Лицо его густо заливали потоки гноя.
— Хорошо! Я дам тебе пить. Но скажи, где командир Со?
Солдат шевельнулся.
— Он ушел, мой командир!
— Ушел? Куда ушел?
— Не знаю. Уже прошло много времени, как он ушел… Но куда он денется, слепой и скрюченный проклятыми лучами? Пить! Дайте пить, мой командир!
«Да, он никуда от меня не уйдет! — подумал я. — А мне нужно беречь свои силы. Надо поесть самому и накормить этого несчастного».
Мне было хорошо известно, что в этой подземной гробнице хранится запас разнообразных продуктов и воды. На сухом спирте я разогрел две банки мясных консервов, приготовил крепкий кофе. Свой обед я по-братски разделил со слепым солдатом. Впрочем, ел он мало и неохотно, но пил жадно, большими глотками, захлебываясь и обжигаясь.
Подкрепив свои силы, я выбрался из подземелья.
Красный диск солнца опускался за черные холмы. Ледяным блеском пылала оплавленная поверхность развалин. Над новым озером все еще клубился пар.
— Командир Со! — крикнул я, и мой голос странно и дико прозвучал в безмолвии вечерней пустыни.
Мне никто не ответил.
Я обошел развалины, но нигде не обнаружил тестя.
«Черт с ним! — подумал я. — Если ему нравится сдыхать среди пустыни — пусть дохнет! Он помечен проклятием лучевой болезни. И никуда ему не уйти от нее! Пусть сдыхает!»
Решительным шагом я направился, туда, где недавно был город Багана.
По какой-то странной причуде, объяснить которую я не пытался, огненное дыхание термоядерного взрыва главным образом устремилось на юг, к городу. Поверхность пустыни, расплавленная неимоверным жаром, здесь напоминала каток, покрытый тонким прозрачным слоем желтого льда. Эта пленка была настолько прочной, что не проваливалась и даже не гнулась под ногами.
Красноватые блики заката играли на сверкающей поверхности пустыни, и она казалась залитой кровью. У меня сильно болели глаза. Казалось, что они были засыпаны мелкими колючими песчинками, и я все время щурил их.
Я уже подходил к городу, когда впереди, в какой-нибудь сотне шагов, увидел что-то живое, движущееся. Какое-то темное пятно шевелилось на кровавом фоне спекшегося песка. Я выхватил пистолет и ускорил шаги. И тут в мертвой тишине я вдруг услышал визгливое тявканье, ворчание и лай.
Только подойдя почти вплотную к странному движущемуся пятну, я разглядел, что это такое. Два десятка голодных шакалов жадно терзали какую-то падаль. Что они ели, я не видел. Передо мной мелькали страшно исхудалые спины и зады шакалов — почти полностью облысевшие, с комьями свалявшейся рыжей шерсти. Иногда я видел удлиненные лисьи морды зверей со слепыми глазами, затянутыми белесой слизью. Шакалы отталкивали друг друга, грызлись, верещали и, сплетаясь в живой клубок, старались добраться до лакомого кусочка.
«Какое мне дело до этих жалких зверей!» — подумал я.
И хотел продолжать путь. Но неожиданно желтый клубок звериных тел на мгновение разомкнулся, и я разглядел человеческую ногу в желтом ботинке. Ужас, омерзение, гнев охватили меня.
— Пошли прочь! Вон! — заорал я, непослушным пальцем стараясь отодвинуть предохранитель пистолета.
Несколько самых трусливых или уже насытившихся зверей метнулись в сторону. Но основная масса решила бороться за свою добычу.
Ко мне повернулось не меньше десятка жутких и злых морд — с оскаленными острыми зубами, свалявшейся шерстью и незрячими глазами, подернутыми белой плевой. Повизгивая, рыча, припадая к земле и подталкивая друг друга, звери двигались ко мне.
Я вскинул тяжелый пистолет и нажал спусковой крючок. В вечерней тишине грохот выстрелов показался мне особенно оглушительным. Передний шакал ткнулся мордой в песок, другой, словно мяч, подскочил вверх. Стая распалась. Звери бросились врассыпную, взвизгивая, налетая друг на друга, падая.
Я стрелял до тех пор, пока не выпустил всю обойму.
Затем я подошел к тому, что еще совсем недавно было человеком. Вокруг были разбросаны зеленоватые клочья одежды, полуобглоданные кости, металлические пуговицы и пряжки. Тут же валялся автоматический пистолет — точь-в-точь такой же, как мой. Клочья одежды были залиты еще не побуревшей кровью.
