ВИКТОР. Вот! Вы даже говорите так — нарочно. У вас словарь базарной торговки, только не обижайтесь, я не про вас, а именно про словарь, вы-то другая. Но боитесь открыться. На самом деле вы такими словами даже не думаете. В чем причина? Что-то случилось? Доверились кому-то, а этот кто-то вас обманул? И теперь никому не верите?
ЛИПА. Как говорю — так и говорю. А думаю вообще матом. Хотите послушать?
ВИКТОР. Ненавижу мат. У меня есть друг-собачник, настоящий, в отличие от меня, у него овчарка, он ее надрессировал лаять на мат. Ну, бывает, дворники между собой… Прохожие. Или девочки на лавочке беседуют. Как ругаются московские девочки, как они ругаются! Собака слышит мат — и лает, и бросается, просто звереет! И теперь при ней все исключительно вежливые, и никакого мата.
ЛИПА. Опять оскорбляете?
ВИКТОР. Чем это?
ЛИПА. С какими-то московскими девочками сравнили, с дворниками, спасибо!
ВИКТОР. Да нет, я просто…
ЛИПА. Придумал тут — людям не верю… А если и так, может, причина есть? По любому это мое дело, правильно? Верю или нет, но вижу я всех абсолютно насквозь! И вас в том числе! Хотите, расскажу?
ВИКТОР. Попробуйте.
ЛИПА. Да легко. Вы говорите: одна работа, одна жена. А сами мечтаете работу бросить, от жены уйти. Но боитесь.
Пауза.
ВИКТОР. И все?
ЛИПА. Вам мало? Ну да, каждый думает, что у него история на целый роман, а посмотришь — на анекдот не хватает. Собака его волнует! Вас сейчас одно заботит — показать красивой и умной женщине, это я, если кто не догадался, какой вы интересный человек! Понравиться хочется.
ВИКТОР. Да, хочется. Потому что вы мне понравились.
ЛИПА. Я вам сейчас скажу серьезно, ладно? Только один раз, потому что с мужчинами серьезно говорить — себе дороже. Они сразу думают: ага, серьезно говорит, значит — серьезно относится. Так вот, в виде исключения — серьезно: я не только людей вижу хорошо, я вообще все вижу на сто ходов вперед. Как в шахматах. И я будущее, которое вы себе уже там намечтали, я его вижу, как на ладони. Вы уже думаете: останусь, попробую, вдруг получится. Так?
ВИКТОР. Так.
ЛИПА. Е-два — е-четыре, белые начинали и выигрывали! Вы остаетесь, влюбляетесь все больше. Приезжает ваша жена разбираться. У меня воображение не хуже вашего, я просто реально вижу, как она сюда входит!
И реально входит жена Нина. Шумно и яростно.
НИНА. Ах ты, сука ты подлая! Тварь ты несусветная! Падла ты мокрохвостая, ты че творишь вообще? Ты че хайло на чужого мужика расщеперила? А? Че, зубы лишние? Я у тя их руками изо рта вырву! А из глаз твоих яичницу зажарю и твоей, курва, кровью запью! Поняла меня, гниль ты медицинская, подстилка ты госпитальная, мечта патологоанатома…
Виктор хохочет.
ЖЕНА. А ты че ржешь, урод, ты кем себя вообразил, препод ты плешивый, мало тебе, что ль, на студенточек своих ногастых и грудястых слюни пускать? В реале захотел молодого красивого мясца погрызть пломбами своими? А?
И вдруг она замирает. Будто в стоп-кадре.
ВИКТОР. Смешно, конечно… Но представить, чтобы моя жена… Знаете, Липа, удивительно то, что вы про зубы… Угадали — потрясающе. Она ведь стоматолог. Очень успешный. И, уж конечно, так не выражалась бы. Неужели думаете, что у меня может быть такая жена? Если бы она появилась тут, она вела бы себя совсем иначе.
Жена отмирает и становится предельно вежливой. Но строгой.
НИНА. Я примерно так вас себе и представляла, уважаемая Олимпиада, не знаю, как вас по отчеству.
ЛИПА. Олимпиада Юрьевна.
НИНА. Нина Григорьевна. Я понимаю, что, хотя у вас, учитывая вашу внешность, наверняка немало поклонников, вы увлеклись Виктором, им трудно не увлечься, если как следует узнать его, но…
ЛИПА (смеется). Стоп, стоп, это же выговорить невозможно! Неужели она так и изъясняется у вас? Да еще если учесть ситуацию, настроение. Наверняка проще было бы: здравствуйте, я приехала разобраться, что происходит.
