Раза два петух расцарапал Атсу лицо в кровь. Но тот скоро придумал, как ему обороняться. У отца был поношенный черный сюртук, который он надевал только в сильный дождь. В хорошую погоду сюртук висел в комнате на вешалке, валялся на столярном верстаке или еще где-нибудь. В иные дни про него совсем забывали и только по субботам, когда мама вынимала хлебы из печи и если она их, но ее словам, передержала, на помощь приходил черный отцовский сюртук. Атса посылали разыскивать его и принести маме. Мама накрывала хлебы сначала белым платком, а сверху укутывала их черным сюртуком. Так, мол, они становились такими, как надо.

Вот этот-то черный сюртук, сладко пахнущий свежим хлебом, Атс и брал себе в союзники, когда шел дразнить пестрого петуха. Каждый раз, когда петух подскакивал, чтобы нанести Атсу удар, тот набрасывал его себе на голову, и острые когти петуха поражали не мальчика, а всего-навсего черный сюртук. Его петух мог колотить хоть до полного изнеможения. А Атс только смеялся и еще пуще дразнил петуха. В конце концов петух так возненавидел этот черный сюртук, что стоило ему увидеть его, как он тут же лез в драку. Хуже того, он вступал в яростную борьбу со всем, что было черного цвета, и сражался пылко и храбро, приходя в полное неистовство. Пийтсу на себе испытала, какое это несчастье иметь черную шубу: петух не упускал случая наброситься на нее. И даже черному мерину и черному быку кукарекающий петух не давал пощады; всякий раз он старался так изловчиться, чтобы ударить их сзади по ногам, а потом орал во всю глотку, как бы оповещая мир о своей великой победе. Мерин обычно не обращал на петуха никакого внимания, но однажды почему-то ударил храбреца и попал так неудачно, что тот долго лежал без движения, распластавшись на земле. Атс уже подумал, что петух испустил дух, и громким криком оповестил об этом мать, но мама, подойдя к петуху и внимательно на него посмотрев, проговорила:

— Погляди-ка, глаза-то у него шевелятся; значит, он не умер.

Теперь и Атс увидел, что глаза у петуха, обведенные красным кольцом, действительно шевелятся, и спросил у мамы:

— А если глаза шевелятся, это значит, что он не умрет?

— Если у петуха глаза движутся, значит, он и сам скоро начнет двигаться, вот увидишь, — объяснила мама и добавила: — Ну и глупый же он, лезет бить лошадь по ногам, будто это что-то даст. Он, верно, считает, что черный мерин и бык тоже из петушиного рода, как и ты с твоим черным сюртуком.

— Почему же это я больше похож на петуха, чем мерин? — спросил Атс.

— Так ведь у тебя две ноги и ростом ты не больше петуха, — ответила мама.

— Нет, я больше его, много больше, — возразил мальчик.

— Это в отцовском сюртуке ты кажешься таким большим, без него ты куда меньше, — объяснила мама.

Пока мама и Атс спорили над распростертым петухом, тот стал ворочать головой и оглядываться по сторонам. Потом он повернулся на бок и вскочил на ноги. Но и стоя на ногах, он сначала пошатывался, а когда вытянул шею и хотел запеть, голос у него сорвался, и он упал рядом с кустом, усевшись прямо на свой поникший красивый хвост, как будто решил посидеть на свежей травке. Но длилось это не больше минуты, он тотчас вскочил и зашагал так же гордо и самоуверенно, как и раньше.

Так пестрый петух избежал гибели от копыт черного мерина, однако смерти от черного сюртука, с которым он вел самую ожесточенную борьбу, избежать ему не удалось. В тот день шел дождь, и лесник натянул на плечи свой сюртук. Петуху было все равно, кто надел его, он должен был напасть на сюртук в любом случае. Даже если бы сюртук повесили на шест и он слегка колыхался бы на ветру, петух тотчас оказался бы рядом и стал наносить удар за ударом, такой храбрый и глупый был этот петух. Вот и на этот раз: не успел лесник выйти во двор, как петух кинулся на него — раз, и два, и три, и еще много раз, потому что при ходьбе полы черного сюртука колыхались и раззадоривали драчуна. Лесник остановился посмотреть, в чем дело, и, когда понял, что петух осмелился напасть на него, горячая волна ярости обожгла его: он считал, что петух, ненавидевший черный цвет, может драться с Пийтсу, с мерином, с быком, но уж во всяком случае не с ним, хотя он и в черном сюртуке.

