступало. Его мысли разгонялись и словно бились о стену, снова и снова. И он не знал, что ожидает его за ней.

Оливер нащупал ночную лампу и нажал на выключатель. В комнате светлее не стало, она лишь наполнилась тенями. Ему больше не нужен был свет, выгонявший из углов тени, чтобы все снова прекратилось. Тело болело от перенапряжения, потому что он резко вскочил, проснувшись в панике. Он посмотрел на свои руки и вскрикнул от ужаса. Это были не его руки. Он не мог их узнать, они принадлежали не ему.

Похоже, на них была кровь.

Нужно дышать спокойно. Конечно, это были его руки. На одной виднелась гипсовая повязка. Он был дома. Никакой крови нигде нет. Последние остатки сна растворились – или это были остатки реальности?

Это все не на самом деле. Почему этого никто не замечает?

Раздался стук, дверь задрожала в петлях, потом ручка опустилась. Черт, он забыл запереться на ключ. Оливер вскочил и, спотыкаясь, бросился к двери. Слишком поздно. Отец уже зашел в комнату.

– Что случилось, Оливер? Все в порядке?

Совсем не в порядке, ты, идиот. В моей чертовой жизни нет ничего, что было бы в порядке.

Он сказал это вслух или просто подумал? Он все еще не мог на себя положиться.

– Мне приснился плохой сон, папа. Можешь идти. Я лягу спать.

– Ты спал? – Отец сделал шаг вперед.

Оливер отпрянул. Он почуял его запах, когда тот протянул к нему руку: смесь пота и лосьона после бритья.

– Поговори со мной, Оливер. Если у тебя кошмары, расскажи мне об этом.

Инстинктивно мальчик попятился назад, пока не уперся в край кровати подколенными ямками. Дальше отступать было некуда.

Я догадываюсь, что ты хочешь узнать. Тебе нужны мои воспоминания. Не приближайся ко мне. И не смей тянуть свои грязные пальцы к моим кошмарам. Они мои! Мои!

Отец провел рукой по волосам и оставил их взъерошенными.

– Мне очень жаль, что тебе пришлось столько пережить. Но я смогу тебе помочь, только если ты со мной поговоришь.

– Оставь меня одного. Пожалуйста, выйди.

Отец сделал еще один шаг и коснулся его плеча. Оливер закрыл глаза. Он услышал свое имя еще до того, как его произнес папа, имя, которое было у него в иной жизни. Когда у него еще был отец. Оливер. Волна ненависти поднялась внутри него и взорвалась в голове. Он сбросил отцовскую руку и принялся молотить кулаками по его груди.

– Уходи! Выйди сейчас же! Оставь меня одного! Пожалуйста… уйди… сейчас… прочь!

Он толкал, напирал, пихал и удивлялся, откуда у него взялись силы закрыть дверь, запереть, дважды провернуть ключ – всегда дважды.

Наступила тишина. Так тихо у него в голове! Так приятно, когда Аспид думает за него и Оливер может провалиться в тишину. И пусть у него утром появятся новые раны и царапины – это цена, которую требовал Аспид.

Кофе с журчанием лился в пластиковый стаканчик Элли.

– Звук такой, как будто я сдаю анализы, – бросила она Вехтеру.

Тот расчесывался, глядя в блестящую поверхность кофейного автомата, как в зеркало. Он опустил свой металлический гребешок.

– Зачем ты сдаешь анализы?

– Все тебе нужно знать.

– Ты же не забеременела? – Он в панике взглянул на ее живот.

– Ради бога, Михи, уж от этого в наши дни можно кое-что предпринять.

– За такие слова ты можешь подать на него в суд, дорогая Элли.

Ханнес подошел к ним и проверил в отражении кофейного автомата, все ли пряди его прически в стиле брит-поп лежат на месте. При этом она казалась небрежно растрепанной. Наверное, чертовски трудно выглядеть хорошо. Для разнообразия Ханнес вел себя сегодня несколько манерно. Он был в темном костюме и пальто. Элли даже показалось, что он похож на юриста.

