– А что бы это дало? – Баптист указал на полицейских, которые отдирали обивку от дивана. – Мою квартиру разберут по частям?

Ханнес верил ему. Неизвестно почему. Баптист выглядел так, словно у него больше не было шансов выстроить вокруг себя силовое поле, с помощью которого он преподносил себя окружающим. Он также утратил возможность лгать.

Баптист вытащил из пачки сигарету:

– У вас огня не найдется?

Ханнес полез в карман, нащупал что-то круглое, холодное и протянул Баптисту. Его большой палец напрасно искал кнопку запала.

Баптист удивленно поднял брови:

– Я знаю, что вы меня не любите, но все же я не вампир.

Только теперь Ханнес понял, что он протянул Баптисту.

Свои молитвенные четки.

Он заметил, что Баптист пытается сдержать смех, его плечи тряслись. И тут Ханнеса прорвало.

– Кажется, они там веселятся внизу. – Вехтер повернулся в кресле Оливера, которое скрипнуло от непривычного веса. – Это вроде бы Ханнес?

– Я была бы удивлена. – Элли забросила ком тряпья обратно в шкаф и ногой отшвырнула в сторону носки. – Я тут стою по щиколотку в грязном белье. Что за свинарник!

– Это типично для его возраста, я бы сказал. Тебе разве никогда четырнадцати не было?

– Надеюсь, что нет. А если и так, то это вытеснилось из памяти. – Она подняла футболку. – Но если он слушает «Slipknot»[42], то он мне уже начинает нравиться.

Элли распахнула окно: звуки улицы, смешанные с холодным воздухом, потекли внутрь комнаты.

Вехтер продолжал рыться в письменном столе. Он задумался, не позвать ли кого-нибудь из криминалистов, но потом решил, что они только потеряют драгоценное время. На углу стола стопкой высились школьные тетради, содержимое одной папки рассыпалось по столешнице, среди всего прочего матово поблескивали кубики. Вехтеру пришлось какое-то время повертеть их в руках, пока он не понял, что это портативные наушники. Никаких дневников, никаких писем, никаких записей. Оливер добровольно отказался от карандашей и ручек, он жил в Интернете, как и все его ровесники. В коридоре стоял ноутбук, им придется в нем порыться, как и в персональном компьютере в кабинете Баптиста.

В самом верхнем ящике Оливера грудой лежали кабели, наушники, флешки, маленькие приборы, о назначении которых Вехтер ничего не знал. Он осторожно переложил их в пластиковые пакеты. Самая большая полка была открытой. На ней громоздились плитки шоколада и пакеты с чипсами. Это зрелище растрогало его. На полу стояла школьная сумка с книгами. Комиссар сунул в нее руку, и его пальцы наткнулись на гнилой банан.

– Черт побери! – Он отдернул руку.

К счастью, он был в перчатках. Сумку он поставил на место – в пластиковый ящик. Невозможно было установить, чего не хватало в комнате, собирался ли Оливер в спешке и хватал ли без разбора вещи из шкафов или это нормальное состояние комнаты подростка.

– Коллеги, вы только посмотрите, сколько у него одеял! – Элли стягивала одно покрывало за другим с кровати. Изголовье охранял пиратский флаг. – Я бы изошла по́том насмерть! – Кончиками пальцев она подхватила пижаму и шарф и бросила их сверху на гору одеял. – Ты поможешь мне с матрасом?

Ничего. Они снова опустили матрас на решетку из ламелей.

– Мы закончили, – произнесла Элли. – Мы нашли что-то интересное?

– Нет.

Ни окровавленного ножа, ни прощального письма с адресом. И ничего, что указывало бы на то, как мыслил Оливер. Ничего, что указывало бы на то, как он стал убийцей, и если стал, то почему. Никаких указаний на то, где он мог скрываться. Оливер исчез, а его комната осталась, словно сброшенная кожа. Она была набита всяким имуществом, и все же она казалась Вехтеру такой же обезличенной, как и пустая квартира Розы Беннингхофф.

И только одна мелочь не давала Вехтеру покоя. До того как выйти из комнаты, он обернулся и откопал в куче вещей шарф, после чего засунул его в пакет для улик.

