В освещенное прожекторами пространство выплыли две пары – почти бестелесные, почти невесомые и прекрасные, как видения. Они кружили все быстрее, уносясь в волнах музыки, в метели розовых лепестков, в белой пене свадебных кружев и безоглядном счастье, которому, казалось, не будет конца.

…Разве не эта картина мерещилась тебе в последнюю ночь, инвалидка Анатольевна, синеглазая Вика: залитый светом танцевальный круг в ночном парке и плывущие в объятиях любимых белее феи? Смотри, это все уже случилось! Не с тобой, не с сыном твоим, но случилось же! С той, что получила в наследство твое имя, а, может быть, и неизрасходованную, причитающуюся тебе, долю счастья. И твоего, Ехи – Пигмалион, да и всех те, кто сумел затеять и осуществить непростой спектакль в честь побеждающей Радости, Любви и Красоты…

– Мы победили, Лизанька. Мы все, кто верит в закон сохранения Добра и Счастья. – Остин позволил Алисе вести себя с праздника и уложить в постель. Из сада доносилась музыка, смех, оживленные голоса, треск бенгальских огней, перезвон бокалов.

– Вот видишь, милый, а ты собирался умирать! – Алиса пошире открыла балконную дверь и отмерила в стаканчик сердечные капли.

– Выходит, теперь уже можно?

– Э-э, нет! Смотри, что я тебе покажу… – Алиса подняла рукав голубого праздничного платья, показывая исколотую вену.

– Это ещё что? – недоуменно приподнялся Остин.

– Это значит – ещё не конец!

Праздник на Острове оставил за бортом двух человек, причастных к событиям. Один из них двигался к каннскому причалу на быстроходном катере в сопровождении молчаливого эскорта. Два угрюмых человека арабской наружности транспортировали на берег немного пасмурного, празднично одетого европейца. В петлице смокинга серебрилась крошечная розетка – белый металл, выгнутый в виде цветка или антенны.

Картье извлекли чуть ли не из-под венца и унесли к морю молчаливые силачи. Вначале он пытался сопротивляться, но сообразив, что топить его бандиты не собираются и даже проявляют щепетильность в сохранении парадного костюма, успокоился. А по мере того, как удалялся от праздненства уносивший его катер, молодой человек погружался в сосредоточенную задумчивость. Над уносившемся к горизонту Островом поднялось праздничное свечение. Но совсем о другом говорило оно воображению Картье: знак, знак оттуда. "Если бы я остался там, то над морем повисла бы радуга". – Он с облегчением вздохнул, друг прозрев, как неудачно складывался его путь к венцу. "Знаки" так и сыпались, а он пренебрегал ими, согласившись на вариант свадьбы, угодный Антонии, смирившись с её холодностью и небрежным сообщением о сыне…

– Благодарю, что не оставила меня, мама, удержав силой от роковой ошибки, – прошептал Феликс и по-дружески распрощался н причале с конвоирами, которых уже начал принимать за посланцев другой цивилизации. парни поняли его любезность по-своему – "Ничего не надо. Денег не надо. Прогулка оплачена", – коротко сообщил один из них, пряча за спину руки.

А на другом континенте встречал рассвет посеревший от бессонницы Кассио. Собственно, он и не ведал, что солнце уже поднялось, засидевшись в своем "бункере". Под дулом незримого орудия столпились в белом круге мишени пластилиновые фигурки тех, кто сейчас танцевал на Острове мерцающих огнях праздничного фейерверка. Обреченные торжествовали, поминая его имя с развязной насмешкой. Кассио со стоном откинулся в кресле.

– Ну, как дела у всесильного Карабаса-Барабаса? Я вижу, представление не ладится, артисты явно бунтуют. – Тот единственный, кто имел право появляться здесь, вырос у стола, изучая комбинацию Кассио. – Или ты изменил финал, решив вызвать на поклон счастливые пары влюбленных?

– Ах, пустяшная забава, способствующая пищеварению. – Кассио развернулся к гостю, заслоняя собой "игровое поле". – Что у тебя?

Альконе пристально посмотрел в насмешливые глаза собеседника и, осененный догадкой, резко отодвинулся, открывая проигранную партию.

