Мужичок, торчавший за перегородкой, был явно пенсионного возраста и орал скорее всего не для порядка, а с перепугу, поскольку находился в помещении дежурного один. Его старания не прошли даром — из двери в глубине комнаты выглянул моложавый сержант с отвислыми щеками.
— Чего тут, Петрович? — не прерывая процесса жевания, пробубнил он.
— Та ходют тут разные, сами не знают чего, — пожаловался тот, кого звали Петровичем.
Сержант наконец-то прожевал, откашлялся, настраивая командный голос, грозно посмотрел на меня, открыл было рот, чтобы сообщить мне, кто я такой и куда мне следует идти. Но вдруг его взгляд изменился.
— Влад, ты, что ли? — не веря своим глазам, произнес он.
— А что, могут быть сомнения? — ответил я, пытаясь вспомнить, откуда я могу знать этого сержанта.
— Не помнишь, — догадался он. — Я Скороходов Сашка, вы, младшие инспектора, меня Скороходом звали.
И тут я вспомнил того худенького паренька, который еще школьником вступил в созданный тогда при отделе карманных краж комсомольский оперативный отряд. Руководили этим отрядом мы — младшие инспектора (так нас тогда называли) уголовного розыска.
Скороход в те времена полностью соответствовал своему прозвищу: мало кто мог состязаться с ним в скорости и выносливости — он выходил «на транспорт» ранним утром и заканчивал работу поздним вечером. Работка была не из легких — проездить целый день в переполненных троллейбусах, да еще и выявить среди массы народа карманного вора. А если тот потянет кошелек, задержать его и доставить на базу, прихватив с собой терпилу и пару свидетелей, что зачастую не менее сложно, чем задержать преступника.
Веселые были времена.
— Я смотрю, ты раздобрел, — отключившись от воспоминаний и окинув взглядом бывшего Скорохода, сказал я.
— Ну так, — он самодовольно похлопал себя по колыхнувшемуся животу. — У моей тещи хозяйство свое, так что на жизнь не жалуюсь.
— То-то я смотрю — жиры колышутся, как море в штормовую погоду.
— А ты не изменился, — прищурив свои припухшие глазки, в которых блеснул злой огонек, пробормотал он.
— Как ввдишь, — коротко ответил я. — Ты лучше скажи, у кого дело моего отца?
— У зама по оперработе, — не задумываясь, ответил он, словно уже ждал моего прихода.
— А кто сейчас зам?
— Ты его не знаешь, он из новеньких. Перевелся откуда-то из области, — пояснил Скороход.
— Из наших кто-нибудь остался? — без особой надежды поинтересовался я.
Я уже был наслышан о прошедшей в городе волне увольнений. Это было лет семь-восемь назад, в те времена я уже обосновался в Москве, тогда в свете решений нового правительства решили провести чистку. А как известно, в нашей стране в первую очередь чистят лучших. Шестерки и лизоблюды под чистки не попадают. Результаты чистки были таковы, что многие из моих знакомых, стоящие сыскари, которые вместе со мной начинали с младших, оказались за бортом.
— Дуча сейчас старший опер, — прервал мои грустные мысли Скороход.
— Что, на большее не тянет? — с иронией проговорил я.
— А я знаю? — пожал он плечами. — Я тут не начальник.
— Ясно. Какой у него кабинет?
— Двадцать первый. Это на…
— Я помню, — не дал я ему договорить. — Бывай. — Я кивнул на прощание головой и направился к выходу из дежурки.
— Может, как-нибудь посидим, вспомним былое? — крикнул мне вдогонку Скороход.
— Посидим, — буркнул я, ни на йоту не сомневаясь, что с этим типом я пить не буду.
Свое прозвище Дуча получил от фамилии Дуч-ник. Я подошел к нужному мне кабинету и, постучав (мало ли чем он там может заниматься?), открыл дверь. Из-под рыжих аккуратно подстриженных волос в меня стрельнули, несмотря на возраст, все еще озорные, но уже с отпечатком мудрости глаза. Дуче хватило одного мгновения, чтобы узнать меня. Он выскочил из-за стола и кинулся обниматься.
— Здоров, дружбан… Ну, как ты, хрен моржовый? — тиская меня, приговаривал он.
— До встречи с тобой травм не было, — высвобождаясь из стальных объятий невысокого и худенького на вид Дучи, прохрипел я.
