– Но меня-то член той шайки чуть было не вспорол! – запальчиво напомнил я.

– Ты – иное дело. Здесь ты чужак, расправиться с тобой было в порядке вещей. А вот навреди они Теодору, то это обернулось бы крупной междоусобицей с его сорвиголовами, а им этого не нужно.

Вместе мы снова прошли в комнату, где Павел держал свои архивы. Он указал мне глазами на стул, а сам, тоже усевшись, положил перед собой вощеную дощечку и изготовил для записи античный стиль – тонкой работы, с изящной резьбой по слоновой кости.

– Так что ты выведал из своей задушевной беседы с Гавино? – спросил меня мой друг.

Я рассказал о том, как разбойника, которого мы допросили, вместе с его шайкой наняли для налета и как они в назначенный день исполнили данные им указания.

– Было бы большой удачей, если б нам удалось выявить эту самую Меховую Шляпу, – подытожил я. – Хотя она оказалась надежным средством маскировки. А потому нам известно лишь то, что тот человек был высок ростом и что, кроме него, Гавино не встречался ни с кем, кто стоял за нападением.

Павел кончиком стиля неторопливо почесал себе возле уха.

– Ты прямо-таки убежден, что Гавино не получил точного описания человека, на которого им вменялось напасть? Неужели лишь то, что в группе всадников он будет самым разодетым? Как он там выразился – в «важнеющем одеянии»?

– Таковы были его слова.

Бывший номенклатор с довольным видом сплел перед собой пальцы:

– Ну что ж. Какая-никакая, а нить у нас есть. Может, она и впрямь выведет кое к кому из заговорщиков.

Я озадаченно нахмурился:

– Боюсь, что не вполне тебя понимаю.

– А вот ты сам задай себе вопрос: почему это заговорщики не предоставили шайке портретного описания Льва? Ведь так было бы и надежней, и проще.

– Ну… быть может, Льва трудновато описать? – предположил я. – Скажем, из-за заурядной внешности?

– Внешность у него и в самом деле непримечательна, позволь тебя заверить. Но вспомни и заявление Гавино насчет того, что двое из тех священников были «затрапезниками» – то есть не имели на себе церемониальных облачений. С чего бы вдруг?

– Кто знает, – не нашелся я с ответом. – Может, те двое припозднились и у них просто не было времени нарядиться подобающим образом…

Павел поглядел на меня с мягким укором:

– Обряд Большой литании – одно из самых важных таинств по церковному календарю и проводится неукоснительно из года в год, в одно и то же время. Так что из лиц, рукоположенных в церковный сан, в напоминании на этот счет не нуждается никто.

Мало-помалу направленность его мысли становилась мне ясна.

– Ты полагаешь, – спросил я, – что двое из тех всадников нарушили правильность облачения именно для того, чтобы Гавино с сообщниками их случайно не задел?

– Похвально, Зигвульф! Для старших сановников явиться на празднество литании без церемониальных одеяний просто немыслимо. – Мой собеседник стал поигрывать стилем. – Подряжать на дело шваль вроде Гавино – вещь достаточно рискованная, чреватая множеством недоразумений и ошибок. Ведь в суматохе свалки тумаки подчас могут достаться не тому, кому они адресованы.

– А как же насчет остальных сановников, которые были облачены как подобает? Ведь им те самые тумаки грозили непосредственно!

Павел пожал плечами:

– Думаю, заговорщикам до этого не было дела. Главное, чтобы налетчики добрались до Льва, не спутав его с теми двумя «затрапезниками».

– Если ты прав, то выходит, тем двоим о нападении на Папу было известно загодя?

– Именно.

– А можем ли мы выяснить, кто это мог быть?

– Без труда, – хмыкнул мой товарищ. – При обряде Большой литании честь сопровождать Папу отводится лишь самым старшим сановникам. Это привилегия, которую Церковь ревностно блюдет.

Намек провоцировал на вполне определенный вывод.

– Получается… заговор против Папы вынашивался на самой верхушке церковного ведомства?

