За окнами гостиницы шумели, смеялись и пели веселящиеся люди. С площади Святого Марка доносились звуки оркестра, где танцевала, гуляла, гудела костюмированная толпа. Уснуть в 25 лет посреди весеннего венецианского карнавала – нет это было практически невозможно, даже если задернуть тяжелые бархатные шторы и до тысячи считать белых слонов. Слоны превращались в крошечных бумажек, легко оттеняемых за край сознания мощным натиском разнообразных, вопящих на все голоса чувств. Смятение, радость, тревога, страх перед завтрашним представлением, а ещё какое-то томление потому, что бродит сейчас совсем рядом в узеньки улочках, скользит в гондолах, самозабвенно вытанцовывает танго на яркой, гремящей праздником площади, тому особенному, принимающему облик обнимающихся пар и называемому любовью. Вот если бы почему-то, каким-то чудом, в толпе глазеющих снобов, пожаловавших на презентацию, оказлся Жан-Поль! И можно было бы удрать потом вместе с ним, затеряться в лабиринте водяных улочек, постоять рядом на горбатом мостике, бросая в воду записочки с тайными желаниями… Интересно, решился бы он ее поцеловать? А если да, то как?

Виктория крутилась под шелковым одеялом, заправленным за края постели и образовавшим огромный четырехметровый конверт. Уж наверно, нечасто принимала эта кровать с зачатком овального балдахина у изголовья, одиноких путешественников…

Она проснулась от первого трезвона Артура:

– Надеюсь, ты уже одета? Через пять минут жду в холле, надо успеть принять дозу капучино.

Виктория мгновенно приняла душ и натянула одежду на влажное тело, проклиная все, что предстояло сделать сегодня – шоу, коктейль, банкет. А ещё – ложь, ложь и притворство.

Она выпрыгнула из постели в бурный ритм этого дня, как белка в колесо и оно понеслось, не оставляя времени на колевания и сомнения.

У "Экзельсиора" царило необычайное оживление. Центральный вход ограждали турникетами, возле которых дежурили невозмутимые карабинеры, слонялись, жуя жвачку наглые фотографы, караулящие прибытие именитых гостей, а на узенькой площади собралась толпа зевак самого разного вида от нарядных масок до панков, гремящих роликовыми коньками.

– Попробуем проскользнуть как мышки – оценил издали ситуацию Артур и прикрывая собственным телом Викторию, стремглав пересек простреливаемое любопытными взглядами пространство до служебного входа. Ринувшийся за ними клубок репортеров и фотографов остался за тяжелой, надежно захлопнувшейся дверью. Поджидавшие внутри участников показа распорядители подхватили прибывших и нервной рысью пройдя лабиринты коридоров, Виктория и Артур попали в самый эпицентр кипящей последним предстартовым напряжением, подготовки.

Банкетный зал "Экзельсиора", полностью готовый к приему гостей, сиял сказочным великолепием, которое вчера в рабочей суете, трудно было заподозрить. Центральный купол матово светился небесной голубизной, придавая овальной беломраморной коллонаде внизу изысканную грациозность. Площадка под ним, предназначенная для представления, искусно подсвечивалась снизу, создавая ощущение расплавленного золота. Маленькие столики, покрытые длинными белыми скатертями, напоминали клумбы. Лампа в центре каждого из них имела, оказывается, кольцо круглого хрустального вазона, наполненного сейчас охапками красно-желтых тюльпанов всех оттенков от лимонного до лилово-вишневого. Пестрые цветы, перекликающиеся с лоскутным одеянием Арлекина, стали символом презентации, войдя в её эмблему запечатленную над центральным занавесом подиума и во все детали оформления этого праздника: тюльпановый Арлекин смотрел с обложки буклетов, разложенных на витринах фойе с одним из атласных коробок, содержащих нежнейшие изделия парфюмеров.

