– Как в старые добрые времена, правда, любимая? – говорит он гортанным шепотом. – Тогда было прекрасно.

Он обнимает девушку за талию и овладевает ею.

– Ааааа! – раздается женский крик. – Ты насильник! Ты подлый сукин сын! Твоя мать была сучка, а отец – осел!

Ламия, несмотря на боль, приходит в себя и извивается в объятиях палача.

– Не можешь отказать себе?! Такой случай тебе ведь больше не представится! Ты некрофил! – она обзывает его самыми оскорбительными словами, которые в эту минуту приходят ей в голову.

– Тихо, может, я из милости оставлю тебя в живых. – Абдалла готов обещать все, только бы закончить то, что начал. Никогда никто не возбуждал его так, как эта маленькая потаскуха. Что за коварство судьбы!

– Оставь меня, ты…

Ламия, отталкиваясь от края ногами и руками, старается вырваться или, по крайней мере, найти свободное пространство. Но мужчина слишком сильно ее к себе прижимает. Женщина из последних сил пытается отпихнуть его.

– Ты – девка! – хрипит мужчина Ламии в ухо, держа ее, как в клещах.

Все накопившееся годами запретное желание брызжет из него. Мужчина стонет от удовольствия, а женщина только тупо смотрит, как пар поднимается над водой в джакузи. Они вдвоем замирают, никто из них не делает ни одного движения. Абдалла – потому что наслаждается минутой, Ламия – от отвращения и ненависти. «Я убью тебя, дерьмо! – обещает она насильнику, хоть и находится в невыгодной ситуации. – Я убью твоего первородного сына, которого тебе еще не удалось зачать, но терпеливо подожду. Ты не имеешь понятия, какой я могу быть терпеливой», – говорит она мысленно, вытирая лоб, с которого кровь по-прежнему капает в воду.

– Что ты скажешь моему дедушке, когда он спросит, был ли ты суров или ласков с его любимой внучкой? – шепчет она, используя минуту слабости и наслаждения своего палача. Она отдает себе отчет, что это ее единственный шанс уцелеть. – Наступит это рано или поздно, я в этом уверена! – говорит она уже громче. – А когда он будет умирать, то прикажет привести меня к нему, чтобы попрощаться, я в этом уверена! Гарантирую тебе это!

Она говорит уверенно.

Абдалла знает, как шейх любит эту красивую потаскуху, и решает не приводить в исполнение окончательное наказание. «Видно, Аллах так хочет!»

Мужчина на подгибающихся ногах выбирается из джакузи, надевает мокрую тобу и в задумчивости направляется к дому. «Она восстала из мертвых, и это знак, что я не должен ее убивать, а только обеспечить долгосрочное и очень мучительное наказание. Для такой грешницы смерть – мало! – поясняет он себе. – У нее должно быть достаточно много времени, лучше до донца дней, на размышления, молитвы и покаяние перед Богом. Как и у моей матери, – недовольно вспоминает он опозоренную женщину, которая родила его на свет. – Как у моей матери…»

Он даже останавливается, опускает голову и поджимает губы от стыда. «Я как можно быстрее должен избавиться от этой безбожной девицы. Я должен заточить ее далеко от столицы и от себя, в месте, где никто не будет ее искать».

– Убирайся, девка!

Он поворачивается к Ламии и кричит как сумасшедший, стараясь при этом не смотреть на возмутительное зрелище.

– Прикрой свое грешное тело! – говорит он так, словно это не он минуту назад ее раздел. – Надеть абаю – и в салон! Быстро! А то передумаю и еще сегодня поныряешь в бассейне! – угрожает он ей иронично.

Когда, едва волоча ноги, принцесса входит в дом, то видит в углу комнаты Магду, лежащую на полу, свернувшуюся в клубок и голую, в чем мать родила. Она подходит к ней и переворачивает ее на спину. Девушка жестоко избита. Лицо ее искалечено, измазано кровью, синяки под глазами, сломан нос и опухли губы. На плечах – следы от розог, скорее даже палки, а грудь и живот исколоты острым инструментом, но не ножом, а чем-то более тупым. Рядом с ней небольшие грабли для рыхления земли. Становится все ясно. Из-под сжатых ног молодой девушки вытекает кремово-кровавая слизь.