Павел ответил не сразу. Некоторое время он сидел ровный, недвижимый и занятый своими мыслями. Наконец, он сдержанно произнес:

– Церковников из собора Святого Иоанна, что на Латеранском холме, хлебом не корми, а только дай поинтриговать. И чем выше они поднимаются по службе, тем сильнее их бередят соблазны и амбиции.

Теперь я понимал, отчего мой друг так доволен собой.

– А у тебя, видимо, есть возможность узнать, который из них в тот день и час не имел на себе должного церковного облачения?

Легкая усмешка чуть оживила лицо бывшего номенклатора:

– Среди тамошних скринариев у меня остались неплохие осведомители.

– Только прошу тебя: используй их осторожно, – улыбнулся я. – Архиепископ Арн желает, чтобы ход дознания держался в тайне.

– Не беспокойся, Зигвульф. Мои расспросы будут очень ненавязчивы. – Щека Павла дернулась тиком, вызвав секундную паузу. – Ризы, надеваемые по большим празднествам, имеют огромную ценность. Они приравниваются к церковным сокровищам: выдаются строго в определенный день, а после обряда подлежат сдаче в ризницу хранителю сакристии и церковной утвари. Ну а его служки дотошно помечают все: кому именно было выдано облачение, на какой срок, когда возвращено и так далее. В скринариуме я знаю кое-кого, кто может пошерстить для меня книги учета.

Упоминание ценностей напомнило мне о золотой бляхе из сокровищ аваров.

– Кстати, о той аварской пряжке, – сказал я. – В оплату налетчикам она не входила.

В кои-то веки на лице Павла мелькнула растерянность.

– Тогда как она оказалась в руках Гавино?

– Ее он похитил непосредственно в доме одного из тех всадников.

Я рассказал моему другу про то, как разбойникам пришло в голову обчистить дом одного из священников, что сопровождали Папу к обряду.

– Он сказал, чей это был дом или хотя бы где он находился?

Я в ответ покачал головой.

– Жаль, – вздохнул Павел. – После того, что произошло сегодня, Гавино заляжет на дно. Второй раз так запросто взять его за бока мы уже не сумеем.

– А мне кажется, одна нить у нас все-таки есть. Гавино утверждает, что кто-то из его шайки сдернул с того самого священника некий ценный крест. Крест висел у него на шее, на золотой цепи. Может, со временем он и всплывет. Во всяком случае, ты мог бы расспросить о нем дельцов, с которыми водишь знакомства.

Отставной номенклатор посветлел лицом. Я заметил, что белки его глаз испещрены красными прожилками, а обвисшие мешочки под глазами придают ему сходство с определенными породами охотничьих собак.

– Нагрудные кресты высшего духовенства учитываются не менее тщательно, чем церемониальные ризы, хотя и другим ведомством, – пояснил он. – А на ношение выдаются аркариусом, главным казначеем. У моего человека я могу спросить, значится ли в сокровищнице пропавшим некий нагрудный крест и кому именно он выдавался.

Павел поднялся и, обойдя стол, положил ладонь мне на плечо.

– Зигвульф, друг мой. Ты уж прости меня за насмехательство над твоей нынешней трущобной эскападой. Но вот что я тебе скажу со всею серьезностью. Если вдруг Гавино с его шайкой вздумают тебя прикончить или же мысль от тебя избавиться придет каким-нибудь злоумышленникам, что стоят за заговором и знают о причине твоего приезда в Рим, то было бы благоразумней, если б ты оставил свое нынешнее обиталище и перебрался сюда, на эту виллу.

Кем бы ни был тот самый скриниарий на Латеранском холме, но запрошенные Павлом имена он разнюхал действительно быстро.

– Пасхалий и Кампул, – уже назавтра объявил мой друг. – В день нападения на Льва ни тот ни другой не получали из ризницы своих церемониальных одеяний. А между тем оба состояли в праздничном шествии – более того, в папском сопровождении.

– Они занимают при Папе какие-то важные должности? – спросил я. – Это, так сказать, верхушка?

Стоял прекрасный июльский день. В прозрачной синеве неба недвижно висело несколько невесомых, словно подбитых пухом, облачков. Мы вдвоем стояли в саду, куда мой друг вывел меня для ознакомления со своей коллекцией спасенных скульптур.