— Ах ты бесстыдник, на своего хозяина и кормильца кидаешься, — произнес лесник почти таким же голосом, каким по воскресеньям читал вслух Библию, и хватил петуха можжевеловой палкой один раз, а потом еще и другой. Этого оказалось достаточно. Петух остался лежать, как тогда, когда мерин ударил его копытом. Атс, наблюдавший за расправой, поспешил к нему, чтобы посмотреть, шевелятся ли у него глаза или не шевелятся. Он долго стоял возле него, но и глаза петуха и сам петух оставались неподвижными. И еще Атс заметил: из клюва петуха на зеленую траву капала кровь. Отец тоже увидел это и сказал:

— По голове поганцу попало, потому и кровь.

И, не говоря больше ни слова, принес из овина лопату, сдвинул с места широкий кусок плитняка, лежащий у порога, вырыл на этом месте яму, бросил в нее дохлого петуха, засыпал землей, которую плотно утрамбовал ногами, и положил плитняк обратно на место.

— Что это тебе в голову взбрело? — спросила мама, которая подошла посмотреть, чем занимается отец.

— Петуха хороню, — ответил он.

— Зачем же ты его хоронишь, из него можно было бы сварить вкусный суп, — сказала мама.

— Не буду я есть петуха, который посмел напасть на меня, — ответил отец. — Злого быка я бы продал, а что делать с дохлым петухом? Кто его купит? Я потому и закопал его у порога, чтобы он каждый день, пока я жив, чувствовал тяжесть моих сапог.

Услышав эти слова, мама весело рассмеялась, так по крайней мере показалось Атсу.

— Что смешного ты нашла в моих словах? — спросил отец.

— Как же мне не смеяться, — проговорила мама. — Ты закапываешь бедного петуха у себя под ногами, но ведь он прибежал драться не с тобой, а с твоим черным сюртуком, которым я укутываю хлебы, чтобы у них корочка стала мягче.

— Мне все равно, дерется он со мной или с сюртуком, который у меня на плечах, — буркнул отец, укладывая камень на место.

Мама ничего не сказала на это, как бы соглашаясь со словами отца. А Атс до слез пожалел бедного петуха, особенно потому, что именно он, Атс, заставил петуха так яростно ненавидеть черный сюртук, что и привело его к гибели.

— А если бы у петуха из клюва не пошла кровь, он бы все равно умер? — спросил он у мамы.

— Нет, тогда бы не умер, петухи живучие, — сказала мама.

— Надо же было крови пойти! — вздохнул Атс немного погодя.

И долго-долго, входя в дом и выходя из него, старался не ступать ногой на широкий камень, под которым покоился храбрый петух, так упрямо боровшийся против всех и вся, окрашенных в черный цвет. Больше того! Когда Атс видел или слышал, как отец с размаху ставит на камень, покрывавший могилу петуха, свой подкованный каблук, он чувствовал в ушах и груди какую-то щемящую боль. А мама, как будто догадываясь о чувствах Атса, с этих пор почти всегда стелила перед порогом свежие еловые ветки, которые меняла каждые два-три дня. Она объяснила, что так не заносится песок в дом, но Атсу казалось, будто она говорит, что так бедному петуху мягче лежать и он меньше чувствует кованые каблуки отца.

Вот такая история приключилась с пестрым петухом, сын которого распевает теперь на радость курам. Атс дразнит петуха так же, как дразнил его отца, погибшего, когда его сын был еще в яйце, которое высиживала курица. По черный сюртук Атс уже больше никогда не трогал — он боялся, что если молодой петух научится ненавидеть все черное, как ненавидел старый, он может умереть такой же ужасной смертью, какой умер его предшественник, и его тоже похоронят где-нибудь под порогом в назидание будущим петухам.

Вот почему Атс не очень надеялся на то, что петух станет своим пением вовремя будить его, если он захочет просыпаться по утрам раньше мамы. Пусть уж лучше все останется по-прежнему: мама будет, подниматься спозаранку, иногда вместе с солнцем, иначе ей не справиться с делами, а Атс — только тогда, когда солнце уже стоит высоко над лесом. Теперь ведь уже ему и терять нечего: что особенного могло случиться рано поутру, если Мосса и Пийтсу уже выяснили свои отношения.