Она уперлась руками в бока:

– Детки, у вас дома зеркала нет?

Мужчины покраснели и перестали разглядывать свои отражения. Элли взглянула на часы. Еще оставалось немного времени до того, как пора будет отправляться на вокзал. Ей удалось уговорить Ханнеса взять билеты на междугородный экспресс – так они быстрее смогут добраться до Франкфурта. Ремень ее огромной дорожной сумки заметно оттягивал плечо. Она упаковала свой нетбук и стопку распечаток из адвокатской конторы россыпью. В поезде она надеялась заняться ими вместе с Ханнесом: господин асессор сможет перевести на нормальный язык эти юридические закавыки.

– Ханнес, ты все с собой взял, что пригодится во Франкфурте? – спросила она.

Вместо ответа Ханнес похлопал по кейсу:

– Можем отправляться. Я сообщил о нашем приезде, чтобы мы не стояли там в пустом офисе.

– Что я получу за то, что поеду вместе с тобой?

– Бокал пльзеньского пива и чили в вагоне-ресторане на обратном пути.

– Чили? Ты шутишь?! Я хочу меню из ресторана «Шубек», а потом еще жду приглашения на кофе с пирогом. Я это заслужила.

– Чем? – в один голос спросили коллеги.

Она понимала, что означают их взгляды. Хорошая ли это идея – кормить Элли пирогами?

– Я вчера вечером пересматривала документы, с которыми убитая работала в конторе. Отгадайте, что я там нашла?

Никто не хотел отгадывать.

– Эта Беннингхофф подала иск на фирму, в которую мы сейчас едем, – «Иммокапиталчтототам»… Господи, это дерьмо не заметил бы ни один человек. Она вела целую группу инвесторов, которые требовали назад свои вложения. Кстати, этот иск до сих пор еще в суде.

– И ты твердо уверена в том, что точно запомнила название? – спросил Ханнес.

Элли пропустила его слова мимо ушей. Ханнес должен был во что бы то ни стало получить результат. Видимо, поэтому у него так тряслись поджилки. Уже по количеству перекуров коллеги могли догадаться, под каким давлением он находится. Еще не пришло время обеда, а Ханнес уже достал третью сигарету.

– Иск был составлен два месяца назад, – продолжала Элли. – То есть после их расставания с Баптистом. Причина – ошибочная информация о проспекте эмиссии на основании неверного заключения аудиторской фирмы. А вы догадываетесь, кто был аудитором? Баптист.

– Стоп, стоп. – Вехтер поднял руки. – Я не знаю, что такое проспекты эмиссии, можешь объяснить это еще раз для тупоголовых?

– Роза Беннингхофф подала иск на бывшего любовника из-за мошенничества.

– Теперь понятно, куда ей не следовало совать нос, – произнес Вехтер.

Ханнес поморщился:

– Разве Баптист не сам предложил детально проверить документы, с которыми она работала в адвокатской конторе? Зачем ему было привлекать внимание к собственному делу?

– Все очень просто: он хотел продумать пути отступления заранее. Мы все равно узнали бы, что Беннингхофф подала против него иск в суд. А так он оказал помощь следствию и может дальше строить из себя порядочного человека.

– Но мог ли он убить кого-то из-за иска?

Ханнес был прав. Все судятся и идут на примирение – это будни финансового мира. Сам иск Баптист мог воспринять вполне спокойно, но что, если в нем взял верх уязвленный любовник?

– Нам нужно выяснить, действительно ли они испытывали друг к другу сильные чувства, – предложила Элли.

Документы ей об этом не расскажут, но зато, изучив их, они смогут предстать перед представителями «Иммо» во всеоружии.

Ханнес вытащил выдвижную ручку из дорожного чемодана и сказал:

– Извините, ребята. Нам пора.

– О господи, – закатила глаза Элли. – Три с половиной часа в скоростном экспрессе без места для курения…