-- Иди ты к черту, Вано!
-- Нет, ты скажи, когда будет свадьба? Неужели ты действительно решил только приволокнуться? Так я тебе скажу, не голова у тебя, а котел. Такая девушка... Эх, Филипп, ничего ты не понимаешь...
-- А ты не шутишь, Вано? -- помолчав, серьезно спросил Телюков.
-- И не думаю. Сегодня опять напишу своей жене, пускай готовит скорее посылку. И "Букет Абхазии" чтоб на забыла положить...
-- Да погоди, я же серьезно...
-- Эх ты, бестия! Такая девушка, а он еще спрашивает, он еще думает! Вай-вай! Была бы эта Нина моей сестрой, я, не думая, пересчитал бы тебе ребра!..
Телюков вошел в дежурный домик, дружески положил руку на плечо радисту-телефонисту Исимбаеву.
-- Ну, что там слышно?
-- Ничего, товарищ капитан. Чужой самолет ушел, в воздухе спокойно.
-- Значит, и вздремнуть не возбраняется?
-- Не возбраняется, товарищ капитан.
-- Ну, если так... -- Телюков навзничь повалился на кровать и закрыл глаза газетой. Услышав, что рядом на кровать лег Махарадзе, сказал ему:
-- Пиши, Вано, жене. Пусть не забудет прислать "Букет Абхазии".
-- Правда? Дай руку, друг!
Телюков молча протянул ему руку.
Глава шестая
Лейтенант Байрачный вертелся как белка в колесе. Бедняга даже осунулся за последнее время: щеки ввалились, а вздернутый нос заострился. Что говорить, нелегко быть летчиком, и секретарем комсомольской организации одновременно. В течение недели приходилось два дня дежурить и две ночи летать, овладевая слепыми полетами. Заседания комитета, собрания, совещания -- все это большей частью падало на вечер. Даже собрать членов комитета и то было не так просто в условиях авиационного полка. Один дежурит днем, другой ночью, третий обслуживает полеты, четвертый летает, если не сидит где-нибудь на запасном аэродроме в плену у непогоды.
Много хлопот доставляла Байрачному затея с "Ледяной Венецией". Начальник клуба старшина Бабаян оказался человеком неповоротливым и безынициативным. Скажешь -- сделает, а не скажешь -- и так сойдет. Да и командование, к сожалению, равнодушно отнеслось к идее создания "Ледяной Венеции". Тыловики, старый скопидон, пожалел крайне необходимый для расчистки площадки бульдозер. Пришлось расчищать вручную.
Часто Байрачный, вернувшись с аэродрома или из учебного класса, бросал на лету клич: "А ну, комсомольцы, за лопаты!" -- и сам первый выбегал на площадку. Таким путем работа хотя и медленно, но все же подвигалась вперед.
Официальное открытие "Ледяной Венеции" намечалось на 23 февраля -- День Советской Армии. В этот праздничный день каток и открылся. Собралось очень много людей, главным образом молодежи.
К вечеру, после торжественного собрания, на площадке, освещенной догорающей вечерней зарей, вспыхнули вдруг разноцветные огни, загремели звуки духового оркестра, приглашая на каток жителей авиационного городка. И по свежему, блестящему как зеркало льду заскользили первые конькобежцы.
Байрачный был просто счастлив.
-- Вот что такое комсомольская инициатива! -- восклицал он радостно, обращаясь к товарищам. -- Это же великое дело, друзья!
Нина обещала прийти сразу после ужина, и Телюков с волнением ждал ее, скользя по гладкому льду катка. Его душа была полна какого-то непостижимого ощущения -- слияния радости с робостью, предчувствия чего-то очень важного, что обязательно должно произойти в этот неповторимо прекрасный вечер. Нина любила его, он чувствовал это душой. Любовь сломила и унесла ее гордость. Так весенний разлив сокрушает, ломает и уносит льдины. После некоторого колебания она согласилась взять от него подарок -- ботинки с коньками. "Большое спасибо", -- сказала она смущенно, завернула подарок в газету и прижала -- это хорошо видел Телюков -- сверток к сердцу.