НИНА. Здравствуйте, я приехала разобраться, что происходит.
ВИКТОР. Моя жена — дипломат. Она никогда не начинает сразу. Она сначала представится, спросит, как вас зовут, чтобы убедиться, что она туда попала.
НИНА. Меня зовут Нина Григорьевна, а как вас зовут? Я хочу убедиться, что я туда попала. … Не поняла, вы с чего это оба меня такой дурой выставляете?
ВИКТОР. Ты говоришь нашими словами, Ниночка, прости.
НИНА. А свое собственное — могу вставить?
ЛИПА. Вас тут вообще нет.
НИНА. А кто говорит?
ЛИПА. Это вашего мужа воображение говорит. Расшалившееся. Он уже представил, что от вас ушел. Ко мне.
НИНА. Виктор, это правда?
ВИКТОР. Нет, конечно. Это посторонняя женщина, она работает в привокзальном медпункте, я привел к ней больную собаку.
НИНА. Собаку?
ВИКТОР. Собаку.
НИНА. Больную?
ВИКТОР. Больную.
НИНА. В медпункт?
ВИКТОР. В медпункт.
НИНА. И думаешь, я поверю? Ты дочь не сумел в поликлинику отвести, вечно у тебя то лекции, то семинары, то заочники, то репетиторство, я из Подмосковья примчалась…
ВИКТОР. Нина, ты опять? Десять лет ты этот случай забыть не можешь! Из Подмосковья было ближе! Я на другом конце Москвы был! Это главное, а не лекции и не семинары, сто раз это говорил, но ты опять за свое… И вообще, неудобно при посторонних.
НИНА. Да я уж и не знаю, кто у нас теперь посторонний!
ВИКТОР. Хорошо, поедем домой. Но я возьму собаку.
ЛИПА. Ага, только собаки ей не хватало.
НИНА. Только собаки мне не хватало! Я от твоей Джемы шерсть каждый день собирать замучилась.
ВИКТОР. Неправда. Ты ее любила.
НИНА. Я ее любила. И эту полюблю. (Подходит к собаке, гладит). Хорошая моя. Как тебя зовут? (Виктору). Это девочка или кобель?
ЛИПА. Он не знает. И вообще, собака — повод.
ВИКТОР. Неправда. Я же не знал, что вы тут.
Нина распрямляется, смотрит на Виктора, на Липу.
НИНА. Ну? Что мне еще говорить?
ВИКТОР. Ничего, тебя же тут нет.
НИНА. Да уж я поняла. Ладно. Совет вам да любовь!
Она выходит. Слышится визг тормозов автомобиля, звук удара, потом сирена «скорой помощи».
ВИКТОР. Неправда! Я никогда не желал ей зла.
ЛИПА. Ну да. И очень ее любите.
ВИКТОР. Что вы сразу — любите! Чуть что — люблю, не люблю! Будто слов других нет.
ЛИПА. А как еще? Или любишь человека, или не любишь.
ВИКТОР. Есть общие интересы, дети, дом, быт. Много всего. А главное, как в античной трагедии, впрочем, как и всегда от Адама и Евы — рок. Судьба. Как думаете, Липа, почему первые люди попробовали яблоко, хотя точно знали, что нельзя?
ЛИПА. Насколько я помню, змей какой-то соблазнил.
ВИКТОР. Дьявол вообще-то. Но подразумевается, что люди поступили по своей воле. А я думаю, там был еще голос рока. Голос неизбежности.
ЛИПА. Это вы так о своей жене? Она для вас неизбежность? Рок?
ВИКТОР. А что плохого в этом слове? В той же античной трагедии, если человек пытался избежать одного рока, его настигал другой. То есть, на самом деле, тот же самый, но…
ЛИПА. Все, все, все, я уже запуталась. А этот рок вам не подсказывает, что надо уйти?
ВИКТОР. Он подсказывает остаться. … Сережа, может, вообще ваш муж? Или жених? Или ревнивый любовник? Угадал, да? Вам бы, конечно, хотелось другого, учитывая ваши данные и запросы, но — как-то все само получилось, а теперь как-то лень выстроить все иначе. Да и Сережа не позволит так просто себя бросить. Я хорошо это представляю.