– Здесь что-то не ладится, верно? Неудачное расположение звезд, магнитные бури… а, может быть… – он взял фигурку с вырезанным на груди крестом и задумчиво повертел её. – Может быть, эту комбинацию хранят неведомые силы?

– Хранят. Тебе пора смириться с этим.

– Давно играешь против меня?

– Как только понял, что ты солгал мне, убедив, что любовь мертва.

Кассио брезгливо поморщился:

– Перестань, тебе давно не шестнадцать. Та нежнейшая возлюбленная, пленившая твое щенячье сердце, оказалась обычной шлюшкой. Знаешь, что она сделала, получив от меня откуп? Продемонстрировала отцу все, чему научила в постели сына. Не слишком высокий класс.

– Ты действительно убежден, что нельзя любить развратных, слабых, глупых, толстых, припадочных или любых других живых людей? Ты и вправду настолько безумен? – Ингмар схватил Кассио за ворот пиджака, с презрением вглядываясь в рыбьи глаза. – Жалкий, больной старик… Ты обманывал ребенка, ты исковеркал жизнь юноше, ты сделал меня мрачным изгоем, изобретающим пути отступления… Ты – "властелин мира", которого боготворило "щенячье сердце" подростка, стал злым гением Мага.

Кассио тяжело рухнул в свое кресло, откатившиеся в угол комнаты.

– Мы не виделись десять лет. И я не рассчитывал на визит… Ты оказал мне честь, Ингмар, став противником в этой игре. – Альконе окинул сына оценивающим взглядом. – Высок, силен, желтые глаза. Весь в Анну. А хватка моя – мертвая. Сегодня ты обошел меня, мальчик. Это единственный проигрыш, который доставил мне удовольствие.

– Лжешь! Мы давно стреляем из разных окопов и ты не слишком боялся попасть в меня. Помнишь копию подвесок Мазарини, которую ты ухитрился мне подсунуть? Ты ведь смеялся, да? Тебе было любопытно, как я сумею выпутаться из этой истории. А где же теперь оригинал? Ага, догадываюсь, – здесь! Ингмар хлопнул себя по груди.

– Теперь ясно, почему не сработала сигнализация. – Кассио сник, осознав ошибку. – Ведь я позволил тебе стать моим компаньоном. Ты единственный знал шифр центрального компьютера и мог пользоваться моими позывными.

– К счастью, мне было известно и то, что любое мое соприкосновение с твоим "банком данных" фиксируется. Мне оставалось лишь исправить допущенную отцом ошибку – устранить незримый контроль и воспользоваться предоставленной властью.

– Чтобы устраивать свои любовные делишки. Я помешал. И глазом не моргнул, когда моими руками ты обеспечил своей крошке триумф в Америке.

– Только потому, что Кассио н терпелось посадить в лужу О'Ралли. Почему бы не сделать это чужими руками? Считай – мы квиты. Но когда ты затеял игру против Виктории там, в Венеции, разве я не предупредил "руки прочь!"? Представление во Дворце Роз было знаком опасности: "Вы никогда больше не увидите Антонию Браун", – сказал я тебе. Ты понял, понял, но не послушал меня.

– К чему мне девчонка? Я охотился за другой птичкой.

– Ты строил травлю Динстлера и был отомщен, – твердо сказал Ингмар.

– Ну что тебе-то до слабонервного докторишки?

– Он создал Мечту. Нет – Победу. Он служил прекрасному и не продавался. Совсем как я… – Ингмар горько усмехнулся и взял с поля сине-зеленую искореженную фигуру. – Насколько я понимаю, это – бедняга Шнайдер? Незадачливый игрок, умеющий любить. И ещё – быть преданным. Да он гигант, Кассио! – Шон размял пластилин, изобразив воинственного Дон-Кихота.

– Значит, это ты стирал данные о Шнайдере… Не понимаю – к чему такие затейливые комбинации? Почему не сказал мне прямо, возможно, мы бы столковались…

Ингмар улыбнулся и выстроил на столе новую композицию.

– Смотри, – это моя завершенная партия. Красиво? И ведь я играл по твоим правилам, как достойный противник. Не составляло труда разрушить твои усилия одним щелчком, но я не пожалел усилий, чтобы развернуть армию Кассио против него самого. Я нашел Шнайдера и сделал так, чтобы он спас Антонию, вернув себе силы и веру в жизнь.