Вмиг одевшись, Виктория схватилась за телефон:
– Артур, твое присутствие при беседе категорически отменяется. Встретимся завтра в восемь тридцать в холле.
– Круто взяла, детка. Не наделай глупостей. Вспомни кардинальские побрякушки. И, умоляю, ничего не подписывай!
Ингмар оказался более эффектным мужчиной, чем показался Виктории в прошлый раз. На него хотелось смотреть и смотреть, чтобы вынести, наконец, определение – "почти красив" или "слишком красив". Если это красота, то граничащая с безобразием, а если безобразие, то чрезвычайно впечатляющее.
С определенностью можно было сказать сразу: такое лицо трудно потерять в толпе, невозможно спутать с кем-либо и уж, наверняка, соверши он преступление, свидетели не затруднятся в составлении фоторобота. Высок, очень высок и гибок, как мим, словно кости у него резиновые, хотя и слегка нелеп, грациозно неуклюж. Но только постольку, поскольку в геометрическом пространстве уж слишком много углов, которые надо не просто обходить обтекать! А это не всегда выглядит обычно.
Широкий лоб, глубоко и близко посаженные зоркие глаза, тонкий, крупный, с горбинкой нос и большой, неопределенный, какой-то неуловимо асимметричный рот. Его губы кривились усмешкой, улыбкой, шевелились в раздумье, плотно сжимались, свидетельствуя о волевом нажиме, расслаблялись в полувздохе, как у ребенка, увидевшего нечто ошеломляющее. На этом жестком, сосредоточенном лице они жили самостоятельной, недисциплинированной жизнью. Темный костюм свободного покроя висел на широких плечах небрежно и одновременно шикарно, гладко зачесанные назад светло-русые волосы схвачены косичкой, на среднем пальце правой руки, в раздумье трогающем переносицу, поблескивает крупный перстень с черным прямоугольным камнем.
– Извини, что я раздумываю в дверях. Мечусь на границе, не решаясь сделать шаг на твою территорию: может, все же посидим в баре, грешно оставлять столь прекрасную даму затворницей…
– Пожалуйста, заходи. Мне хочется посидеть в тишине. Ведь нам надо поговорить о делах? – Виктория проводила Ингмара в гостиную с зажженными в разных углах лампами.
– Хочешь чего-нибудь выпить? – (эту фразу она не раз встречала в фильмах.)
– Не откажусь. Вино с соком. Я прямо как австрийская школьница. Но завтра – серьезная работа. Ты просмотрела сценарий?
– Извини, не успела. Оставила удовольствие на ночь. Надеюсь, там не слишком много ужасов? – Виктория взяла стакан с разбавленным ананасовым соком белым вином.
– Не важно. – Он пристально наблюдал за Викторией, делая невыносимо напряженные паузы между фразами. – На каком языке предпочитаешь вести переговоры? Я знаю даже один славянский.
– Боюсь, мне все же свободнее будет изъясняться по-французски, – она улыбнулась, пропустив настораживающую фразу странного гостя мимо ушей.
Почему-то все время забывалось, что у Антонии русские предки и прекрасное знание языка, а, следовательно, нечего бояться "проколов" на русской теме.
– Собственно, разговор не слишком долгий, зато достаточно дипломатичный. Французский подойдет. – Он глянул исподлобья, коротко, пристально, будто сделал моментальное фото. – Мне бы очень хотелось, чтобы ты на эту неделю разучилась обижаться. Ну, знаешь, в цирке, когда делают номер, если будут каждый раз говорить "извини", когда наступят на ногу или вывернут руку, или не поймают после сальто…
Ингмар опять посмотрел так, будто хотел её на чем-то поймать. Или это просто его манера – мешать иронию и добродушие в невероятном коктейле?
– Я знаю, что если после сальто не поймать, то извиняться будет не перед кем, – твердо, без всякого подтекста сказала Вика, не отводя глаз.
– Так вот, я диктую условия без извинений. А ты постарайся меня поймать. То есть – понять. Первое – вот твой пропуск на студию на все шесть дней. На одно лицо. Шнайдер будет отдыхать – он этого заслуживает. Второе. Все это время ты не будешь задавать вопросов мне и кому-либо из моих ребят, как бы не бушевало твое любопытство. Просто подчинишься и постараешься слушать меня. Третье, – ты не станешь отвечать на вопросы, касающиеся меня и моего дела, когда их будут задавать другие. Все. – Он сделал пасс длинной рукой и достал из воздуха белую розу. – Роза – символ секретности. В средние века во время переговоров розами украшали зал и даже осыпали пол, чтобы напомнить участникам о заговоре молчания. Этот символ до сего дня в ходу во многих тайных союзах.