Ему приятно было сознавать, что Нина избрала именно его, хотя в полку многие молодые офицеры засматривались на эту красивую, обаятельную девушку. Он уже не сомневался в том, что Нина рано или поздно станет его женой. И в то же время его радость омрачалась какой-то тайной, окружавшей эту таежную девушку. Кто она и откуда? Что привело ее в этот военный городок и заставило стать официанткой? Она упорно об этом не говорила ни слова.
Они встречались теперь не только в столовой и в дежурном домике, но и в других местах, большей частью в тайге, совершая дальние и короткие, смотря по обстоятельствам, лыжные прогулки. На лыжах Нина чувствовала себя как рыба в воде. Случалось, они забирались в такие дебри, куда, казалось, не ступала нога человека.
Во время этих прогулок Нина умела шутить и смеяться, позволяла обнять себя, но стоило Телюкову заикнуться о своем чувстве или что-либо спросить о ее житье-бытье или о семье, как она настораживалась, уходила в себя, становилась печальной и раздраженной. Боясь окончательно испортить девушке настроение, он умолкал и переводил разговор на другую тему.
Однажды они возвращались с прогулки поздно ночью. Над вершинами гор ярко сияла луна, было очень тихо, лес стоял сказочно-красивый. Телюков, грея Нине руки в своих руках, спросил:
-- Ты веришь мне?
-- Верю, -- ответила Нина не раздумывая.
-- Почему же ты не хочешь услышать от меня слово "люблю"? Разве это плохое слово? И разве парни не говорят его девушкам?
-- Ты причиняешь мне этим словом ужасную боль.
-- Но почему же, скажи?
Нина задумалась, помрачнела.
-- Потому, -- сказала она с трудом, -- что пройдет очень мало времени и ты... уйдешь от меня.
Телюков остановился в искреннем недоумении.
-- Я? -- протянул он непонимающе.
-- Да, ты. Ты уйдешь от меня, -- повторила Нина упрямо.
-- Это более чем странно.
-- Бросишь, как только узнаешь обо мне все.
-- Ты в этом так уверена...
-- Безусловно.
-- Но почему? Я... конечно, иногда бываю несдержан, груб... Вот и тогда ни с того ни с сего брякнул: "Идем ко мне". Вышло как-то оскорбительно для тебя. Я то все понимаю. Но и ты должна меня понять...
Нина неожиданно разрыдалась.
-- Успокойся, перестань, -- старался успокоить девушку Телюков.
Справившись с собой, она сказала:
-- Ты повремени немного. Я подумаю. При следующей встрече обо всем расскажу.
-- А ты успокойся и говори сейчас. Ну зачем так мучить себя и меня?
-- Нет, нет, я потом...
Это "потом" должно было произойти сегодня. Вот почему с таким душевным трепетом и непостижимым внутренним волнением ждал Телюков встречи с иной.
Все более людей становилось на катке. Один вальс сменялся другим. Кружились пары -- кто на коньках, а кто просто так. Посыпался снег, и вокруг стало как в сказке. Освещенные огнями деревья казались пышными и нарядными.
В стороне, неуклюже переставляя ноги, прошла на коньках Лиза Жбанова. Во избежание нежелательной встречи Телюков спрятался в тени густой пихты.
Оркестр замолчал. Из громкоговорителей, развешанных на деревьях, донесся голос лейтенанта Байрачного:
-- Начинается аттракцион. Желающие могут выиграть духи, одеколон, губную помаду, лак для ногтей, крем и прочее, прикрывающее природные дефекты, если они, конечно, имеются.
На льду установили из двух кольев ворота, натянули между ними шнурок, а к шнурку привесили на нитках кульки с призами. Напротив "ворот" выстроились желающие участвовать в аттракционе. Предлагалось на определенном расстоянии въехать в ворота с завязанными глазами и сразу же срезать ножницами кулек.
-- Ну, кто первый?
Вызвалась Лиза Жбанова. После нескольких поворотов на месте она потеряла ориентировку и заскользила в противоположную от ворот сторону.
-- Не туда! -- послышались голоса.
-- Заворачивай вправо.
-- Давай на сто восемьдесят!
Лиза, окончательно запутавшись, сорвала с глаз повязку под дружный хохот присутствующих.
-- Номер не прошел. Кто следующий? -- объявил Байрачный.
В этот момент к Телюкову подлетел Вовка Дроздов.
