– Ты как, купчина, с ратником на службе государевой разговариваешь! – вспылил стражник и наставил на Кучецкого острие алебарды. – Ну-ка слазь!
Я вмешался:
– Зови старшего!
Страж сунул пальцы в рот и засвистел по-разбойничьи. Из небольшой сторожки вышел десятник, что-то дожевывая на ходу.
– Вот, отказывается мешок к досмотру предъявить, – пожаловался страж.
– Ты чего, купчина?! Плетей отведать захотел?
Я спрыгнул с коня, подошел к десятнику.
– Ты что, ополоумел? Стряпчего государева, боярина Федора Кучецкого не узнал? Сейчас и сам плетей отведаешь, и вся стража твоя! Протри глаза!
Десятник смутился:
– Не знаю я в лицо стряпчего, да и в подорожной про то ничего не писано! Сказано – купец, по делам торговым.
– Коли неприятностей хочешь – зови боярина, что стражей ведает. Вы откуда?
– Костромские мы.
Кучецкому надоело слушать наши препирательства.
– Боярина ко мне! – рявкнул он.
Один из стражников сел на коня и умчался галопом. Остальные окружили нас, наставив копья.
Через полчаса вернулся стражник, и с ним боярин – зрелого возраста муж. Едва завидев Кучецкого, он поклонился ему в пояс:
– Здрав буди, боярин!
– И тебе того же. Чего это люди твои на нас окрысились?
– Прости, боярин, не признали. Ну – чего с оружием на изготовку? Плетей захотелось?
Ратники опустили копья и отошли в сторонку. Вестимо – от своего начальника можно не только плетей отведать.
Мы тронули поводья.
– Боярин! Поосторожнее, ляхи пошаливают на дороге.
– Ну так не зевайте! Чем здесь путников мурыжить попусту, леса бы прочесали.
Отдохнувшие кони понесли легко.
Мелькали мимо кусты, деревья, затем показалось первое село. Вернее – даже еще не само село, а колокольня церкви.
– Там и остановимся, уже не стоит опасаться – мы на своей земле!
Мы быстро нашли в небольшом селе постоялый двор. Хозяин – явно на польский манер – повесил на заборе вывеску, где коряво было написано: «Постоялый двор Агеева», а также нарисован поросенок на вертеле и кружка с пеной.
– Гляди-ка, прямо как у ляхов! – заметил один из ратников.
Прислуга увела коней в конюшню, а мы пошли в трапезную. Поели нашей, русской кухни блюд, попили нашего пива. Хозяин лично, ввиду отсутствия других гостей, провел нас в отведенные комнаты. Федор расположился отдельно, я – в комнате рядом с ним, а воины – в комнате напротив Федора.
Я снял сапоги и кафтан – дальше раздеваться не стал, положил рядом с собой саблю, а в изголовье, под подушку, сунул пистолет. Привык я так спать в походах. Да и то: застигнет враг врасплох – голым не повоюешь.
Заснул сразу: у поляков спал вполуха и вполглаза – вымотался. Но выспаться мне не дали.
Далеко за полночь в селе раздались крики. Проснулся я мгновенно, сел в постели, прислушался – не показалось ли?
Нет, был слышен звон оружия, крики детей и женщин. Не та ли это банда поляков, о которой предупреждали порубежники?
Я быстро обулся, надел кафтан, опоясался саблей, пистолет – в руку. Выбежал в коридор, а ратники Федора уже там – одеты и обуты, к Кучецкому в дверь стучат.
– Ну, чего там? – послышался сонный и недовольный голос государева стряпчего.
– Поднимайся, боярин. Похоже, поляки на село напали.
Вскоре Федор уже вышел к нам, одетый и с мешком в руках.
– Коли случится со мной что, мешок доставить в Посольский приказ, там уж знают, что делать. Седлайте коней, уходим.
– Может, здесь пересидим? В избе обороняться удобней, – сказал Алексей.
– Подпалят избу – и все дела, – ответил я. – Быстро в конюшню!
Ратники побежали седлать лошадей.
Федор повернулся ко мне.
– Мешок с грамотками сейчас дороже любого села. В драку не ввязываться, будем прорываться и уходить. Понял?
Я кивнул.
– За мешком следи пуще, чем за мной.
Мы побежали к выходу. Крики раздавались уже в ближних избах.
У ворот стояли готовые лошади. Оба ратника подтягивали подпруги.