Ингмар протянул Виктории цветок, словно выросший между указательным и средним пальцами. Она вопросительно подняла брови, заметив множество шрамов, покрывавших узкую руку фокусника, но сдержала вопрос.
– Умница. Высший балл за сообразительность и внимание на уроке! Ингмар поднялся. – Я не знаток в парфюмерии, но пора распаковать большую кожаную сумку. Там полный беспорядок. Очевидно, в самолете её здорово тряхнули. Жаль, мне нравятся "Диориссимо".
Виктория не позволила себе даже удивиться, – отвесив достойное "Благодарю". Ингмар не заходил в её спальню и не мог видеть сквозь стену её большую дорожную сумку, приобретенную Алисой, а уж тем более – разузнать название привезенных ею духов. Ну что же – Викторию теперь чудесами не удивишь.
…У проходной студии CFM её ждала невысокая плотная женщина с выносливым лицом лыжного спринтера.
– Хейли Симонс, главный редактор программы господина Щона, представилась она, не без любопытства окинув Викторию быстрым взглядом. – Я ещё издали узнала вас, мисс Браун. Вы любимица моего шефа, он приобретает уже третий год календари только с вашим изображением. Считает, что оно приносит удачу.
– Ну и как идут дела? – задала Вика чисто американский, ни к чему не обязывающий вопрос, следуя за нырнувшей к лифтам женщиной.
– Я провожу вас к третьей студии. Запоминайте, Антония, в нашем новом корпусе можно заблудиться только в том случае, если вы дальтоник или абсолютно неграмотны. Заметили лиловые стрелки? Шагайте по ним. Но, предупреждаю, это не близко.
Выйдя из лифта, Хейли влилась в поток служащих студии, снующих по широким переходам.
– Так вот, о Джеральде Хоксе – моем шефе. Никто не мог бы обвинить его в чрезмерном внимании к женскому полу. Да и не в чрезмерном тоже. Но ваше фото на стене кабинета принесло ему несколько очень выгодных предложений. Он запустил две новые передачи, получившие отличный рейтинг, а теперь намерен завязать серьезную историю с Ингмаром Шоном. Ну вот, пожалуйста, мисс Браун, вас уже ждут. Это наш лучший режиссер Рем Поллак. Разрешите вас покинуть, у меня дела. – Хейли поспешно удалилась, оставив Викторию с невысоким полным мужчиной, наверняка считавшим себя похожим на знаменитого актера Джека Николса. Только он выглядел более плотным и крепким, донашивая видавшую виды кожаную куртку, уже жавшую подмышками и не сходившуюся на груди на темно-серой футболке с лучистой эмблемой CFM.
"Очень приятно", – протянула Антония руку, абсолютно не представляя, что может произойти через пять минут. Сценарий она просмотрела ночью, поняв только то, что Ингмар мастак путать следы. Эта штука была написана скорее для того, чтобы сбить со следа, а не прояснить суть дела. Кроме того, она впервые в жизни оказалась в съемочном павильоне, а должна была выглядеть опытной и всезнающей. Виктория решила выбрать тон наивной простушки.
– Честно говоря, я ничего не поняла из сценария господина Шона. И буду вам очень благодарна, если вы возьметесь руководить мной.
Рем хмыкнул и явно сдержал резкую реплику.
– А я как раз надеялся на ваше покровительство, мисс Браун. Впервые в жизни чувствую себя на площадке идиотом. И задаю себе вопрос, а уж не оставить ли Ингмара одного со своей командой?..
В огромном павильоне, напоминающем ангар для парковки "Боингов", шла кипучая деятельность: мигали попеременно полосы софитов, сплошь покрывающие черные перекрытия потолка, по металлическим балконам, опоясывающим зал, скользили камеры, прицеливаясь объективами к устанавливаемым внизу декорациям, трещали газосварочными разрядами пиротехники, суетились рабочие в черных комбинезонах с желтым очерком звезды Соломона на спине – "команда Ингмара".