– Извини, Магда.

Ламия наклоняется над изувеченной девушкой.

– Я не хотела… не думала, что этим закончится.

Она всхлипывает, измученная событиями сегодняшнего дня.

– В своей безрассудности я не приняла во внимание, сколько людей пострадает из-за меня.

Она оглядывается вокруг и видит, что в кладовке с инструментами висит рабочая куртка. Поднимается, берет ее и осторожно накрывает ею польку. Находит еще какую-то половую тряпку, воняющую хлором. Когда она набрасывает ее на лицо девушки, которая выглядит мертвой, та издает слабый стон, а потом срывает с себя тряпку.

– Ради Аллаха! Абдалла, ты хочешь иметь на руках кровь ни в чем не повинного человека? – верещит Ламия.

Двоюродный брат, видя замученную, но живую женщину, все же радуется, хотя выражение его лица полно презрения. Он позвал прислугу, чтобы та помогла дотащить женщин в спальню. Когда они оказываются в комнате, их запирают на ключ. Воцаряется мертвая тишина. Две девушки лежат без сил на большой эксклюзивной кровати и раздумывают над своей судьбой. Они имели так много и не ценили этого, пока все не потеряли.

– Обещаю тебе, – шепчет принцесса. – Мы из этого тупика выберемся.

Принцесса обещает, не имея на то оснований, а Магда с большим усилием поворачивается к ней спиной.

Абдалла решается вывезти родственницу и ее испорченную подругу в безлюдное место между Мадаин-Салех и оазисом Аль-Ула. Он помнит их с детства, потому молодость провел в этом безлюдье, будучи без вины наказанным за грехи своей проклятой матери, на которую наложили фатву. Тут ему приходит в голову гениальная мысль. Он вспомнил о красивом нежилом доме, в котором еще подростком прятался от глаз взрослых, играл в прятки с друзьями. Когда начался трудный период взросления, курил сигареты, пил одеколон, мастурбировал или трахался с хорошеньким приятелем из деревни. Никто из взрослых туда никогда не заглядывал. Этот дворец много лет назад построил тогда еще крепкий, теперь старый шейх. С молодости очарованный древностями и красивейшими пейзажами, он решил построить резиденцию у подножия библейского Дедана с видом на гробницы набатеев. Здание стоит незаконченным уже более тридцати лет и постепенно превращается в руины. Сейчас же представился случай закончить проект.

Абдалла сразу же получает поддержку и согласие дедушки и неограниченный доступ к деньгам. При мощном вливании строительство можно закончить менее чем за месяц. Все это время Ламия и Магда будут под домашним арестом. Мутавва подбирает прислугу, которая будет составлять им компанию в уединенном месте. «Только женщины, – решает он, – и только одна служанка, которая будет шпионить и доносить работодателю о том, что творится во дворце. Ни одного водителя, чтобы принцесса или та, другая, польская шлюха ему не вскружили голову». Снабжением будет заниматься приятель Абдаллы, комендант полиции, который является не только его другом с детства, но и коллегой по учебе. Он отвечает за соблюдение чистоты веры и поддержание традиций. Ламия должна содержаться в безлюдном месте, без телефона, компьютера, телевизора и даже радио. Двоюродный брат-мутавва придерживается старого средневекового завета: все радости грешны, а для женщин контакт с испорченным внешним миром недопустим. Мужчина радуется своей идее и возможности ее реализации. Все продумывает в малейших подробностях. Он отдает себе отчет, что содержание дамочки, любящей развлечения, в таких аскетических условиях будет для нее самым действенным наказанием. «Как и для моей матери, – повторяет он при каждом движении. – Как для моей матери». Он улыбается себе под нос. «Папочка Ламии, а мой дядя обрек на такое изгнание мою мать, так я ему отплачу тем же, – думает он, помещая в лучшие условия его доченьку, небо тому свидетель. – Бог справедлив! Allahu akbar[78]! Allahu akbar! Allahu akbar! Даже более справедливо, чем требует того религия».

Он обращается к Богу, поворачиваясь лицом в сторону Мекки: «Allahu akbar!»