Мы поднялись в седла. Первым выехал Алексей, за ним Федор, потом я, и замыкал нашу кавалькаду Трифон – второй охранник.
Битва кипела где-то рядом. Деревенские мужики отбивались топорами, косами. Бабы визжали, дети кричали.
Трифон крикнул мне:
– Может, поможем?
– Нельзя!
Мы во весь опор скакали по деревенской улице и уже почти поверили, что ушли, как впереди возникло несколько всадников.
– Стой, пся крев!
Я сместился чуть в сторону от Федора и выстрелил на голос. В той стороне вскрикнули – видимо, пуля нашла цель, и прогремел ответный выстрел. Алексей упал на шею коня. Мы же гнали вперед, не сбавляя хода. Один из всадников кинулся нам наперерез, но с ним вступил в бой Трифон. Теперь мы с Федором остались одни и, не жалея, пришпоривали коней.
Версты через две, когда не стало слышно криков и выстрелов, мы остановили лошадей. Гнать в такой темноте по незнакомой дороге – чистое безумие. И так нам несказанно повезло, что ни один из коней не споткнулся и никто из нас не сломал себе шею.
Но я рано радовался.
– Георгий, посмотри, по-моему, я ранен, – попросил Федор.
Я соскочил с коня и помог спуститься Федору. Весь рукав его кафтана был липким от крови. Темно, не видно ничего. Я снял с луки седла веревку, отмотал от нее кусок и, отрезав, перетянул ему руку почти у подмышки импровизированным жгутом, чтобы остановить кровь.
– В седле удержаться сможешь?
– Постараюсь, – сквозь зубы ответил Кучецкой.
Я помог ему подняться в седло, взял повод его лошади, сам сел на свою лошадь, и мы поехали.
Лошади шли спокойно, я их не подгонял. Дороги толком не видно, да и как гнать, если Федор может не удержаться в седле. Нам бы сейчас до любой деревеньки добраться, светильник зажечь, рану у Федора осмотреть. Жгут – в данном случае веревку – нельзя держать больше двух часов, рука омертветь может.
Деревня показалась через час пути, когда на востоке уже стало светлеть. Рассвет близок.
Добравшись до крайней избы, я постучал в ворота. Долго не было слышно никакого движения, затем открылась дверь, и крестьянин с порога прокричал:
– Кого тут ночью нечистая носит?
– Эй, холоп, здесь боярин раненый. Прими лошадей да в избу проводи, надо помочь.
– Ах ты, беда какая! – Селянин бросился открывать ворота.
Заведя лошадей, я помог Федору спуститься на землю. Он уже сильно ослаб – стоял на ногах с трудом, его качало.
– Мешок не забудь, – прохрипел он.
– Не забуду, Федя, не забуду.
Я помог ему зайти в избу, а фактически – затащил на себе, усадил на лавку. Сам же – бегом во двор, схватил мешок с бумагами и – снова в избу.
Федор уже лежал на лавке в беспамятстве.
– Света дай! – прокричал я хозяину.
– Сейчас, сейчас!
Он засуетился, зажег сначала лучину от лампадки перед иконой, а потом уже – масляный светильник.
Я ножом взрезал рукав кафтана. Твою мать! Пуля попала в плечо и, по-моему, задела плечевую кость, зацепив какой-то сосуд. Кровь уже запеклась сгустками, в данный момент не кровило, но стоило мне отпустить веревку, что я использовал вместо жгута, она заструилась вновь.
Черт! Как не вовремя! И инструментов никаких нет. Я же ратником здесь был – не лекарем.
– Так, давай иголку с нитками, да попрочней, не гнилых. Перевар есть?
– Есть.
– Неси быстрее, да тряпок чистых поболе прихвати. А потом найди мне две ровные палочки с локоть длиной.
Ждать пришлось недолго. Селянин принес иголку, нити и кувшин с переваром – мутной жидкостью с сильным запахом сивухи.
Я щедро полил ею рану, плеснул себе на руки, достал нож из ножен и прокалил его острие и иглу на огне светильника. Огонь – лучший стерилизатор, такой способ применялся еще в Древнем Риме.
Вздохнул тяжко – свет скудный, инструментов нет – как не опечалиться – и ножом разрезал кожу. Теперь я увидел все страшные последствия выстрела ляха: мышцы разорваны, месиво из костных отломков, крови и кусочков свинца.
