Не иначе как неутомимый труженик аэродрома Гречка замешкался на стоянке со своим имуществом и не заметил, как к нему подоспели санитары.
Такая же участь постигла инженер-подполковника Жбанова: досиделся, выходит, в своем ИКП! Но что более всего поразило Поддубного, так это то, что на санитарных носилках возлежал собственной персоной сам Сидор Павлович -- столь ревностный поборник атомной подготовки. Как потом выяснилось, он впопыхах где-то оставил свой противогаз...
Крепкая и неумолимая рука управляла тактическими учениями. Никто не занимался попустительством. Поступай, как на войне, а не то -- прочь с дороги, не путайся под ногами, кто бы ты ни был: атомное оружие не признает ни должностей, ни рангов...
Атомная бомба нанесла значительный ущерб и отобрала у Поддубного пятьдесят процентов личного состава полка.
-- Ваше решение, подполковник? -- с превосходством победителя обратился к Поддубному старший посредник, полковник, представитель Москвы. В его голосе сквозили явно иронические нотки. -- Что думаете делать?
-- А что же мне делать, если вы отняли у меня все? -- ответил Поддубный, снимая противогаз, что разрешалось при обращении посредника.
-- Значит, подымаете руки?
-- Сдаюсь на милость победителя... Нет, нет, товарищ полковник, вы повремените записывать: учите, что всадник еще в седле. Прошу вашего внимания. Посмотрите.
По другую сторону взлетно-посадочной полосы поднимались в небо антенны запасной радиостанции, закопанной в землю и тщательно замаскированной. Четверо солдат, выскочив из подземелья, стремглав бежали в разных направлениях с кабельными катушками за плечами и с телефонными аппаратами в руках. Аэродром действовал.
-- Вот как? -- посредник был приятно удивлен. -- Так чего же вы прикидываетесь казанской сиротой, подполковник?
-- Простите великодушно. Уловил в ваших словах иронию, вот и решил подыграть вам. А теперь разрешите выполнять свои обязанности?
-- Что ж вы будете делать?
-- Определю уровень радиации, прикажу осмотреть летное поле, развернем восстановительные работы...
-- Действуйте, -- не дал ему договорить полковник.
Работы по ликвидации последствий атомного взрыва были выполнены наполовину раньше срока. А все потому, что Сидор Павлович заранее заготовил все, что нужно для ремонта бетонки: камень, кирпичи, гудрон. Все это было погружено на мощные МАЗы, стоявшие в окопах.
Сидор Павлович считался погибшим, но дело его жило. Недаром говорят, что инициативный, боевой командир остается в строю и после смерти...
Наладив связь, Поддубный выяснил обстановку. Все летчики полка, выполнив полетные задания, благополучно приземлились на запасных аэродромах.
Учения шли своим чередом.
Группами, звеньями, парами и в одиночку возвращались летчики на свой аэродром. Самолеты заправлялись горючим, воздухом, кислородом и снова взлетали, устремляясь на рубежи перехвата.
Встала в строй клубная машина, и через местный радиоузел передавались скупые сообщения об успехах летчиков и авиационных специалистов. Прозвучали над аэродромом фамилии майора Дроздова, капитана Маркова, лейтенантов Байрачного и Скибы. Все они заслужили благодарность генерала.
О Телюкове пока что не было слышно. Только под вечер запросил он разрешения на посадку. Оказалось, его долгое время держал в своем резерве командир дивизии. И вероятно, летчика не очень радушно угощали на запасном аэродроме -- не успел он снять с себя маску-скафандр, как скомандовал:
-- Дайте что-нибудь поесть, аллах вас забери!
Ему подвезли кастрюлю с гуляшем и литровый термос с кофе. Гуляш он съел, а кофе не успел выпить. Пришел персональный вызов с КП дивизии.
-- 777, воздух!
Поддубный схватился за голову, когда услышал данные штурмана наведения: высота -- 25 километров, скорость -- 2200 километров в час. Чтобы достать цель, летчик должен был лететь в два раза быстрее звука.
Наводил перехватчика майор Гришин. В эфире слышались его короткие отрывистые команды:
-- Я -- "Робинзон". 777, ваш курс... Как поняли?