Прибывшую Викторию тут же взяли в оборот визажист и костюмерша, и среди общей взволнованной кутерьмы она и не заметила, как превратилась в символ. Символ Венеции, весны, праздника, женственности и всего того, за что собирались платить немалые деньги наполнявшие зал. Ее причесывали, подкрашивали, прыскали лаками, фиксажами, духами, а потом Ненси проходилась утюгом по шлейфу уже одетого платья. В туго стянутых волосах расцвел экзотический сад сплошь золото, рубины, изумруды и стразовые бриллианты. Голова казалась тяжелой, ноги в узких парчевых туфельках на невероятно выгнутых каблуках – чужими, а грудь – чересчур голой. Виктории невыносимо хотелось сутулиться, сжав узкий до самой талии разрез жесткого, расшитого сверкающими камнями, корсажа. Но она героически развела плечи, старалась не смотреть на свою грудь, наверняка уже выскочившую за отведенные ей портными пределами.

– Запомни, тебе ничего не надо делать, специально – просто будь сама собой. То есть – украшением окружающей среды. И слушай музыку – на ходу давал последние наставления Вел.

– Когда будешь садиться (не забудь, с правой ноги), левой рукой откинь шлейф. Но так, чтобы не помешать танцующим маскам. Флакон бери кончиками пальцев. Он тяжелый, но тебе кажется невесомым – для тебя это только видение… И не дай бог, уронить! Здесь не будет никакой бутафории – все настоящее… В общем – действуй как всегда, если что не так – мы прикроем.

Виктория почувствовала свинцовую тяжесть во всем теле. Затянутая в пятикилограммовое платье, она ощущала себя статуей командора, явившегося за Дон-Жуаном. А здесь – изображай видение!

– Не пойду. ни за что не пойду. Будь что будет. Лучше отказаться сейчас – упасть в обморок или во всем признаться, чем разбить на глазах европейских снобов этот чертов флакон. – поняла Виктория, готовая залить слезами безупречный грим. Артур подоспел как раз вовремя, чтобы перекрыть помертвевшей от страха девушке пути к отступлению.

– Я ухожу, Артур. Где мои вещи? – обратилась она к нему бесцветным голосом сумасшедшей Офелии.

– Ты, видимо, так глубоко задумалась, что совсем перестала соображать – он хотел тряхнуть её за руку, но не решился помять широченный обшитый каменьями рукав.

– Через пять минут выход. Там уже зал, бушует от нетерпения тебя увидеть!

– Пойдем, пойдем, Артур. Мне плохо. – Она явно была в трансе, и Шнайдер ни на шутку испугался.

– А знаешь, кто прибыл в Венецию специально ради твоего Высочества? Жан-Поль Дюваль – кинул он наугад последний козырь и попал в точку. Виктория встрепенулась, как от удара током и подхватив юбки, ринулась к двери:

– Бежим скорее!

– Тихо, тихо… Боюсь, нас могут неправильно понять – Артур широко улыбнулся приближающемуся к ним Велу. – Антония испытывает легкое недомогание. Мы вчера немного… перегуляли с друзьями у "Пауло". Знаете, молодость иногда переоценивает свои возможности.

– Да, и старость тоже. Я сегодня сдохну здесь в свои сорок пять… Если бы кто-то мог представить, чего мне стоят эти закулисные политесы! Гревиани, Франкони… Ни секунды покоя, ни минуты сна! – Вел действительно имел весьма помятый вид несмотря на элегантный вечерний костюм.

– Ах, девочка, мне бы твои проблемы! Прошуршать юбками, разбить с дюжину сердец и получить немаленький подарочек на личный счет. жених-то прибыл? – он заговорчески подмигнул Виктории.

– В зале – промямлила она и осеклась, увидев, как полезли на лоб брови Артура.

– Ну тогда, по коням! Полный вперед! – Вел больно толкнул ей большим пальцем под ребро, подталкивая к выходу на подиум, возле которого уже толпились все участники представления.

Мадам Гречиани, являвшаяся главной распорядительницей праздника, сопровождала директора "Дома Шанель", прилетевшего к открытию, чтобы сказать положенные по ритуалу слова. Эльвира была точно в таком же белом костюме, как и накануне, только за плечо, окутывая шею, струился нежнейший шарф желто-красно-оранжевой, арлекиновой расцветки. В петлице смокинга мсье Брассака пестрела крошечная розетка тех же тонов. Дымчатые очки в золотой оправе поблескивали на горбатом носу, словно поддерживаемом основательным фундаментом черных усов. Директор с видом командарма, Оглядев готовых к выходу "бойцов" счел необходимым приободрить их маленькой речью: