Выхватывает дубинку, начинает охаживать Виктора. Тот отступает, падает, Сережа бьет его ногами.
СЕРЕЖА. Получи, сволочь! За мою женщину! Маньяк, тварь, падла, убью! (Липе). Что он с тобой сделал?
ЛИПА. Сережа, успокойся, ничего, только смотрел! И привел собаку!
СЕРЕЖА. Смотрел? Ты смотрел на мою женщину? (Склоняется, трясет Виктора). Тебя спрашивают! Смотрел? Смотрел? Собаку к ней привел? Тебе тут что, псарня? Ты бы еще свинью приволок! Ich werde dich, russische Schwein, töten!
ЛИПА. Сергей, beruhigen! Es ist es nicht wert!
СЕРЕЖА. Steh auf! Ich verurteile dich zu Tode!
Виктор встает, гордо распрямляет плечи. Сережа выхватывает автомат и расстреливает его. А потом и собаку. Слышится ее взвизг. Сережа подходит к Липе, целует ее, лапает, она с кокетливым смехом отстраняется: дескать, потом. Сережа берет собаку за ногу и выносит. Виктор смеется, лежа на полу.
Встает, отряхивается.
ЛИПА. Сочинил глупость — и радуется. Сроду думают про полицию, что она грубая. А Сережа в академии заочно учится, историей увлекается, и вообще из интеллигентной семьи!
Появляется Второй Сережа. Или тот же, но весьма облагороженный.
ВТОРОЙ СЕРЕЖА. Здравствуйте, что случилось? Бон суар, мон ами! (Целует руку Липы и вручает ей цветок. Виктору). Бонжур, са ва? Я-тиль дан ля шамбр эн климатизер? Комбьен ву дуаж? Пардоне муа, привычка, моя мама преподает французский и до пятнадцати лет говорила со мной только по-французски. Не будете ли так любезны предъявить документы и объясниться, почему вы привели в медпункт, предназначенный для людей, домашнее животное?
ВИКТОР (презрительно). Пошел вон! Ты полицейский, а я с детства ненавижу полицию!
ВТОРОЙ СЕРЕЖА. Прошу прощения, не в упрек вам, а ради справедливости должен заметить, что в вашем детстве не было полиции. Была милиция. Чтобы не применять превентивные меры, предлагаю вам подумать, а я пока выведу собаку. (Собаке). S'il vous plaît venir ici. Merci. (Целует руку Липе). До встречи, мон ами!
Уходит с воображаемой собакой. Виктор смеется.
ЛИПА. Что, так трудно представить нормального человека? Отвыкли?
ВИКТОР. Даже интересно посмотреть на этого Сережу.
ЛИПА. Не советую. Он культурный, конечно, парень, но, если рассердится… Знаете, лучше я вызову собачников, и все. Которые собак стреляют бездомных.
ВИКТОР. Вызывайте. В самом деле, пусть пристрелят, сколько можно мучиться?
ЛИПА. Кто мучается? Она спокойно лежит, в отличие от вас! С чего вы взяли, что она больная?
ВИКТОР. А вы посмотрите ей в глаза. Там такая тоска, такая боль…
ЛИПА. Глаза какие-то еще. Я в собачьих глазах не разбираюсь. Да и у людей тоже, знаете, бывает… На той неделе мужчина в пять утра разбудил… Я открываю: стоит, бледный, за сердце держится… И глаза такие жалобные… Ну, смерила давление, повышенное немного, пульс учащенный, хотела корвалола ему накапать, а он цапнул пузырек и весь в себя его вытряс! За минуту пузырек выпил!
ВИКТОР. Может, ему было так плохо…
ЛИПА. С похмелья ему было плохо! Корвалол на спирту, все алкоголики это знают. А тоже глаза были больные, честные…
ВИКТОР. Собаки не врут. То есть, конечно, они тоже лукавят. Ради еды, ради ласки. Но лукавят простодушно, как дети. У меня была колли. Джема. Такие были глаза… Пятнадцать лет мы с ней душа в душу…
ЛИПА. С собакой жили?
ВИКТОР. И с семьей, не беспокойтесь, я же сказал: жена, дочь… И вот… Однажды я уходил на работу, а она смотрела так… В глазах читалось: не уходи, останься… Но я не мог, я на лекцию опаздывал, я преподаватель… А дома никого не было. И она умерла. Ветеринар после вскрытия сказал: достаточно было стимулирующей терапии, и она прожила бы еще… Года два или три.
ЛИПА. И чего? На других собаках теперь свою вину вымещаете? Вы бы людей лучше пожалели!
ВИКТОР. Я жалею. Я всех жалею.
ЛИПА (смотрит на собаку). Не знаю, как у них и что, но дышит нормально, вроде. Может, просто жрать хочет?
ВИКТОР. Дайте ей булочку.
ЛИПА. Еще я тут собак не кормила!
ВИКТОР. А у меня ничего нет. (Смотрит на булочку). Я возьму?
Липа отламывает кусок булочки, кладет на край стола. Виктор берет, кладет на пол.
ВИКТОР. Не ест.
ЛИПА. Еще бы. У меня у соседей ротвейлерша, дура дурой, а кроме мяса и рыбы ничего не признает. Вот и эта, наверно, тоже.
ВИКТОР. Как смотрит… А ветлечебницы нет поблизости?
ЛИПА. Понятия не имею. Вы домой хотите попасть?
ВИКТОР. Конечно.
ЛИПА. Тогда уводите собаку. А то задержат вас, протокол оформят, оно вам надо?
ВИКТОР. Ваш Сережа — большой законник? (Гладит собаку). Не хотят нам помочь. Пойдем отсюда? Пойдем, а то мало ли… Собачников с ружьями позовут. (Липе). Не идет.
ЛИПА. Сюда-то пошла! Как вы ее заманили?
ВИКТОР. Никак. Она меня сразу поняла. Я пошел сюда — она за мной. Может, попробовать выйти?
Идет к двери, открывает ее.
ЛИПА. Вы куда это? Сбежите, а мне ее оставите? Давайте, командуйте, какие там для собак команды есть? (Собаке). А ну, встать, давай-давай, фас, беги-беги, ушла! … (Виктору). Ну, чего вы, командуйте!
ВИКТОР. Таких команд нет. Я свою обучал в клубе, помню — «лежать!», «место!», «рядом!», «апорт!», «ко мне!» А чтобы собака ушла — нет такой команды.
Звонит городской телефон, Липа берет трубку.
ЛИПА. Слушаю? Нет, это Липа. Не смешно! Для вас тогда Олимпиада Юрьевна, вы чего хотели? Завтра. Да, сутки. Да. До свидания.
ВИКТОР. Вас Липа зовут? Олимпиада? Странно.
ЛИПА. Нормальное имя, бывает и хуже.
ВИКТОР. С таким именем вы не должны ничего бояться.
ЛИПА. А я чего боюсь?
ВИКТОР. Да всего. Собаки испугались, будто я динозавра ожившего приволок. И даже меня боитесь. Ну, не то чтобы боитесь, а… Не смотрите лишний раз. И на собаку тоже. Чтобы не пожалеть? Боитесь собственной жалости?
ЛИПА. Вы чего тут фантазируете, я не понимаю? Делать больше нечего?
ВИКТОР. Я преподаю античную литературу. В том числе античную трагедию. Там основное — человек и рок. Предопределение. Борьба с ним и часто — поражение. Потому что бессмысленно противиться року. Но человек так устроен, он все равно противится. Это вечная тема. Вы вот тоже чему-то сопротивляетесь.
ЛИПА. Я тут вам сопротивляюсь целый час уже.
ВИКТОР. И очень активно. И мне сопротивляетесь, и собаке. Боитесь — вдруг станет ее жалко, захочется ей помочь, потом взять домой, потом привыкнете, полюбите, будете за нее переживать. А переживать вам не хочется. Вы боитесь привязанностей, да? Слушайте, а я ведь даже знаю, почему вы работаете в привокзальном медпункте!
ЛИПА. Да неужели? Я и сама скажу: тут платят неплохо, а работы немного. Я работать не люблю, я ленивая.
ВИКТОР. Нет. В больнице люди лежат днями и неделями, поневоле начинаешь видеть в них не больных, а людей, напрягает. В поликлинике часто одни и те же пациенты приходят. А здесь — вокзал, транзит, все на ходу, человеку стало плохо, вы помогли, чем смогли, а если нет — «скорую» можно вызвать. И до свидания. Вот что главное — вы никого не успеваете полюбить. То есть полюбить — громко сказано, вообще не успеваете ничего почувствовать. Ни жалости, ни сострадания… Зачем вы вообще стали врачом, интересно?
ЛИПА. Всё сказали?
ВИКТОР. Могу продолжить.
ЛИПА. Обойдусь. Или сидите молча и ждите полицию, или бегом на поезд! А слушать, как вы на мозги мне капаете, я не нанималась!