-- Вас понял правильно, я -- 777.
И снова:
-- Я -- "Робинзон". Вправо тридцать.
-- Понял -- вправо тридцать.
Не только подполковник Поддубный -- все, кто находился в это мгновение -- именно мгновение! -- на СКП и КП, прислушивались к эфиру или же следили за полетом перехватчика и цели по экранам радиолокаторов.
Шел последний, заключительный этап учений, и судьбу его решали двое: капитан Телюков и майор Гришин. В данном случае речь шла об оценке не только полка, но и дивизии.
На земле уже сгустились вечерние сумерки. А на высоте 25 километров еще вовсю светило солнце. Нигде ни облачка, ничего, на чем можно было остановить взгляд.
Казалось, отсюда рукой подать до космоса...
-- Я -- "Робинзон". Смотрите вперед, 777!
-- Смотрю -- не вижу...
-- Скорость!
-- Иду на максимальной.
-- Немного ручку от себя. -- Я -- "Робинзон". У вас есть резерв высоты. Скорость нужна!
-- Даю скорость.
-- Наблюдаете?
-- Пока нет.
"Неужели на такой высоте видимость значительно хуже, чем на средней?" -- в волнении подумал Поддубный. И вдруг его как бы кольнуло в сердце.
-- Я -- 777. Цель наблюдаю. Атакую!
У Поддубного мелькнула мысль, что это ему почудилось. Но нет! Он четко слышал голос Телюкова: "Атакую!"
-- Телюков перехватил высотную цель! -- донеслось из всех висевших на аэродроме динамиков.
Гоняясь за целью, Телюков потерял всякое представление о своем местонахождении. Выйдя из атаки, он запросил курс на аэродром. На свой ему не дали -- далеко.
-- Ваша точка -- 38.
Это был позывной Северного аэродрома, того самого аэродрома, гостиница которого носила название "Белка".
Идя по заданному курсу и постепенно снижаясь, Телюков внезапно врезался в дождевую полосу, которую издали принял за обыкновенную тучу, и на некоторое время растерялся. Дождевые капли, ударяясь о фонарь кабины, вспыхивали яркими огоньками. Казалось, самолет вот-вот загорится и взорвется. К счастью, полоса дождя быстро миновала, и самолет вышел в чистое небо, где непонятное явление сразу прекратилось.
"Аллах меня забери, что ж это такое было?" -- терялся в догадках Телюков, поеживаясь от охватившего его неприятного холодка.
Садился он с перелетом и, чтобы сократить пробег, выпустил посадочный парашют, которым почти никогда до этого не пользовался.
С Северного аэродрома его уже не выпустили: на побережье разыгрывалась, как в предыдущую ночь, грозовая деятельность. Волей-неволей летчик отправился на ночлег в гостиницу "Белка".
Там было как на заезжем дворе во время ярмарки. Откуда только не послетались летчики! Кроватей не хватало, и офицеры устраивались где придется. Заведующая -- тетя Параска -- стелила на голый пол матрацы и ворчала:
-- И откуда только принесла вас нелегкая? Все падаете и падаете с неба на мою голову, словно других аэродромов нету!
Была при "Белке", так же как при всех других гарнизонных гостиницах, генеральская комната. Телюков заглянул туда -- пусто.
-- Впустите, тетушка Параска!
-- Куда?
-- В генеральскую.
-- Ишь чего захотел! Не дорос, соколик! Да, говорят, московский генерал где-то здесь летает.
-- Верно. Я давеча гонялся за ним. Он сел в другом месте.
-- А ты, милок, не обманюешь меня, старуху? -- недоверчиво спросила заведующая.
-- Никогда ни одной женщины не обманул...
-- Ишь охальник! Ну ладно уж, ложись в генеральской, коль не обманюешь. Только не на кровать, а на диван ложись. Слышишь? А ежели постучу -- беги без оглядки!
-- Слушаюсь, тетушка Параска!
Раздевшись, Телюков подумал-подумал да и нырнул в генеральские перины, предусмотрительно накинув на дверь крючок. И не успел он как следует разнежиться, как кто-то настойчиво постучался.
-- Кто там?
-- Генерал прилетел! -- послышался испуганный голос тетушки Параски.
