– Вы их тоже должны сохранить, я лично осмотрю их позже.

Элли потерла руки: она уже не чувствовала кончиков пальцев.

– Что делать с картинами? – спросил мужчина.

– Их мы возьмем с собой. Из картины Розы Беннингхофф выпала бумажка. Если немного повезет, эксперты и в этих что-нибудь найдут.

– К сожалению, они здесь уже не все. – Коллега втянул голову в плечи. – Две сестры с ночной смены спрашивали, могут ли они взять домой по одной.

Элли наградила его убийственным взглядом, как гонца, который приносит дурные вести. Теперь ей еще придется бегать за пропавшими полотнами. Скорее бы все эти розы очутились под мусорным прессом. Она уже видеть их не могла.

Позвоночник Элли хрустнул, когда она выпрямилась.

– Ох, тебе стоит зайти внутрь, Элли. Кажется, женщина с ночной смены сейчас находится здесь.

Женщина, для описания которой подошло бы крепкое баварское словцо, сидела на краю стула, зажав сумочку под мышкой. Вся ее поза говорила о том, что она сейчас хотела бы оказаться где-нибудь далеко отсюда. Она протянула Элли вялую руку и назвалась госпожой Майер.

– Уголовная полиция? – переспросила она. – Нет, я совершенно не готова с вами говорить.

– К вам это не имеет никакого отношения. Мы просто хотим узнать, какие люди приходили и уходили вчера.

– Понимаете, тогда мне придется предстать перед судом и дать свидетельские показания, да еще о таких вещах. Нет, я совершенно не готова. Я вообще не знала этого мужчину.

– Возможно, мы расследуем убийство.

Взгляд женщины устремился куда-то в неизведанные дали.

– Нет, нет, я не хочу иметь к этому ни малейшего отношения.

– Вы уже имеете к этому отношение. Мимо вас вчера мог проходить убийца. Вчера вы сидели в вестибюле, а наверху в это время умирал человек.

Элли сейчас вела себя подло, но ей было все равно. Из-за таких барышень, как эта, гибли целые семьи, когда соседи просто закрывали роллеты и захлопывали входные двери перед носом полиции.

Госпожа Майер выпрямилась, цвет ее лица постепенно сменился с розоватого на бледный. Добро пожаловать в реальность.

– Вы ведете журнал посещений? Есть контроль, какая-то книга, куда записываются посетители, или что-то подобное?

Женщина покачала головой:

– Здесь нет постоянных жильцов, лишь квартиросъемщики. Мы не вмешиваемся в их личную жизнь.

Элли вздохнула.

– Информацию получила. Попробуем зайти с другой стороны. Вы вчера с семнадцати ноль ноль до конца смены впускали кого-нибудь? Нам нужен список фамилий. И точное описание людей, с которыми вы не знакомы.

– Я никого и не знаю. Пансион заказывает услуги у различных служб по уходу, они у нас на аутсорсинге, каждый раз приходит новый персонал.

На аутсорсинге. Каждый день приходит новый, плохо оплачиваемый персонал. Элли решила, что никогда не будет болеть.

– Вам кто-нибудь особенно запомнился?

– Постоянно кто-то приходит и уходит: посетители, поставщики…

– Пожалуйста, вспомните точно. Если вам нужно больше времени, мы сможем вас позже забрать из дома. Мы отправим за вами шикарную полицейскую машину и двух милых сотрудников в униформе…

– Был один мужчина. – Она покрепче зажала под мышкой сумочку. – Он пришел из службы по уходу и хотел навестить господина Паульссена. Я знаю, что обычно они присылают человека на этаж, а не в комнату. Я отправила его в отделение.

Элли вскинула руки к небу:

– Вот сразу бы так! Как он выглядел?

– Да обычно.

Дзинь.

Это был звук, с которым лопнула последняя нить ее терпения.

– А теперь, уважаемая, берите свою сумочку да поезжайте с одним из моих коллег в участок. Там вы познакомитесь с нашим полицейским художником, и он вместе с вами сделает портрет этого незнакомца. – И, уже шагая по коридору, Элли бросила через плечо: – Как в детективном сериале.

– Ну, отдохнул немного? – спросил Вехтер.

Оливер даже не взглянул на него.

– Ты можешь строить из себя крутого перца сколько влезет. Но я не сдамся.

– Это не моя проблема, – сказал Оливер.

– И что?.. – Вехтер наклонился так низко, что смог учуять запах пота мальчика. Убегающий зверь. – Но я тебя и не освобожу, крутой перец. Тебе еще предстоит многому научиться.

Какая-то реакция отразилась на лице Оливера, но так быстро исчезла, что Вехтер не успел ничего понять.

– Мы остановились на твоих провалах в памяти. И на вопросе, помнишь ли ты какие-нибудь отдельные картинки. Отдельные моменты.

– Я не хочу об этом говорить.

– Почему нет?

Оливер возвел глаза к потолку:

– Может быть, докторша с идиотским двойным именем запретила мне это.

– Ты ведь сейчас шутишь, правда?

– Все здесь – сплошная шутка. – Он не отстранялся от Вехтера. – Я начинаю врать, как только открываю рот. Занесите это в свой протокол.

Прошло всего несколько часов, а они уже оказались по разные стороны баррикад. Что случилось за эти часы? Оливер ни с кем не контактировал, оставался наедине с собой. А это не то общество, в котором хочется находиться. Сегодня ему было что терять, внутри сопливого подростка разгоралась настоящая битва.

– Ты говорил, что сам мог бы взять в руки нож и…

– Соврал.

– У тебя была причина взять в руки нож? Убить Розу Беннингхофф?

– Она была мне как мама.

Голос Оливера стал тихим. Скучал ли он по ней? Можно ли кого-то убить, а потом скучать по этому человеку? Конечно, такое могло произойти. Что говорила подруга о Розе Беннингхофф? Дама в бежевом костюмчике? Едва ли она сумела бы стать ему приемной матерью. Оливер не выбирал ее, как и все в своей жизни, она однажды просто появилась в ней.

– Ты говорил…

– Ох, не имею ни малейшего понятия. Откуда мне знать, что я говорил?

Вехтер постучал по столу:

– Между прочим, я знаю. Обычно человек помнит, что он говорил.

– Обычно! Но я ведь ненормальный. Выпишите ордер на мой арест, тогда вы сегодня пораньше уйдете домой.

– Нет, я так не поступлю. – Комиссар скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула. – Ты ведь можешь помочь мне распутать это дело, Оливер. Все от тебя чего-то хотят. Все вертится вокруг тебя. Потому что ты – ключ к разгадке, ведь так? И ты не сможешь никуда скрыться. Пока я не выясню, почему ты стал ключом.

Оливер взглянул на комиссара, прежде чем произнести:

– Мечтайте дальше.

Господин Паульссен умер. Это было, в общем-то, важно, но Ханнес сунул эту информацию в дальний ящик своего сознания. Одна задача за один раз. И только потом приступать к другой. Если представить, что все его сознание состоит из аптекарских шкафов с аккуратно подписанными ящичками, то сейчас в нем творился натуральный хаос: из двух ящичков торчали вещи, другие были вообще выдраны прочь, а их содержимое разбросано. Все предметы не на своих местах. Когда Ханнес подумал об этом, то голова представилась ему письменным столом Вехтера. Как ни странно, помогла кола. И внешний порядок. Он отодвигал на самый край стола свои документы, карандаш, банку колы, пока сознание ему не сказало: «Да, вот так хорошо». Весь вопрос в миллиметрах.

Баптист с милой улыбкой наблюдал за ним. Он снова взял себя в руки, ничто в его позе не говорило о том, что ему вот-вот предъявят обвинение.

Он был профессионалом, играл на публику, наверное, его можно было бы свесить с пятнадцатого этажа за ноги, а он все равно сумел бы кому-нибудь позвонить и вести спокойный разговор.

Ханнес завидовал его способностям и ненавидел себя за это.

– Так на чем мы остановились? На ваших отношениях с госпожой Беннингхофф.

– Нет больше никаких отношений.

– И даже это можно назвать отношениями, господин Баптист.

Никто не знал этого лучше, чем сам Ханнес. Такие отношения могли длиться годами, становясь все более ядовитыми и концентрированными, пока сама жизнь не превращалась в кислоту.

– После расставания вы поддерживали с ней контакт?