— А сам как, делаешь чего?

— Хлеб достаю, жратву. Все за жратвой бегают, и я не отстаю от прочих.

Не верил Косарю Микитка, что хлеб свой будет, а с вокзала не уходил, боялся угрозы. Вечером Косарь, Микитка и Колесо пошли красть дрова на склад по Гаврикову переулку. Склад под месяцем и фонарем был как снежная поляна.

Белеют доски и березовые дрова. Боязно итти под этот свет, заметят сразу человека. Обошли забор. Косарь прильнул к щелке и осмотрел двор.

— Никого нет. Вот здесь песок, сюда выкидывать будем. Микитка, ты вали через забор и поленья оттуда выкидывай, на песок чтобы попадали. Ну, ну, берись!

Косарь прислонился к забору и согнулся. Колесо на него, получилось что–то вроде лестницы. Микитка на Косаря, с него на Колесо, тому на плечи, вытянул руки и достал до края забора.

Легонько уперся в голову Колеса и перемахнул во двор на поленницу. Хрустнули дрова, каждое полено плотней прижалось к другому.

Микитка черной тенью поднимался над забором и перекидывал березовые поленья — белых лебедей. С густым кряком падали они на песок. Косарь и Колесо, как тени на экране кино, шарахались с поленьями через узенький переулок к развалившемуся дому. Там стояла двухколесная тележка и нагружалась дровами.

Вдруг Микиткина тень дернулась вниз и не выскочила больше.

— Красть дрова, разможжу!.. Не знаешь, что я за каждое полено отвечаю? — и железным костылем поднялась рука сторожа над Микиткой, но не ударила.

— С кем ты, кто там относит? — спросил сторож.

Микитка молчал и дрожал от страха.

— Не один, ведь, кто дрова подбирает? — настаивал сторож.

— Косарь и Колесо.

— Колесо? — чушь не мели!

— Ребята, зовут их Косарь и Колесо.

— Шпана?

— Вокзальные.

— Вокзальные! — протянул сторож, поднял кулак к Микиткину носу и проворчал: — Развелись, как черви. Грызут…

Сторож отказался от намерения задержать Косаря и Колесо. Они давно уже угнали тележку с дровами. Хотел он выместить свой гнев на Микитке, но мальчонка стоял испуганный и доверчивый, без намерения бежать. Глаза открыты и покорно смотрят на угрожающий кулак.

— Чего вот с него возьмешь? — раздумчиво сказал сторож. — Как же мне тебя выпустить? Ты, малец, не ходи воровать, лучше будет. На меня напал, добрый я, пугнул и все, а другой двинет, внутренности отшибет. Много сбросил?

— Немного,

— Этим живешь, воровством?

— Косарь повел, кусошник я, прошу.

— И то лучше, а чужое брать — чужое, уметь надо. Чужое, даром это не проходит!

— Бьют? — спросил Микитка.

— Бьют, за решетку сажают. Подымайся на поленницу и прыгай, ключ от ворот не у меня.

— Дяденька, здесь все чужое?

— Не знаю. Может и твое где есть.

— Нету моего. Ничье может есть.

— Ничьего нету, все к рукам прибрано.

— А свое как бы иметь? Мне ведь немного надо, хлеб один. Ночевать я на воле привык.

— Свое чтобы, работать надо.

— Работать?

— Да, да!

— Подпаском я в починке был, отказали…

— Прыгай, прыгай! — торопил сторож. — Не то хозяин нагрянет и скажет, что я дрова тебе сплавляю.

— Поддержи, дяденька, — попросил Микитка.

— Ну, ну, вали!

Микитка спрыгнул в песок и пошел переулком.

«И земля здесь чужая, в починках спать везде можно было, а здесь нельзя» — думал он.

Пошел Микитка мотаться по чужой земле, искать среди чужого ничье.

— А, Шалавый, выкрутился, здорово били?

Остолбенел Микитка, откуда Косарь знает его кличку.

— Не били, поругали и пустили, — ответил он.

— Легко отделался. Тихоня, ты, брат, Шалавый. На Сухаревку пойдешь работать?

— Чужое?

— Смешной — чье же? — Косарь весело захохотал: — Знамо чужое.

— Не пойду, чужое. Свое надо.

— Стянешь — и твое будет.

— Все равно. Увидят, побьют.

— Не попадай. Знамо побьют, не похвалят.