— Ладно прибедняться — тебя раздавишь, — всем своим видом излучая радость, сказал он. И быстро повернул торчавший в замке ключ. — Давай к столу, сейчас за встречу сообразим. У меня тут кое-что есть.
— Кто-кто, а ты, похоже, совсем не изменился, — улыбнулся я.
— Какое там меняться — у меня на это времени нет. — Он извлек из стола початую бутылку водки и сверток, вероятно, с закуской.
— Извини, Дуча, но сейчас не могу, — решительно отверг я его предложение. — Я и так сегодня уже напринимался. У нас еще будет время, вот тогда мы с тобой за все годы, что не виделись, на душу примем — это я тебе обещаю. Я хочу с вашим зампоопер встретиться, — объяснил я еще одну причину своего отказа.
Дуча опустил глаза в стол и начал перебирать лежавшие на нем бумаги.
— Извини, Влад, как-то я на радостях и не сообразил, — наконец выговорил он. — Только вряд ли ты чего-нибудь вразумительного от него добьешься — сука он конченая. — Дуча помолчал, плеснул себе в стакан немного водки, выпил залпом, потом достал из свертка зеленый лук, кусок черного хлеба и небольшой ломтик сала. Откусил всего понемногу, затем тщательно прожевал. Остатки спрятал обратно в сверток, а тот и вслед за ним бутылку — опять в стол. — Сначала я вел дело твоего отца. Я выезжал на место, — начал он без вступления. — Много непонятного в этом убийстве… — Дуча закурил. — Понимаешь, Влад, только очень прошу тебя, без нервов. Эти краснорубашечники, по ходу дела, ни при чем. По крайней мере я так думаю, хотя я, возможно, и ошибаюсь. Да, действительно на месте преступления обнаружены биты в количестве пяти штук, и этих отморозков пятеро, но пальчиков-то на битах нет…
Я изумленно посмотрел на Дучу. Под моим взглядом он чуть не поперхнулся.
— Ты чего, молодой летеха, что ли? Не знаешь, что для этого перчатки существуют?
— Не было у них перчаток, — поникшим голосом ответил Дуча.
— Ты что-о, во все щели заглядывал? — Я еле себя сдерживал.
— Нет, во все не заглядывал… — Дуча выводил шариковой ручкой какие-то зигзаги на листе чистой бумаги. — Хрен его знает, возможно, я и ошибаюсь. Одно могу сказать с уверенностью: как только эта падаль узнала, что мы с тобой друзья… В общем, дело у меня забрали и отдали… есть тут у нас некий Соленов, вот ему и отдали. Этот будет землю грызть, лишь бы начальству угодить… Сейчас он прекратил дело за отсутствием состава преступления.
— Быстро, — удивился я.
— Падаль, — констатировал Дуча. — Это Хохлов, зампоопер, сказал: «Чего тут тянуть — все очевидно». Катят на то, что твой батя был под градусом…
— Он уже лет десять и пива не пил, — вставил я.
— Я знаю. — Дуча тяжело вздохнул. — Я его часто встречал. Он говорил, что с сердцем какие-то проблемы…
— Ладно, я пошел к этому Хохлову. Потом опять загляну к тебе.
Хохлов оказался невысоким коренастым мужчиной лет пятидесяти. В его облике было что-то отталкивающее: квадратное лицо с большим мясистым носом и пухлыми губами, чуть покрасневшие глаза. Остатки волос на голове были полностью седыми и образовывали реденький полукруг с лысиной посредине.
Кабинет Хохлова резко отличался от только что покинутого мною маленького невзрачного кабинета Дучи: евроремонт, дорогостоящая импортная мебель, аппаратура, кондиционер. Мне показалось, будто я попал не к заместителю начальника горотдела, а как минимум к заместителю директора какой-нибудь процветающей фирмы.
— Кто такой? — отвлек меня от осмотра голос Хохлова.
— Закриди.
— Заккриди? — с заиканием произнося мою фамилию, Хохлов как-то весь дернулся.
— С одной «к», — не удержался я.
— Присаживайтесь.
— А стульчик-то не запачкаю? — съязвил я, но тем не менее присел на один из стоявших у самого стола Хохлова стульев.
— Вы об этом, что ли? — Он обвел кабинет равнодушным взглядом. — Так это нам спонсоры удружили.
— Меня меньше всего интересует — кто и чего вам удружил. Меня интересует, в какой стадии дело об убийстве моего отца.