По всем этим трагическим мелочам я восстановил, что произошло. Какой-то человек, офицер нашей базы, очевидно больной и обессиленный, пытался добраться до города. Он уже не шел, а полз, временами падая лицом в песок. И в тот момент, когда он лежал неподвижно, собираясь с силами, на него напала стая шакалов, остервеневшая от нестерпимого голода. Он стал стрелять, но звери, уже почуявшие свежую кровь, перестали бояться человека, каким-то темным инстинктом понимая, что этот человек — болен и слаб…
Я еще раз оглянулся вокруг. И тут прямо около своих ног увидел полоску сукна цвета хаки — обычный армейский погон. Но на этом погоне блестела крупная звезда офицера высшего класса. Тогда я схватил валявшийся на песке пистолет. На его рукоятке была закреплена серебряная пластинка с четкой надписью:
«Славному воину офицеру-космонавту высшего класса… моему другу Со от президента Фиолетовой республики — в память освоения планеты Таке».
Я не раз видел этот пистолет с серебряной пластинкой — наш «пустой бочонок» любил им хвастаться, рассказывая о своих «подвигах». Ну, что ж, его «подвиги» на опустошенной планете, и особенно последний из них, вполне достойны того, чтобы скот, их совершивший, был заживо похоронен в желудках жалких и жадных зверей, издыхающих от лучевой болезни!
Уже совсем стемнело, когда я добрался до окраины города Багана. Совсем недавно здесь по выложенному камнем руслу весело бежал ручей — арык, а над ним склоняли зеленые ветви какие-то деревья с удлиненными, словно припудренными серебряной пылью листьями. За ними начинались сады, которыми издавна славилась Багана.
Я знал, если перейти арык по узкому каменному мостику и пройти ровно сотню шагов по извилистой улочке, то попадешь в маленький домик, где совсем недавно меня ожидало счастье. Я не раз ходил по этой улочке — ходил неторопливо, бесстрастно воспринимая и вкрадчивый посвист соловьев, и приторный аромат цветов, и журчание ручья.
Сейчас я с трудом узнавал знакомые места. Говорливый веселый арык превратился в высохшую, выстланную камнями канаву. Деревья исчезли, и только темные, обугленные пеньки кое-где торчали из земли. Вместо аромата роз воздух был насыщен горьким и терпким запахом гари.
Все ускоряя шаг, я добежал до знакомой калитки. Но ее не было, на ее месте зиял черный проем, дыра в потемневшей каменной ограде. Внутри ограды все было выжжено и мертво — и садик, и легкая беседка, и заросли цветов. Темным призраком на фоне освещенного луной прозрачного неба обрисовывались очертания знакомого домика.
— Фати! — крикнул я. — Где ты, Фати?!
Мне никто не ответил.
Я долго бродил по этому выжженному пепелищу. От дома уцелела только одна каменная стена, три деревянных сгорели. Какие-то обгоревшие обломки потрескивали у меня под ногами. Зайти внутрь развалин не удалось — обрушившаяся кровля завалила комнаты камнями и глыбами спекшейся глины.
«Может быть, они живы! Может быть, они спаслись!» — шептал я, надеясь на чудо и сам не веря этой надежде.
Бродя по развалинам, я заметил маленький тусклый световой квадратик. В одном из соседних домиков горел огонек, там был кто-то живой.
Я перепрыгнул через каменную ограду и оказался еще на одном пепелище. Светящийся квадрат был передо мной — крошечное оконце подземного винного погреба. Я заглянул в это оконце.
Иссохшая горбоносая старуха, потряхивая всклокоченными лохмами седых волос, возилась около горящего очага между двух огромных винных чанов: на огне в небольшом котелке бурлило какое-то варево.
— Сейчас… Сейчас, мои внученьки, мои ласточки, я накормлю вас… Сейчас я вам дам очень вкусный и жирный суп, — бормотала старуха.
В подземелье никого, кроме нее, не было. Но старуха продолжала разговаривать со своими отсутствующими внуками:
— Ты, Сен, всегда очень любил этот суп… Я знаю, ты придешь, чтобы покушать его, обязательно придешь… И ты, Иска, не захочешь обидеть свою бабушку. Кто сказал, что вас сжег огненный вихрь? Вы живы! Я знаю — вы живы!