— Свое надо, чтобы не били.

— У буржуев только свое–то, у богатеев.

— У нас в починке у каждого,

— Они работают. Не пойдешь?

— Нет!

— Шалавый, толку из тебя шиш будет.

— А работать если?

— Воровать лучше, за работу мало дают, — Косарь повернулся и убежал.

Микитка ходил по городу и думал, что надо работать. Без работы человек, как лебеда в поле, никому он не нужен, рады его вырвать, а погибнет, не пожалеют, даже порадуются, что мешать перестал.

Припомнилось Микитке, как лебеду выпалывали в полях и огородах.

«Без толку, зря растет. Надо, чтобы не зря, по делу». Прояснилось у Микитки, понял он, что по делу надо жить, а не как лебеда.

Рабочие перебирали мостовую. Микитка подошел к ним и попросился, чтобы и его приняли перебирать мостовую.

— Какой ты работник? Мал, сколько лет?..

— Двенадцать.

— Тебе нельзя, такие не работают, каменная работа у нас, тяжелая.

— Я в деревне работал, скотину пас.

— Это под силу, туда бы и сейчас.

А работу Микитка решил найти обязательно, иметь свое дело для жизни.

«На чужое жить нельзя, гонят за него, бьют, лебедой ненужной на поле считают, а ничьего нету — одно выходит, одна дыра — работать и свое иметь».

На вокзале рабочие грузили небольшие ящики в вагон.

— И я бы мог, — сказал Микитка и взялся за ящик.

— Куда ты? — закричали на него.

— Попробую — смогу ли.

— Ну–ну, попробуй!

Микитка не только поднять, а и повернуть ящик не смог.

— Что, не берет?

— Не берет, — признался он.

— Гвозди в них.

Попробовал Микитка пилить дрова на станции, но скоро бросил. Выло не по силам и это. Остановился Микитка на вокзале у окна, за которым сидела девушка и постукивала машинкой. Машинка крутилась и разматывала бумажную ленту.

«Легкая работа» — подумал Микитка, «и я бы справился с этакой».

Девушка оставила машинку, подошла к Микитке и спросила:

— Что тебе, мальчик?

— Я бы мог по–твоему стучать, — сказал он.

— Нет не мог бы — хитро. — усмехнулась девушка.

— Одним–то пальцем, хитри? Стук–стук, стук–стук, во–от!

Микитка ногтем ударил в стекло.

— А бумажку машинка сама тянет.

— Не мог бы, бумажку читать надо, и написано на ней по–хитрому.

— Читать я не умею. Чего тут написано?

— Этого не знаешь, а говоришь, мог бы. Видал проволоки на столбах? Много их натянуто, по проволокам сила идет — электричество.

— Оно и горит? — догадался Микитка.

— И горит и машинку эту крутит. Я постукиваю, пальцем пишу, а сила эта в другом городе такую же машинку крутит, и пишет машинка мои слова. И письмо готово — перелетело.

— Перелетело, далеко?

— Куда угодно, телеграммой зовут такое письмо.

— И в починок послать можно?

— Куда угодно, по всей земле.

— Пошлешь мое письмо к дедушке в починок?

— Пошлю, только деньги надо.

— Денег у меня нету, так пошли…

Девушка подумала и сказала:

— Ладно, приходи завтра в эту пору, а теперь я окно закрою.

— Хорошая ты, добрая, — похвалил девушку Микитка и пошел в город.

Не нашел он за весь день никакой работы и пришлось просить ему чужой хлеб. Встал он в булочной у двери и протянул руку. Подавали обрезки, кусочки, довески. Маленькие тут же съедал Микитка, покрупнее берег для другого дня.

Приказчик заметил Микитку и махнул рукой:

— Уходи!

Не понял Микитка, подошел к нему, думал, что дадут хлеба, но приказчик взял его за шиворот и вывел на улицу.

— Здесь нельзя просить! — сказал он.

И пошел Микитка на Сухаревку, где было можно просить, где хоть и редко давали, но не хватали за шиворот и не гнали.

Людским котлом кипела Сухаревка среди каменных домов города, плескалась о старую красную башню. Трамваи резали толпу людскую, а Мцкитка тянул к ней руку, ко всем и к каждому.

— Лови, держи их! — неожиданно плеснулся выкрик над площадью.

Мимо Микитки юркнул мальчишка и на протянутую руку кинул брюки.