Ханнес сделал глоток воды из бутылки. Слава богу, пора возвращаться в комиссариат. Почти как домой. Хранитель Молчания сидел рядом с ним. Почти как семья. Может, он даже чаще видел его, чем родственников.

– Где ваш сын? – спросил Ханнес Баптиста.

– Вы должны это выяснить. Это ваша работа.

– Он вас боялся?

– С какой стати?

– Потому что вы его били.

– Я никогда его и пальцем не трогал.

Он повторил слова Оливера, как заученный стих. Все они знали, что это ложь. Ханнес знал. Баптист знал. А вдруг случилось так, что Баптист в очередной раз избил его? Не стоило им отправлять Оливера домой. Или нужно было забрать мальчика, как только алиби отца лопнуло. Но как? Против указаний Целлера, невзирая на сопротивление Хенке, вопреки воле Оливера?

– Почему вы дали ложные сведения о том, в какое время уехали из Франкфурта?

– Я ничего подобного не давал!

– У нас есть фото, на котором видно, когда вы покинули фирму.

– Но нет моей фотографии в Мюнхене.

– Мы выяснили, что в шестнадцать ноль ноль, чуть не доехав до Мюнхена, а именно на автостанции Пфаффенхофен, вы расплатились кредитной картой.

– Я по этому поводу не должен давать показания.

Ханнес взглянул на Хранителя Молчания, ища поддержки, но тот лишь улыбался, развалившись на стуле, словно смотрел один из кубковых финалов шестидесятых годов.

– Как вы можете объяснить травмы, полученные вашим сыном?

– Я не могу их объяснить. Я к этому не причастен.

Ханнес раскрыл папку и помахал перед Баптистом пачкой фотографий, как колодой Таро: увеличенные снимки ран, ушибов, синяков на бледной коже.

– Qu’est-ce que… что… Кто это?

Хорошо. Появилась реакция – заикание. Маленькая трещинка.

– Просмотрите фотографии. Просмотрите их внимательно. Эти снимки сделали судмедэксперты.

– И что это значит? – Баптист отодвинул от себя фото.

– Это не труп, господин Баптист. Это ваш сын.

Баптист отвернулся:

– Топорная работа. Я напишу на вас жалобу.

– Снова? Не делайте из себя посмешище. – Ханнес еще раз попытался вытащить из резерва прежнего Баптиста. – Почему вы выехали из Франкфурта раньше?

– Коммерческая тайна.

– Когда ведется расследование убийства, не существует никаких коммерческих тайн. Об этом я вам говорил еще в самом начале.

– А я вам еще в самом начале сказал, что отказываюсь давать показания по этому поводу.

– Мне кажется, вы очень хорошо и много говорите.

– Как изволите. Могу прекратить.

Баптист прикурил сигарету и застыл в мстительном молчании. Расследование словно налетело на стену на полном ходу. Как это только удавалось Баптисту? Неужели такие люди, как он, учатся этому на семинарах для руководителей? Или все они состоят в какой-то секте?

Ханнес посмотрел на Хранителя Молчания. Их взгляды пересеклись. Хранитель кивнул.

Ханнес наклонился к крошечному микрофону, пробивавшемуся, как росток, сквозь столешницу.

– Верховный комиссар уголовной полиции Штаудингер продолжит прием показаний у господина Лорена Баптиста, потому что господин Лорен Баптист может поцеловать господина главного комиссара уголовной полиции Брандля в одно место. Ох, и для Юлии: не обязательно перепечатывать эту фразу дословно.

Ханнес откатился на стуле в сторону и еще раз приложился к бутылке, углекислый газ обжег ему горло, но он заставлял себя пить глоток за глотком, пока к нему не вернулась трезвость мысли.

Замигала неоновая трубка.

Блип, блип, блип.

В коридоре кто-то бросал монетки в кофейный автомат. Звякнул телефон и тотчас же умолк.

Блип, блиплип – мигала лампа в известном только ей ритме.

Баптист откинулся на спинку стула, шорох его башмаков звучал в тишине необычайно громко. Он попытался выиграть дуэль взглядами у Хранителя Молчания, но сдался спустя несколько секунд:

– Вы не хотите меня спрашивать?